«Подлипки — наш бренд»: певица Антонина Степанова об учебе в России и Франции
Театр комической оперы («Опера-Комик») — один из старейших во Франции. В 1714 году ярмарочные группы итальянских певцов и актеров открыли его по разрешению Людовика XIV. Каждый год театр (Fondation Malvina et Denise Menda) проводит конкурс среди учащихся французских консерваторий и присуждает стипендию. В этом году ее получила уроженка России Антонина Степанова. В интервью Русской службе RFI она рассказывает о своем пути от подмосковной музыкальной школы к карьере профессиональной певицы.
Опубликовано:
RFI: Давайте начнем по порядку. Откуда вы? Где родились? Как начали учиться музыке?
Антонина Степанова: Я детство провела с бабушкой в Королеве, под Москвой, там была моя хоровая школа. Таких в России немного. Наша — студия «Подлипки». Так и станция называется. А вообще, это наш бренд, в мировом музыкальном сообществе про него хорошо знают. Я, правда, ее заканчивала по классу фортепьяно, но хор все равно был главным предметом. Меня туда отправили в четыре года, чтобы без дела не сидела. Мы с хором ездили в разные страны, и это было отличное время. Я отучилась семь лет, как положено, а потом просто продолжала петь там же как любитель — мне было только четырнадцать лет, и пойти куда-либо учиться я просто не могла.
А после девятого класса надо было куда-то поступать. Про музыкальный колледж мне все говорили — очень сложно, большая конкуренция, конкурс, другие готовятся годами. Я и сама думала — нужна солидная профессия, деньги зарабатывать, что-то более приземленное, чем музыка. Так что весь девятый класс я ходила на курсы при МИД, там готовят только девочек на личных секретарей дипломатов. Преподают машинопись, языки. Мне все было интересно, только я поняла, что это совсем не для меня. У меня нрав более свободный. За несколько месяцев до поступления я сказала: «Ни за что туда не пойду». И что же делать дальше? Нашли для меня полиграфический колледж, там издательское дело преподают. Опять мне было очень интересно, и я уже решила, что прекращу метаться, буду издателем и стану жить-поживать. И тут буквально за месяц до подачи документов моя близкая родственница мне говорит: «А почему ты не поедешь в Музыкальный институт имени Ипполитова-Иванова на консультацию?». И я поехала.
Что такое консультация? Чем она отличается от экзаменов?
К педагогу приходят абитуриенты, рассказывают о себе, поют, и он им говорит, имеет ли смысл пытаться. Я пришла к Рубену Павловичу Лисициану, стояла, слушала предыдущих кандидатов. Оказывается, все приготовили программу, а я нет. Он мне говорит: «А что вы вообще пришли?». Я последняя осталась, и не только программы у меня не было, а я никогда вообще до этого сольные арии не пела. Он тогда говорит: «Давайте я вас хотя бы распою». Распевка — это когда нужно определить тип голоса, диапазон, посмотреть, как ты извлекаешь звук, есть ли у тебя перспективы. А я никогда этого не делала. Я при нем взяла ноты, которые никогда раньше не брала. И он мне сказал: «Все у вас есть, почему вы раньше этим не занимались? Готовьте программу и приходите». А до вступительных осталось двадцать дней. Но он в меня вселил надежду — я видела, как до меня он многим говорил, что им еще рано или вообще не стоит пробовать. Мне было шестнадцать лет, я вообще очень мало знала об академическом вокале и оперном искусстве. А еще оказалось, что нужно платье в пол, у меня его и не было, меня всем миром собирали. И все-таки я поступила, правда самым последним номером в списке. В колледже были прекрасные преподаватели, они поселили во мне большую ответственность — за голос, за профессию. Так прошли четыре года, а потом был провал.
Провал — потому что училище кончилось, а больше никуда не брали?
Да. Я приняла довольно странное решение — хотела поступать только в самые лучшие учебные заведения. У меня не было ни протекции, ни знакомых среди педагогов или концертмейстеров, но я надеялась, что кому-то приглянется мой голос. Выбрала Гнесинку и Петербургскую консерваторию. И еще съездила в Париж, где у меня живут родственники, и попробовала поступить в Парижскую консерваторию (CRR). Но взрослая жизнь оказалась более жестокой. Меня никуда не взяли. Я даже первый тур не прошла.
За провалом началось восхождение?
Да, но не сразу. Было очень обидно и тяжело, что все в одну секунду закончилось. Многие мои однокурсники куда-то поступали, все общались, обменивались новостями, а я — никуда. И тут моя парижская родственница сказала мне: «Почему бы тебе не попробовать себя на международном конкурсе?». В Париже в то время можно было подать кандидатуру на конкурс Джордже Энеску. Но я и подумать об этом не могла, как это — выйти на сцену, когда ты вроде бы ничего еще не умеешь. Для меня это был серьезный барьер. Но я все же поехала. Готовила программу в Москве, но в Париж приехала на несколько дней раньше, чтобы позаниматься с местными педагогами. Я уже немного говорила по-французски, специально учила. Но вокальное произношение — это совсем другое, его может поставить только преподаватель вокала. Ну, и хотела, чтобы мне посоветовали интерпретацию. Я отправила очень много мейлов разным преподавателям, но мне ответил только один человек. Это была Изабель Гарсизанц, которая и стала моим педагогом в Консерватории имени Корто. Но зато она ответила очень любезно, написала, что у нее уже есть русские ученики, и позвала на прослушивание. Дату назначила — накануне конкурса. И сказала, что это непорядок, что я нигде не учусь — «а вы приходите в мой класс!». На следующий день меня уже прослушал заведующий кафедрой, и я была принята даже не на следующий год, а на текущий. Так что конкурс я пела с легкой душой. Он проходил в Оратории Лувра, я первый раз пела в церкви и первый раз поняла, что голос может быть полным, сильным и сливаться с залом и со всем вокруг. Это был новый, невероятный опыт.
Но конкурс вы не выиграли?
Нет, я прошла два тура из трех. Но я уже знала, что буду учиться. А потом я выиграла другой, на стипендию Театра комической оперы, Fondation Malvina et Denise Menda. Он принес мне чувство победы и девять с половиной тысяч евро, которыми я смогла оплатить учебу и многое другое.
Чем французское образование отличается от российского?
В России все было строго, за нами бегали кураторы, что-то от нас требовали — «завтра принеси обязательно, иначе напишу докладную». А здесь на тебя смотрят с уважением как на человека, который выбрал эту профессию. Никто ничего не требует, и тогда у тебя самого появляется стимул изучить любой вопрос. Ведь когда заставляют, ты психологически хочешь этого не сделать. Здесь всего один урок вокала в неделю, а не три и не четыре, но зато ты его ценишь и готовишься к нему очень серьезно. Никто не будет у тебя спрашивать биографию композитора, но в конце года дадут такой тест, что сразу станет ясно, как ты занимался.
Что будет дальше?
К нам на уроки каждую среду приходят бывшие ученики моей преподавательницы. Ей 86 лет, она настоящая старейшина школы. Каждый из них рассказывает, где работает сейчас. Я пока не думаю об Арена ди Верона, для меня главное — остаться в профессии. Чтобы весь этот путь был не зря, чтобы не скатиться в тот цирк, который иногда выдают за высокое искусство, чтобы петь любимый репертуар. Я очень люблю барочную музыку, и еще современную. Моя учительница говорит, что у меня в будущем будет «вердиевское» сопрано, но я пока в себе этой силы не чувствую. Может, еще проснется, а пока я подмастерье. Хочется ко всей прекрасной музыке прикоснуться и сохранить ее для всех.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться