Дмитрий Орешкин: «Все диссидентство — в том, что мы игнорируем выборы»

В воскресенье, 9 сентября, в России прошел единый день голосования, в ходе которого россияне выбирали губернаторов и мэров городов, а также депутатов различного уровня. В целом выборы прошли в 80-ти из 85-ти регионах России. В большинстве из них победили представители партии «Единая Россия», хотя были и исключения. Кандидат от «партии власти» проиграл на выборах мэра Якутска, в парламентах Ульяновской и Иркутской областей и Хакасии большинство набирают коммунисты. Некоторые действующие губернаторы могут не избраться в первом туре. Выборы в России у микрофона RFI прокомментировал политолог Дмитрий Орешкин.

Политолог Дмитрий Орешкин в студии RFI RFI

RFI: Как бы вы объяснили эти исключения — это скорее региональные особенности или, может быть, что-то другое?

Дмитрий Орешкин: Исключения ожидаемы. Было непонятно, в каком конкретно регионе проиграет губернатор — это трудно предсказать, но было понятно, что из 26 регионов два-три губернатора не победят в первом туре. Так примерно и получилось. То же самое можно сказать про выборы в законодательные собрания — в региональные парламенты. В исключительных регионах не столько коммунисты побеждают, сколько «Единая Россия» проигрывает, потому что главным нервом этой избирательной кампании было разочарование избирателей. Главным образом это разочарование проявляется прежде всего в слабой явке. Люди просто не ходят на эти выборы — они не считают их важными, они не считают их нужными, они не хотят иметь отношения к этой процедуре. Их сильно расстроила эта самая пенсионная реформа. Естественно, у «Единой России» результаты практически везде заметно пошли вниз — в некоторых регионах настолько, что выше них оказались коммунисты. По той простой причине, что в большинстве регионов другой альтернативы люди не знают. В некоторых регионах красиво выступила ЛДПР, но это уже зависит от активности и талантов партийных представителей на местах.

Так что первая особенность выборов — низкая явка. Вторая — снижение поддержки «Единой России». Третья — слабость регионального руководства, которое выступило довольно вяло.

Опять же у губернаторов, как правило, поддержка невысокая даже там, где они набрали хороший результат, как например, в Якутии господин Николаев. В тех точках регионов или в тех районах той же Якутии, где чуть-чуть более продвинутое население, чуть-чуть более урбанизированная зона, губернатор набирает меньше половины. Если брать Якутию, то в городе Мирном или Нерюнгри — это главные города в Якутии — у него меньше 50%, иной раз даже меньше 40%. А вот в республиканской провинции, где нет наблюдателей, где все в руках местного административного ресурса, там и 90%, и 95% поддержки того же самого якутского губернатора, главы республики.

Так что никаких сенсаций, все вполне предсказуемо — низкая явка, апатия, неприязнь к партии власти, недоверие к регионам.

Если говорить про общероссийскую ситуацию, то хуже всех результаты для Кремля в Сибири и на Дальнем Востоке. Это тоже логично, потому что это самые депрессивные в экономическом и социальном плане регионы — оттуда идет массовая депопуляция, там идет экономический застой, там очень мало денег, до этих территорий у Кремля не доходят руки, чтобы руководить, потому что у Кремля много других проблем — международных: и война в Сирии, и Украина, и США, и санкции. А Сибирь никуда не денется, она потерпит. Вот она терпит, терпит, но на выборах показывает раздражение — будь то Иркутская область, будь то Якутия, будь то Забайкальский край, будь то Дальний Восток, будь то Хакасия — везде так или иначе проскакивает это накапливающееся раздражение, но нет никаких оснований для так называемой революционной ситуации.

Люди раздражены, неудовлетворены, но это раздражение имеет негативные проявления — то есть не в смысле прийти и проголосовать против, а в смысле не ходить вообще. Самоисключение, внутренняя миграция, уход от государства, которое не справляется со своими функциями, замыкание на своих локальных, внутренних интересах — люди предпочитают сходить за грибами, на охоту, посидеть дома, выпить водки, чем ходить на эти самые выборы. Это отдаленно похоже на советские времена эпохи брежневизма, когда ничего изменить нельзя, ожидать ничего хорошего не приходится, надеяться на перемены оснований нет, живем в застое… Вот так потихонечку буксуем на месте.

На протестной акции против пенсионной реформы в Санкт-Петербурге 9 сентября 2018 REUTERS/Anton Vaganov

В связи с пенсионной реформой, которую вы упомянули, некоторые ожидали какого-то всплеска интереса к выборам, причем людей предпенсионного возраста, которые придут и проголосуют против партии власти. Но такого в большинстве случаев не произошло. С чем это связано?

Это тоже органично. Просто те, кто думают, что пенсионная реформа глубоко встряхнула российское обществе и вызвала негативистские настроения, мерят своими представлениями — это столичный взгляд, это столичная активная позиция: раз меня обидели, я должен пойти на выборы и зафиксировать свое негативное отношение. А у большой России преобладает традиция пассивного неприятия: я на выборы не пойду, голосовать против рискованно — мало ли, кто-нибудь скажет, что я проголосовал против и у меня потом будут неприятности. Так что все российское диссидентство выражается в том, что мы игнорируем выборы.

Да, в целом среди тех, кто пришел голосовать, за «Единую Россию» проголосовали меньше — порядка 10–20%, местами оно вообще не изменилось — например, в Калмыкии 68% поддержки «Единой России», но в целом снижение есть. Главным образом оно проявляется в наплевательском отношении к выборам, потому что средний российский избиратель не очень верит, что от него что-то зависит, он не очень верит, что-то можно изменить. А раз так, то «я просто плюну на эти выборы и не пойду» — вот такой пассивный протест.

Активного протеста, бурления, негодования ожидать, по-моему, оснований не было, нет и не будет. Эта система разрушается не от того, что люди встают на дыбы и протестуют, а от того, что сама себя разрушает, захлебывается в продуктах собственной жизнедеятельности. Так что ожидать серьезных политических перемен нет, с моей точки зрения, ровно никаких оснований. Советский Союз в таких условиях существовал десятилетиями, и ничего.

По поводу выборов мэра Москвы — как уже известно, Собянин набрал больше 70%. В связи с тем, что люди уехали на дачи, выборы продлили даже до 22 часов. Можно ли говорить о каких-то нарушениях или попытках манипуляции на выборах мэра Москвы, где население все-таки более активное?

Да, столица — это особый кластер электоральной культуры. После того, как в 2011 году, во времена Владимира Евгеньевича Чурова, на выборах в Госдуму в Москве было приписано 15–17% голосов в пользу «Единой России» — ее реальный результат был 30–33%, а официальные показали 47%, Москва встала на дыбы, и была Болотная площадь, и были серьезные неприятности для той же самой власти. С тех пор Собянин — надо отдать ему должное — распорядился устранить фальсификат в самой грубой форме. А самая грубая форма фальсификата — это просто тупая переписка протоколов, когда люди проголосовали так, а потом результаты их голосования подправили, и они стали выглядеть этак.

Так вот в 2011 году Москва показала, что ей такая манера поведения властей категорически не нравится. И только Москва, потому что гораздо более масштабные фальсификации были, например, в Чеченской республике, в Дагестане, Татарстане и так далее, но там никакого массового протеста не было, и поэтому поводов для изменения отношения властей к электоральным процедурам тоже не было. А в Москве они были.

Переизбранный мэр Москвы Сергей Собянин REUTERS/Sergei Karpukhin

Надо иметь в виду, что с тех пор Москва с точки зрения подсчета голосов стала гораздо прозрачнее и гораздо честнее, чем была в 2011 году. В результате на выборах мэра Москвы в 2013 году Навальный смог набрать целых 27%, что невозможно было бы, если бы работал механизм переписывания протоколов — ему бы никогда не позволили набрать такую высокую долю, а тут пришлось, потому что Москва встала на защиту своих электоральных прав.

Сейчас, в сентябре 2018-го, грубого фальсификата в работе с избирательными документами в Москве вообще не было. Были отдельные слабенькие попытки, которые не имеют никакого статистического значения — на одном-двух-трех-нескольких избирательных участков были попытки подделать результаты, но именно поскольку это Москва, наблюдателей много, активных людей много, они не боятся, да и сама избирательная комиссия тоже не хочет скандалов, пресса достаточно активная — вся социокультурная инфраструктура города позволяет минимизировать тупые технологии изменения итогов голосования в пользу действующей власти.

Но это не значит, что действующая власть полностью подчиняется закону, потому что, например, были сняты с дистанции люди, которые могли доставить неудовольствие действующему губернатору. То есть вместо манипуляции с бумагами, чем активно занимаются в так называемых электоральных султанатах России, были проведены манипуляции с избирателями и с участниками выборов — их просто сняли с дистанции, не допустили…

А с точки зрения подсчета голосов, процедура в Москве была почти безукоризненная, поэтому зафиксирована низкая явка, во времена Лужкова ее все-таки подрисовывали на 5–10. Поэтому среди тех, кто пришел голосовать, а при низкой явке большую часть голосующего электората составляет так называемый управляемый электорат: пенсионеры, бюджетники, студенты, которых заставляют голосовать по общежитиям, военнослужащие, те, кто находится в местах предварительного заключения и еще не потеряли права голоса, но все равно зависят от начальника тюрьмы, пациенты в клиниках, домах престарелых и так далее — вся эта уважаемая публика по собственной инициативе или по инициативе начальства демонстрирует очень высокую явку — 100-процентную — и очень высокую монолитность голосования — за власть.

Поэтому чем меньше явка, тем выше в ней доля так называемого управляемого электората, объем которого по Москве — порядка 20%. Так что если явка составила бы только 20%, то Собянин набрал бы еще больше, потому что там бы были только представители вот этого управляемого электората. Поскольку явка все-таки 30%, то около 10% пришло так называемого независимого электората, который решил зафиксировать свою позицию — кто-то проголосовал против Собянина, кто-то испортил бюллетень, например. Так что в этом плане с точки зрения цифрового подсчета придраться не к чему и не надо — Собянин действительно неплохой мэр, и москвичи это понимают. Он победил в честном — во всяком случае, с точки зрения формального поведения при подсчете голосов — соревновании, и у него не было никаких альтернатив.

Это как раз та позиция, с которой можно было бы критиковать эти выборы, потому что есть Собянин и есть кто-то, которого, в общем-то, никто не знает и не помнит. Это же не политические выборы. Поэтому верить, что выборы мэра зависят от того, коммунист руководит городом или член ЛДПР, совершенно никаких оснований нет, горожан интересует проблема вывоза мусора, ЖКХ, плата за него, реновационное строительство, строительство метро и транспортных сетей, дорог и так далее. Вовсе никаких оснований думать, что какой-либо представитель коммунистической партии справится с этим лучше, чем господин Собянин, который себя позиционирует именно как хозяйственник, подчеркнуто дистанцируясь от какой-либо политической составляющей. Поэтому 10% у господина Кумина, который представлял коммунистическую партию, что, в общем, логично — вряд ли можно было рассчитывать на большее. Так что с Москвой тоже вполне предсказуемо при том, что 70% избирателей вообще не пришли на участки.