«Безумная эпоха» на сцене Парижской оперы — от «Манон» до Жозефины Бейкер
Премьера «Манон» на музыку Массне состоялась в Парижской опере 26 февраля, но до начала карантина певцы смогли выйти на сцену всего несколько раз. Эпидемия лишила нас целого сезона спектаклей и выставок и остановила многие проекты. Рассказом о «Манон» Русская служба RFI открывает серию, посвященную произведениям и событиям, отнятым у нас эпидемией коронавируса.
Опубликовано:
Слушать - 11:11
За два дня до премьеры «Манон» француз Бенжамен Бернхайм, исполняющий роль де Грие, получил высшую премию страны в области классической музыки, Victoires de la musique classique. Пресса назвала его одним из самых многообещающих теноров нового поколения. А южно-африканская лирическая певица Притти Йенде начала получать международные премии уже в 2010-е годы (выиграв, в том числе, конкурс Belvedere в Вене и конкурс Пласидо Доминго в Милане). Оба поют на крупнейших сценах мира, но вместе выступили впервые. Те несколько дней до начала карантина, когда оперные спектакли еще шли в театрах, показали, что «редко можно встретить дуэт такой силы и выразительности», как говорит постановщик «Манон» Венсан Юге.
Венсан Юге начинал не с оперы, а с преподавания истории искусства, в частности, современного. Но в 2008 году со встречи с Патрисом Шеро началась работа над сценическими проектами. После сотрудничества с Питером Селларсом и Иво ван Хове он в 2012 году поставил в Монреале свою первую самостоятельную оперу «Лакме».
«Манон» — настоящая премьера, это первая постановка Юге в Опере Бастилии, а еще она свидетельствует о его первой любви — каждую сцену оперы сопровождают произведения пластического искусства. «История кавалера де Грие и Манон Леско» аббата Прево — произведение XVIII века, музыка Жюля Массне — XIX, а Венсан Юге перенес действие в 1920-1930-е годы, «безумную эпоху» между двумя войнами. Между актами, когда замолкает музыка Массне, звучит голос Жозефины Бейкер, а пантомима и танец сопровождают развитие событий. До начала карантина Венсан Юге успел ответить на наши вопросы о том, чем обусловлен такой выбор эпохи и сценические решения.
Почему вы перенесли действие в «безумную эпоху», в двадцатый век?
Венсан Юге: Действие происходит между Первой и Второй мировыми войнами. Обычно его помещают либо в XVIII столетие, когда была написана книга, либо в современность. Но восемнадцатого века было в истории этой оперы слишком много, а современность — мне кажется, что «Манон» рассказывает не о ней. Это исчезнувший мир, сегодня девушек больше не отправляют в монастырь. Я искал эквивалент эпохе Регентства, в которой действие происходит в книге. А Регентство — это промежуточная стадия между двумя периодами. Такой эквивалент я нашел в двадцатых годах двадцатого века. Мне это время подошло еще и потому, что я хотел найти период, когда менялось бы положение женщины. А в двадцатые годы жили королевы ночного Парижа — Габи Делис, Сюзи Солидор, Мистангет и, в первую очередь, Жозефина Бейкер. Связь с «Манон» я понял случайно, увидев посвященный им документальный фильм. Мне стало ясно, что «Манон» принадлежит этому миру, который находится между исчезающей и рождающейся эпохами. И что, значит, возможно рассказать эту историю по-другому. Все было очень близко к тому, что происходило во Франции в 1920-1930-е годы.
И все же восемнадцатое столетие на сцене присутствует, ему посвящена центральная сцена бала. Почему не отказаться от этого века пудреных париков полностью?
Мы с директором по костюмам хотели, чтобы на сцене в той или иной форме был восемнадцатый век. В третьем акте, который я превратил в бал, это столетие появляется в пародийной форме — парики, пышные платья. «Манон» навсегда связана с восемнадцатым веком, для меня было очевидно, что в какой-то момент должны появиться пудреные парики и бархат. Тем более, что в начале двадцатого века, куда я и поместил «Манон», действовало Café Society. Это было элитарное светское общество, его члены в эпоху между двумя войнами организовывали балы и маскарады, и они страшно увлекались восемнадцатым веком. Как раз перед премьерой «Манон» в Версале началась выставка ««Versailles revival», и она как раз об этом. Увлечение восемнадцатым столетием живо, и «Манон» — его часть.
Монтескье писал о «Манон Леско»: «Я не удивлен, что этот роман, герой которого негодяй, а героиня продажная женщина, пользуется таким успехом, ведь все плохие поступки героя обусловлены любовью, а она всегда — благородный мотив, на какую бы низость ни толкала». О чем ваша опера?
Манон как бы заглянула в чужое окно и захотела быть теми, кто там так красиво и весело живет. Нам всем иногда хочется быть кем-то другим. Ей, конечно, хочется любви, но она не согласна жить с кавалером де Грие в шалаше. На генеральной репетиции я впервые увидел постановку целиком и был очень горд сценой в церкви Сен-Сюльпис. Мне кажется, в опере очень редко встречаются дуэты такой выразительной силы. Это же в первую очередь оперные певцы. А тут я увидел, что Притти Йенде и Бенжамен Бернхайм еще и замечательные актеры.
Ваша постановка — еще и прогулка по музею, вымышленному собранию, экспонаты которого определили вы. Чем объяснить выбор произведений и их присутствие на сцене?
Картины и скульптуры я расположил как вехи на пути персонажа. Это зеркало, в котором виден путь Манон. Сначала это несколько холодная, современная архитектура, напоминающая Огюста Перре или Ле Корбюзье. Во втором акте в полузаколоченных ящиках стоят статуи, в том числе и Венера Милосская. Все это похоже на Лувр во время войны. В сцене бала появляются первые элементы авангарда, картины Пикассо, Мондриана, Валлоттона. Они отражают вкусы той эпохи, в которую я перенес действие, и одновременно напоминают, что Манон — тоже одно из этих произведений. Люди, которые пытаются ее заполучить, относятся к ней как к трофею. И наконец, в конце появляется стена, которую я взял из фотографии Брассая «Ночной Париж». Это ар-брют, анонимное, архаичное искусство. Им и заканчивается путь и жизнь Манон. В этой опере есть и немое кино, это была эпоха встречи всех видов искусства, в том числе и танца, у которого тут тоже значительное место. И в истории редко встречалась настолько авангардная эпоха. Например, мебель, которая присутствует на сцене — а это Мис ван дер Роэ и Эйлин Грей — никто не скажет, что это мебель двадцатых годов.
Мы чаще слышим «Манон» на музыку Пуччини, чем Массне. В чем различие между двумя операми?
Разница, конечно, очевидна в концовке. У Пуччини Манон отправляется в Америку, а у Массне ее жизнь останавливается на дороге в Гавр. Но здесь есть и другое. Версия Пуччини — героическая, а Массне — меланхолик. Я хорошо знаю Массне, я ставил «Вертера», работал над «Дон Кихотом» и «Золушкой», и я всегда чувствую у него меланхолию.
«Манон» — странная опера. Она начинается как комедия, а заканчивается как трагедия. Впервые она была поставлена на сцене театра комической оперы, то есть это была оперетта. Вот и у вас на сцене танцы из кабаре, бал — словно из «Великого Гэтсби», а между актами вдруг возникает запись Жозефины Бейкер. Вам не страшно было смешивать жанры?
Музыка Жозефины Бейкер возникает между первым и вторым актами, а затем — между четвертым и пятым. В обоих случаях это словно вдох и выдох, публика аплодирует, мы ждем несколько секунд, а потом вступает музыка. Я делаю это впервые, но мне хотелось, чтобы голос Жозефины Бейкер обязательно прозвучал. Кто-то мне сказал на генеральной репетиции, что в Опере Бастилии он звучал впервые, и я очень этим горд.
Ваши герои — беглецы и беженцы. Когда вы ставили «Дидону и Энея» в Большом театра, там тоже была тема изгнания. Она важна для вас?
В опере для меня самое важное — почувствовать траекторию персонажа. Я уже говорил о меланхолии Массне, в этой теме она чувствуется особенно. Мне хотелось показать, что и странствие это, возможно, вынужденное. В первом акте персонажи выходят из дилижанса в Аррасе, там проходили особенно кровавые сражения первой мировой войны. Я думаю, что мы все — странники. Стабильное состояние меня не интересует. Мне интересны сомнения, неуверенность, хрупкость. И резкие повороты — как когда Манон решает принести де Грие в жертву. И как только она это делает, начинает чувствовать, как безумно ей его не хватает. Манон — странница в сердце, как поет Жанна Моро. Поэтому и концовка оперы Массне так меня трогает — Манон предпочитает не идти дальше, остановиться. Она прекращает странствие — как и Дидона в Большом.
***
Основные арии «Манон» до сих пор можно увидеть и услышать на сайте Парижской оперы.
Полностью спектакль можно увидеть на сайте medici.tv .
Выставка Versailles Revival, о которой упоминает Венсан Юго, закончилась 15 марта, до начала карантина, но ее отдельные произведения можно видеть на сайте музея.
Парижская опера старается не расставаться со своими зрителями.
На ее сайте с первого дня карантина можно было видеть не только «Манон». Но и другие спектакли, в том числе с 27 апреля по 3 мая «Кармен».
Театр также создал мобильный сайт Aria для планшетов и смартфонов, на французском и английском языках, для детей и взрослых. Здесь можно познакомиться с оперой и балетом в интерактивном формате, пройти тест, принять участие в игре, ответить на вопросы или задать их.
Фейсбук-лайвы Парижской оперы дают уникальную возможность получить уроки у звезд парижской балетной сцены (первый урок —Юго Маршан)
И главный подарок артистов и музыкантов зрителям и, в частности, тем, кто борется в настоящий момент с эпидемией, — спектакль, созданный из записей домашних тренировок.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться