Ия Кива переводит с языка смерти на язык жизни

Филолог Гасан Гусейнов в своей еженедельной колонке разбирает «новую жестокость» и особую жесткость, возникшую внутри русскоязычных сообществ начала Второй Украинской войны, развязанной 24 февраля 2022 года Российской Федерацией. Если первую, 2014 года, оправдывали «защитой русскоязычного населения», то в огне второй путинские войска уничтожают Украину как государство и многоязычный культурный мир.

Здание школы в Авдеевке Донецкой области Украины 18 мая 2022. via REUTERS - PAVLO KYRYLENKO

Жестокие стишки, черный юмор, наши анекдотцы — всё пóшлое и пошлó в дело сейчас.

Все услышали оправдание рядового Шишимарина, который по приказу командира застрелил под Киевом говорившего по телефону 62-летнего пенсионера Александра Шелипова: «Я не хотел его убивать. Я выстрелил, чтобы от меня отстали».

Уже довольно давно я почувствовал, что развитие событий на постсоветском пространстве подчиняется каким-то фатальным фольклорным законам. То и дело, как на картине Питера Брейгеля Старшего «Фламандские пословицы», не на холст, а прямо в жизнь выбрасываются старые присловья и целые анекдоты. Так случилось и с допросом рядового Шишимарина, в котором повторилась сцена из позднесоветского анекдотца.

Была такая серия — об «отмороженных» (в анекдотах их называли почему-то «дистрофиками», «наркоманами», или «людоедами»). Судят одного такого за убийство родителей. На вопросы обвинителя и защитника он не отвечает. Судья задает последний вопрос: «Объясните суду, зачем вы это сделали». И получает ответ:

— А чо они как эти?..

Сорок лет назад я занес этот анекдот в свою картотеку вместе с несколькими другими устными памятниками «черного юмора». И вот, сорок лет спустя, фрагменты этого ужаса, почти не меняя речевой формы, словно рикошетом возвращаются в жизнь этой некогда единой страны.

Людоед возвращается домой с работы, держа под мышкой детский гроб.

— Консервы не хотим! — плачут маленькие людоедики.

На пепелище сидит, обхватив голову руками, человек. Мимо проходит старый знакомый, участливо расспрашивающий, что случилось. Он выслушивает леденящий душу рассказ об упавшей бомбе, о погибших домочадцах, найденных этим несчастным среди развалин.

— Понятно, сочувствую тебе… (пауза) Ну, а вообще — как дела?

Эти анекдоты помечены концом 1970-х — началом 1980-х годов — временем вторжения войск СССР в Афганистан. Но тогда они в моем восприятии современника с этой войной не связывались. Смутное ожидание глобальной катастрофы просачивалось из подсознания.

Многие читатели моего поколения, родившиеся в середине прошлого столетия, могли бы добавить к этой горсти еще десятки таких же отвратительных произведений устной словесности того времени. Почему именно они всплывают в памяти сейчас? Возможно, потому еще, что в темной трубе времени подсвечивают из далекого уже прошлого то, что происходит сегодня. То, для описания чего не всегда хватает текущих ресурсов языка.

И хотелось бы убежать, улететь, спрятаться от этого исполнения самых мрачных пророчеств, на первый взгляд, пустой хохмаческой речи. Но получается это далеко не у всех.

Нужна, возможно, особая храбрость, чтобы сдержать удар бессловесной и бесчеловечной массы средствами языка, которым мы сейчас наделены. Война в Украине столкнула людей, говорящих на разных языках. Но это вовсе не украинский язык жертвы противостоит русскому языку оккупанта и мародера. Поразительным свойством этой войны является как раз наличие общего языка у обеих воюющих сторон — агрессора и жертвы агрессии. Так было и во время Первой Украинской войны, затеянной Российской Федерацией под предлогом защиты русскоязычных Крыма и Донбасса от якобы украиноязычного «Майдана», от «укрофашистов».

Украиноязычные солдаты Украины сражаются за свою страну бок о бок с русскоязычными солдатами Украины. Несчастье Российской Федерации в ее слепой ненависти ко всему украинскому, включая русскоязычных украинцев. На современном языке — украинцы и русские против россиян и орков.

«Укронацистами» Путин и его солдаты объявляют всех украинцев, на каком бы языке те ни говорили. Но сильней всего распаляется российский оккупант, возможно, именно оттого, что встречает русский отпор.

