Учитель русского во Франции: «У русского языка есть непреходящий капитал»

В эфире программа «Новые французы». Очередной выпуск передачи мы решили посвятить вопросам изучения русского языка во Франции. Будучи популярным в эпоху Советского союза, в настоящее время русский язык постепенно утрачивает свои позиции, уступая свое место в системе школьного образования, китайскому языку. Тем не менее, еще несколько лет назад во Франции более 13 тысяч школьников изучали русский язык. RFI публикует два интервью с учителями русского языка. В этом интервью преподаватель русского языка и истории Владимир Коваленко рассказал о сложностях адаптации во Франции, о системе французского образования, а также влиянии на популярность русского языка политических событий последнего времени.

Владимир Коваленко ok.ru

10:59

Интервью с учителем русского языка во Франции Владимиром Коваленко

Сергей Дмитриев

RFI: Как так получилось, что вы приехали во Францию? Когда и в связи с какими обстоятельствами?

Владимир Коваленко: Было это достаточно давно и связано было с личными обстоятельствами. Давно — то есть в 1979 году — я приехал во Францию. Я был тогда аспирантом на экономическом факультете Московского университета, и в общежитии, в высотке на Ленинских тогда горах, познакомился со стажеркой из Франции, Парижа, и это знакомство закончилось нашим браком. После этого я выехал из Советского Союза и приехал во Францию.

Было сложно уехать из Советского Союза? В то время это был билет в один конец?

Совершенно верно. Это действительно был билет в один конец. Хотя я, в тот момент, когда уезжал, еще не предполагал этого, так как у меня, может быть, были еще наивные представления. Брак с гражданкой Франции, западного государства, фактически, меня вытолкнул из страны. У меня начались проблемы в университете. В Московском университете обстановка была в целом тогда, я бы сказал, либеральная, по советским меркам. То есть никаких особых репрессий не было, но мне дали понять, что дальнейшее продолжение учебы в аспирантуре будет невозможно. Когда я решил уехать, то здесь начались проблемы: нужно было иметь советскую визу, то есть разрешение на выезд. Мне ОВИР отказал в визе. В конце концов, моя жена нашла поддержку во Франции, она была знакома с французским генералом [Пьером] Пуйядом, который во время войны возглавлял эскадрилью «Нормандия-Неман», потом он получил Ленинскую премию мира. И он написал письмо-просьбу, чтобы мой вопрос был решен. Видимо, соответствующие советские власти не могли ему отказать, и вдруг мне позвонили из ОВИРа и сказали: «Срочно приходите! ваш паспорт давно готов, в чем дело? Вас ищут!». В конце концов, все закончилось хорошо, то есть я приехал во Францию, и началась моя французская жизнь.

После того, как вы переехали во Францию, вы как-то поддерживали отношения с друзьями в Советском Союзе, с семьей?

Да, конечно. У меня сохранился советский паспорт, хотя очень быстро я получил французское гражданство. В то время к эмигрантам из Советского Союза во Франции относились с большим сочувствием, и буквально через шесть месяцев я уже получил удостоверение личности. Но благодаря советскому паспорту я регулярно ездил в Москву, я встречался со своими университетскими друзьями, я бывал у себя на родине — я родом из Крыма, из Симферополя, мои родители там жили, моя мама и сейчас живет, так что мои контакты с Россией сохранились до сих пор.

Когда вы приехали во Францию первый раз, как происходила ваша адаптация к новой родине. Были сложности?

Сложности были, прежде всего, связанные с языком. Когда я приехал во Францию, я языка не знал, нужно было как-то начинать новую жизнь, в частности, работать. И я нашел работу — был тогда в Париже книжный магазин, который назывался «Дом книги». Тогда это был крупный культурный центр, который занимался продажей книг на русском языке во Франции и по всему миру. И я работал в этом магазине подсобным рабочим, а по вечерам я ходил на курсы французского языка, которые были организованы как раз для иммигрантов, в основном, так называемой третьей волны: там были люди, уехавшие по израильской визе, или политические диссиденты. В течение года я учил французский язык, и когда я его освоил на бытовом уровне, я стал искать другую работу.

