Народ не семья, а и в семье не без урода

Филолог Гасан Гусейнов о кулачном праве в семьях и о том, как «братская помощь» оборачивается насилием сильных над слабыми. 

Гасан Гусейнов RFI

Тридцать лет назад мы с Денисом Драгунским выпустили книгу о трудностях советского народа с продолжением существования в прежнем виде. Среди прочего старались развенчать в ней популярную в те годы метафору семьи народов. Чуть лучше была метафора многоквартирного дома. Многие тогда осуждали желание людей позапираться в «национальных квартирах», хотя, казалось бы, чем коммуналка-то лучше? В той книге мы, кстати, высказывали наивную надежду, что отказ от негодной метафоры семьи мог бы позволить Советскому Союзу переустроиться как-то по-человечески, чтобы главной гражданской единицей этого нашего тогдашнего частичного человечества стал один человек.

Кстати, в советской казенной номенклатуре — ну там, комнату дать, в санаторий отправить, матпомощь выделить — один человек имел право на существование. Такой человек, однако, назывался на советском бюрократическом языке «семьей из одного человека». Отчего так было, сказать трудно. Возможно, оттого что одной из главных официальных книг советского человека была книга Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Семью называли «ячейкой общества» и вообще, по крайней мере, на словах, с ней, с семьей этой, немного носились. Потому что стоило женщине в семье из одного человека родить ребенка, и она становилась «матерью-одиночкой». До этого была «семьей», а после рождения ребенка становилась «одиночкой», хотя их было уже двое и больше.

Цинику и лицемеру его язык мстит с особым глумлением.
Но таков уж был дух эпохи — лицемерить в разговоре о главном, о самом существенном. Советские люди прославляли сами себя как «самый читающий народ в мире», но все книги, которые писали об СССР в иностранных газетах и журналах, были в СССР запрещены. Так и с семьей. Метафорическая семья народов была важнее какой-нибудь конкретной семьи.

Так-то все люди, особенно так называемые простые люди, прекрасно знали, какая реальность стоит за всем этим братством народов, как старшие братья любили поглумиться на младшими. Конечно, далеко не только в СССР, но у нас — под музыку пропаганды теплых семейных отношений.

Разве что в оттепельное время поэтических вольностей о семье можно было услышать побольше правды. Андрей Вознесенский опубликовал в 1962 году стихотворение:

Я — семья
Во мне как в спектре живут семь «я»,
невыносимых, как семь зверей
А самый синий
свистит в свирель!
А весной
Мне снится
что я —
восьмой!

Вот и поговорим о самом синем, который и посейчас свистит в свирель, сзывая своих советских зверей в старую семью.

Тут есть одна ужасная загвоздка. Даже нам, агностикам, хорошо известно, что за риторикой семейных отношений в современном обществе маячит какая-то не очень приятная предыстория. На словах все, что связано с семьей, звучит тепло и уютно: тут тебе и материнская забота, и сестринская ласка, и братская помощь. О, эти наши советские братские партии, о эти города-побратимы! Тут и отеческий наказ, и сыновья преданность, и пирожок от тетки, которым она подарит, в отличие от голодного волка. Ну, много всего, пожалеем друг друга.

А вот копнешь, и лопата зазвенит о камень. Потому что тут тебе и Кронос, пожирающий своих детей, нарисуется, и Авраам торопится принести в жертву Исаака, а о братьях я даже и не говорю. «Где брат твой Авель?» — на всякий случай спросил у Каина всеведущий создатель человека. А Каин, по-братски так, мол, разве я сторож брату моему? Ромул уже действовал по правилам, и Рема убил за нарушение договоренности. Не посмотрел, что брат.

И это понятно. Поскольку семья явление не только социальное, но и биологическое, ревность и зависть к родному приходит, не сдерживаясь. Оглядевшись вокруг, легко увидеть, что сколько-нибудь нормальными, или человечными, отношения между родственниками возможны только там, где отдельный человек защищен правом. Чем ниже уровень правовой культуры, тем более звериными могут оказаться отношения в семье: она же ячейка общества, и тронуть ее не моги. Великий криминолог Лев Георгиевич Эджубов говорил, что никто так не защищает честь семьи, как, например, сестра, которая будет до конца выгораживать брата-насильника собственных дочерей. И объяснять все это будет очень просто: «Семья — это святое! Что скажут люди?! А что самец не смог сдержать ретивое, так слабые девки сами виноваты! Да и что — дочь? Она ж его дочь! Кровная собственность!»