Как вместить это молодым людям, выросшим в новой постсоветской двуязычной Украине? К ним пришел не какой-то инопланетянин, не карикатурный иностранный легионер, а точно такой же человек, который мог бы быть (а иногда и был) их соседом. Он говорит на знакомом языке, но почему он — убийца и насильник, оккупант и мародер?

Украинская поэтесса Ия Кива (род. 5 мая 1984 года) бежала от Первой Украинской войны Российской Федерации в Киев в 2014 году. Она писала на украинском и на русском, переводила в обоих направлениях все эти восемь лет между войнами. Сейчас, когда три месяца идет Вторая Украинская война Российской Федерации, начатая 24 февраля 2022 года, новый особый смысл приобрел цикл «Люди Донбасса».

Возможно, со временем язык поэзии Ии Кива будут сопоставлять с языком прозы Светланы Алексиевич, не оцененным в нынешней России по достоинству. Там, на Донбассе, обыкновенные люди оказались в клещах между российскими оккупантами, выдающими себя за «народ Донбасса», и украинскими военными, не дающими ворогу продвинуться дальше. С той и с другой стороны — общий язык. Человеку предлагается сплющиться между Россией и Украиной или быть разорванным между ними. Что делает с человеком Государство Российское от имени и по поручению Народа и Народных Республик? От имени Пушкина и Путина? Как это с максимальной точностью описать на русском языке, который был бы понятен всем? Ия Кива создала поэтическую портретную галерею. Вот ее первый герой.

АЛЕКСЕЙ

мой папа умер в очереди за пенсией

в тесном колодце восточнославянской равнины

хотел козлёночком стать

когда принялись ловить фейковых переселенцев

гречка в горле захлебнулась горькой водой

и отец пополз чёрным ходом шахтёрской ночи

к кладбищу блокпостов

в очереди говорили

если выйти на поверхность засветло

хлеб получишь насущный

сначала в лоб постучишь

после в сердечко сплюнешь

и только потом в живот перекрестишься

отец полз как страна убиенная

как бесконечный военный фольклор

как лопата по чреву земли

как животное

разучившееся ходить

как третий сорт гуманитарки

в сером мякише справедливости

полз как розы Донбасса

на коже отставших от времени

пока тело не кончилось

внутренне переселился

кость-блокпост

собирает компост

О эти дончане. Одна пенсия — в Украине, другая — в России. Тебе причитаются вроде бы обе. Жизнь тяжела. Но и ее можно потерять так нелепо, будучи народом в «Донецкой Народной Республике», созданной Российской Федерацией как плацдарм для захвата и порабощения всей Украины.

Второе лицо Донбасса — женское.

ГАЛИНА

1.

я не патриотка

не Зоя Космодемьянская не Любка Шевцова

я человек на перекрёстке

бульвара Шевченко с бульваром Пушкина

когда пришли боевики я была против

понастроили блокпостов и палят по своим же окнам

чтоб мы ели осколки на ужин и на обед

а к завтраку не поднимались

мы и лежим под солнцем войны и считаем удары

как сердцебиение нового времени

переводим с языка на язык небесный огонь светобоязни

2.

меня не пытали не били не убивали

просто обматывали проводами как новогоднюю ёлку

и рассказывали ночь напролёт о молодой прекрасной республике

мы наш мы новый мир построим

до основанья, а затем

еще не раз его построим

до основанья, а затем

построим мир прекрасный русский

до основанья, а затем

он наш кумир его мы строим

до основанья, а затем

я стала пленной государственной идеологии

революционной песней прошлого века

грязным обмылком разрушенной памяти

3.

приходили люди с оружием машины с оружием

я записывала — хотела хоть чем-то помочь стране

но меня сдали коллеги — назвали предательницей

в камере я сидела с бомжами и уголовниками

они били мной стены и пол

кричали: «фашистка! убийца наших детей! маячки ставила!»

приговор — двенадцать лет за шпионаж без права обжалования

а потом меня повели на работу в наручниках

и коллеги кричали: «фашистка! убийца наших детей! враг народа!»

я оглохла тогда и не слышала мир какое-то время

думала: «лучше б забили в подвале до смерти»

4.

все они говорили: «убийца моего народа»

а какого народа? я на четверть русская

на четверть еврейка на четверть немка

миф о донбассе — часть советской неправды

которую все они приехали защищать

от наступления светлого будущего

5.

в детстве я в сказках читала о разных чудовищах

но теперь мой город — огромный звериный рык

агрессивная пасть пламенеющей розы

а сестра говорит что запах войны не чувствует

нас разбили как сад, но мы не цветем

6.