Конечно, эта работа должна была быть связана с тем, что я знаю, то есть, русским языком. Тогда меня взяли на работу ассистентом русского языка в лицей. В то время ассистенты, которые приезжали из Советского Союза, были из университетов, с высшим образованием, и они работали в университетах. А вот для среднего образования не хватало преподавателей, поэтому они брали людей, знающих русский язык, тех, кто живет во Франции. Таким образом, с 1980 года я начал работать во французской системе образования — получается, уже 35 лет. Тогда советские дипломы во Франции не признавали, но их засчитывали. Учитывая, что у меня был диплом о высшем образовании, я здесь мог поступить на, так называемый, «третий цикл» — то, что соответствует аспирантуре в Советском Союзе и сейчас в России. За год я получил уже французский диплом, который имеет статус не просто высшего, а уже высшего специализированного образования. Правда, я уже учился в Сорбонне. Я получил в Советском Союзе, в Московском университете экономическое образование, а здесь я стал заниматься историей.

Потом я работал преподавателем в университете — тогда открылся новый университет в Гавре, и на факультете международных отношений им нужен был специалист, который мог бы вести занятия по страноведению и по русскому языку, специализированному в области права и экономики. Таким образом, я стал преподавать в университете и проработал там лет десять. Потом я прошел конкурс и стал, как здесь говорят, «титулярным» преподавателем, но уже не в университете, а в лицее, в специализированных классах, которые называют «европейские классы», где я преподавал историю и географию на русском языке.

Вы учились в Советском Союзе, потом преподавали здесь, во Франции. Если сравнивать эти две системы образования, насколько они похожи и чем различаются?

Вы знаете, они очень разные. Это было для меня большим открытием. Надо сказать, что работая уже в университете, то есть, спустя несколько лет, я понял, что российская система не просто отличная, а она, скорее всего, создавалась на основании немецкой модели, и средняя школа, и университеты — и по структуре преподавания, и по методам. В то время как французская школа, и средняя, и высшая, сильно отличается от российской модели, в основе которой — немецкая.

Прежде всего, местом письменной работы по сравнению с устной. Во французской школе и в университете практически нет устных экзаменов. Вся работа построена на важности письменного изложения того или иного предмета. Для студентов, которые стали приезжать из России и из бывших советских республик в 90-е годы, для них это было огромной трудностью.

Если говорить о формальных различиях: во Франции вы преподавали в «европейских классах», где все преподавание ведется на иностранном языке. Во Франции изучают латынь, греческий язык, чего в российской школе нет…

Да, латынь и греческий, действительно, преподаются — это старая французская традиция. Кстати говоря, их судьба сейчас под вопросом, и вокруг этого идут большие дискуссии. Что касается «европейских классов», они были созданы во Франции в 1992 году, и здесь речь идет о современных языках: английский, немецкий, испанский, русский — это основные языки, которые преподаются во французском лицее. В этих классах кроме 2,5 — 3 часов языка, которые положены по программе, у них два часа в неделю какой-то предмет — в основном, история и география, но есть «европейские классы» математические, биологические — ведется на русском или другом иностранном языке. Преподавание русского языка — не знаю, что будет дальше, но на уровне среднего образования, оно сохраняется в наиболее престижных лицеях, где ученики не боятся — потому что это свободный выбор: брать такой экзотический и трудный язык или нет.

Что касается высшей школы, университетов — тут ситуация, может быть, другая. Тут как раз есть желающие, которые берут русский язык как начинающие. Это было связано, в частности, с открытием России для международных обменов. Многие из моих бывших университетских студентов нашли работу благодаря тому, что они учили русский язык, как юристы, как экономисты. А сейчас такая общая атмосфера общая, что посмотрим, как нынешние проблемы отношений России с западными странами отразятся на выборе, на предпочтениях наших учеников.

Пока что вы не наблюдаете никаких изменений в связи с политической ситуацией?

Нет, пока я этого не вижу. Понимаете, у русского языка есть совершенно непреходящий капитал — это русская культура, конечно, XIX и XX века. Благодаря Антону Павловичу Чехову мы по-прежнему находим желающих изучать русский язык, потому что, я думаю, нет ни одного иностранного автора, которого бы так часто ставили в театрах Парижа. Пока есть Чехов, Толстой, Достоевский, Пушкин — в меньшей степени (как поэта его здесь меньше знают) — это остается важным фактором. Я думаю, что для высшего образования политическая ситуация как раз может влиять на выбор студентов. Образ страны сейчас не очень привлекательный для французской молодежи благодаря тому образу, который создают медиа.