Это не значит, конечно, что каждая семья — такая. Это означает только, что семья, не сдержанная правом, может быть именно такой и часто живет по стихотворению Андрея Вознесенского — в ней, как в спектре, семь диких зверей — на каждый цвет радуги свой зверь.

А там, где публичное лицемерие образует «дружбы народов надежный оплот», а правовая культура низкая, за словами «братская помощь» всегда стоит проповедь насилия старших над младшими, больших над маленькими, сильных над слабыми.

Потому что метафоры сильнее людей.

Старший народ по отношению младшему — Каин и Ромул в одном лице. Он и не скрывается. Мы же братья, говорит он. И, понятное дело, я как старший брат лучше знаю, что нужно нашей семье. Мы не допустим безотцовщины! Вот и вы, украинские братья, должны понимать, что мы с вами и белорусами — одна семья. Так уж вышло, что вы — братья младшие, а мы старшие.

Единство — это хорошо. А разброд — плохо. Большое — это хорошо, а маленькое — плохо. Сильное — это хорошо, а слабых бьют. Вот и мы вас бьем по праву, потому что мы больше и сильнее. И это мы будем решать, кто входит в состав нашего народа, а кто нет.

Потому что метафоры сильнее людей.

И, например, президент Российской Федерации прямо публично признается, что считает население Украины и Эрэфии одним народом. Правда, он не говорит, каким — советским или русским. Но это и неважно — тем или другим. Главное, чтобы говорил этот народ по-русски, а будет он называться «россиянами», «северными евразийцами» (по примеру «Северной Македонии»), «новороссами» или просто «русскими», даже и не так важно. Важно, чтобы вот эта вот отпавшая от нас тридцать лет назад мелкота, наконец, взяла в голову, что нашей силе она все равно ничего противопоставить не сможет. Не мытьем, так катаньем, а мы свое возьмем.

Что голос старшего брата в этой семье сейчас звучит вкрадчиво, понятно. Что сделали бы с украинцами старшие братья-россияне, вернись Украина когда-нибудь в лоно «семьи единой», хорошо видно по захваченным и разоренным гиркиными и моторолами территориям Донецкой и Луганской областей.

Такими же неотъемлемыми частями Российской империи считали когда-то некоторые и Польшу, и Финляндию. Да вот, поди ж ты, сумели славянские и финские братья — с общими нашими предками — улизнуть от старшего брата. Зажили по-своему, маленькие, но счастливые. И даже там, у себя, русским людям жить дают. Как так? Мы ж вчера еще были одним народом, жили одной семьей — и с эстонцами, и с латышами, и с литовцами.

Но, может быть, неправильно жили? Может быть, внутрисемейные отношения у вас, товарищи, складывались неправильно?

Мне вот кажется, что не случайно в Российской Федерации декриминализовали семейное насилие. По миновании советской власти захотели, было, тут у нас сделать, как в цивилизованных странах. А сейчас, после крымнаша, все-таки решили, что рано еще. Потому что настоящая семья — она на мужнином кулаке держится, а не на правах человека ваших либерастических, не на еврогейских принципах. И бабы должны знать свое место. Особенно хохлушки. А русский человек — мужик, солдат и Вагнер с атомной бомбой, отец, муж и старший брат. А что брат пошел войной на брата, так сопротивляться не надо было. Сами виноваты, что не задрали лапки — как в Крыму. Но ничего, дайте срок, мы вас научим покоряться биологическому большинству.

Так думают проповедники народно-семейного счастья, так думают, возможно, и наш летающий тигр и его саблезубые крысы от Северной Африки до Советской Прибалтики. Нет уж, товарищ, останься-ка ты лучше семьей из одного человека. Мы больше не будем братьями.