«благодари бога что тебя не расстреляли на месте»

так мне сказали в мешке военного трибунала

я не знаю усталости и страха не знаю, но страшно

когда нечисть ведёт разговоры о боге и креста не боится

глядя в самое сердце твоё зрачком автомата

Язык Ии Кива — это вырезки из советских газет, пережеванных зубами катов из «русского мира» и снова засунутых в рот ее героине — Галине. Она собрала, выплюнула, раскатала на листе бумаги эту массу советских клише. Поверх этого чужого текста, смоченного человеческой слюной, Ия Кива высадила кровавые розы, чтобы читатель увидел «огромный звериный рык».

Разбирать это сейчас как литературу едва ли возможно. Это — попытка перевода с языка смерти на язык жизни. После Первой Украинской Войны 2014 года это еще можно было делать на русском языке.

В 2016 году Ия Кива успела переехать из Донецка в Киев:

«Было тяжело собирать вещи. Нужно было брать только самое необходимое. Я взяла летние вещи, причем только те, которые купила недавно. Помню, тогда шутила: „Еду во всем новом, как на смерть“. Взяла фотоаппарат, компьютер и справочник по редактированию Розенталя. Я занимаюсь переводами, и он нужен мне для работы.

Если бы сейчас можно было вернуться в прошлое, я взяла бы с собой старые фотографии. Недавно в соцсетях был флешмоб „Ты в 90-е“. Я смотрела на чужие снимки и понимала, что своих у меня не осталось. Еще взяла бы гитару и книги. Со временем понимаешь, что самое ценное — то, что не нужно для жизни…»

Даже если война закончится, я не вернусь в Донецк. Откуда я знаю, что в головах у людей, которые вдруг взяли и поддержали «русский мир»? Я помню, мой сосед рассказывал снайперам, как им удобнее устроиться на доме, чтобы кого-то убить. Сегодня эти люди голосуют на референдуме, а завтра придут меня убивать. Как можно вернуться в такое место?»

В 2017 году Ия Кива пишет стихотворение, в котором — та страшная часть истории двадцатого века, что разделяла языки и племена:

а когда пришел черед быть убиенным

стали все вокруг говорить по-литовски

стали обращаться ко мне Янукас

стали призывать мя в родную землю

я им боже мой говорил я не литовец

я им боже мой говорил это на идиш

я им боже мой говорил это на русском

я им боже мой говорил на украинском

там где Кальмиус впадает в Неман

плачет дитятко во костеле.

До начала Второй Украинской войны она еще и украинская, и русская поэтесса. О ней пишут и как о переводчице поэзии с украинского, польского, белорусского на русский. С русского — на украинский. Еще есть подобие равновесия. «Русский мир» еще не проявился как истребитель Украины.

Но вот 24 февраля 2022 года началось вторжение, которым Российская Федерация объявила Украине, что той не должно существовать вовсе. Как писать с этого дня «на языке врага» (название книги киевского поэта Александра Кабанова)?

Ия Кива пишет по-украински и не позволяет печатать переводы этих стихов в официальных российских изданиях.

На странице в Википедии она — украинская поэтесса, українська поетка, перекладачка, журналістка, критикиня, авторка нескольких книг на русском и украинском языках, членкиня Украинского ПЕН центра.

Не только российские коллеги, но и иноземные русисты еще не до конца поняли, что именно произошло 24 февраля 2022 года в нашей части света. Так, уважаемое и в высшей степени достойное лондонское культурное учреждение под названием Pushkin House объявило 20 мая, что награждает прекрасную английскую переводчицу премией, позволяющей той заняться переводом «Людей Донбасса» с русского на английский в «Пушкинском Доме». Правда, у авторки этого поэтического цикла никто не спросил, согласна ли та, чтобы ее стихи переводили в «Пушкинском Доме», а потом представляли там английским ценителям русской поэзии, где бы та ни создавалась.

Замечательным русистам, поэтам и переводчикам даже в голову не пришло, что и имя Пушкина для пишущего на русском языке человека после 24 февраля 2022 года и до самого конца войны — это, может быть, название кладбища русской культуры, Черная речка.

смотришь на большое кладбище истории

как в зеркало реки, в которую входишь дважды,

чтобы утонуть.

Как, спрашивают многие, разве не очевидно, что мы сочувствуем всем украинцам, подвергшимся нападению путинского режима? Мы же не устаем выражать понимание и сочувствие…

Это верно, но так предательски похоже на советский черный юмор 1970-х:

— Очень сочувствую твоей невосполнимой потере… Пауза… Ну, а вообще — как дела?