Август 91-го: почему не получилось великой революции?

События августа 1991 года стали, говоря словами поэта Бориса Слуцкого, «хорошей минутой» для тысяч людей, которые во время трех дней путча вышли на улицы и отстояли свою страну. Столь массовые акции протеста стали поистине революционным событием для тогдашнего СССР. Что осталось от той революции и почему великой революции не получилось? Об этом в интервью РФИ размышляет журналист и диссидент Валерия Новодворская (которая провела дни путча августа 91 года в Лефортовской тюрьме).

Митинг против ГКЧП на Дворцовой площади 20 августа 1991 г. Ленинград REUTERS/Alexander Demianchuk

Валерия Новодворская: - 1991 год был тем, что французы назвали бы une révolution raté (неудавшаяся революция), un échec de révolution, une drôle de révolution (странная революция). Представьте себе картину, если бы во Франции в 1789 году приняли бы Декларацию прав человека, организовали бы Assemblée nationale (парламент), но на этом бы все и закончилось. Не были бы приняты новые законы, Франция не отменила бы привилегий клира и дворянства, третье сословие не только не получило бы никаких новых возможностей, как проповедовал аббат Сийес, что мы хотим стать хотя бы чем-то, а, наоборот, было бы задавлено. А дворянство и клир, читая нараспев вслух Декларацию прав человека, по-прежнему сидели бы на хребте государства, делили бы государственный бюджет, не было бы никакого среднего класса, и, главное, не пала бы Бастилия. А в нее бы сажали новых узников, которые не нравятся новой власти. Ведь во Франции до прихода якобинцев, в принципе, все было нормально. А якобинские эксцессы сумели остановить сами политики, сама Директория, никто не пришел, никто Францию не оккупировал, арестовали Робеспьера, Сен-Жюста, Прудона и отправили всех туда, куда они отправляли всех нормальных людей.

Виртуальная революция

У нас произошла в августе революция более виртуальная, чем реальная, потому что для реальной революции необходимо иметь волю народа или хотя бы волю элиты и необходимо начать новую жизнь. Франция тогда не была такой уж империей, какой были мы. Да, Советский Союз пал, к счастью. Но бенефициарами этого процесса стали только страны Балтии, у которых свобода была внутри, а не написала на бумаге – они этого хотели, они этого добивались. И, как вы видите, с большим перерывом Грузия, которая нашла в себе силы, и Молдова, у которой есть шансы. Украину вернули назад, это был такой же échec (фиаско), как и в России. Не вылезли – не хватило. Я все это поняла еще в 1991 году. Когда я увидела, выйдя из Лефортово – кстати, любопытно, что горбачевская Перестройка закончилась арестами членов Демократического союза за протест против палаческих акций в Вильнюсе, в Тбилиси, за призыв к вооруженному свержению советского государственного строя, коммунистического. То есть, наши Бастилии стоят на месте. И в них пересидели уже в новые времена, даже при Брежневе, и химик Вил Мирзаянов, и назначенный шпионом Игорь Сутягин, и Владимир Данилов – то есть, и ученые – и рядышком бизнесмены раскулаченные, такие как Михаил Ходорковский. То есть, стоят Бастилии. Это не изменилось. Я поняла, что это будет так, когда увидела то, что происходило на Лубянской площади. Там выступал Ельцин, и он сказал, идите все спокойно по домам, без нас не пройдет ни одно назначение. Лубянку штурмом не взяли, как надо было взять, архивы не раскрыли, люстрации не провели, даже Ленина не закопали.

То есть, можно себе представить французскую Революцию с пирамидой около Триумфальной арки и чтобы там – не в Пантеоне, где положено – лежал, скажем, Марат. И все бы ему поклонялись. По-моему, очень трудно это все себе представить. И я поняла, что без Ельцина этой революции бы не случилось. То есть одна власть схлестнулась с другой властью, и при поддержке этой второй власти люди что-то сделали, причем их было абсолютное меньшинство. Это была интеллигенция, агрессивно-послушное большинство сидело дома, и ничего не имело против реставрации, как это показали выборы. То есть, то, что произошло в 1999 и в 2000 гг. – это началось еще в 1991-м. Свобода, данная сверху, не пошла на пользу. Ну и Ельцин – хотя большое ему спасибо за то, что он попытался сделать – был четверти на три советским человеком. Надо было переворачивать все. Во Франции хотя бы люди себя кормили худо-бедно. Каждый крестьянин знал, что надо доить корову, что надо пахать свое поле, и когда исчезли феодалы, крестьяне стали более-менее прилично жить. У нас же ситуация была другая. У нас крестьяне были отменены. У нас люди не умели кормить сами себя: ни ремесленников, ни крестьян, ни промышленности, ни сельского хозяйства – страна паразитов, страна сплошного добровольческого концлагеря, сплошной зоны, которая ничего сделать не могла. Свобода – это внутренний выбор. Поэтому мы так мало продержались. В 1993 году уже вспыхнула гражданская война за реставрацию – это было продолжение путча…

…события вокруг парламента, противостояние Ельцина с парламентом…

Да, так называемым парламентом. Это была открытая гражданская война. Но тогда опять выиграли мы, меньшинство, которое просто пошло под пули, под танки. А когда мы перешли к нормальной электоральной системе, вот здесь нас и разгромили. Потому что обыватель – озлобленный советский обыватель – абсолютное большинство населения страны, эти 95%, в тишине избирательных кабин, когда не надо было уже ни за что отвечать и никого бояться, они воткнули свободе нож в спину. Они проголосовали за реставрацию. Сначала за Жириновского с его фашистами из ЛДПР, потом за коммунистов, а потом и за Путина, за возвращение с колен к советским стандартам. Это была «хорошая минута», мы выиграли один бой, но мы проиграли компанию в 1991 году. И то, что гэкачеписты вышли из тюрьмы очень быстро, и то, что никто ни за что не ответил, и то, что не было никакого «белого террора», который устроил хотя бы Франко – в нашей ситуации это было необходимо, чтобы запугать противника. А запугивать было не чем. Армия не была на стороне Ельцина, не было ни фаланги…

…Может быть, тогда Наполеона надо было – он выкатил пушки на улицы Парижа…

Наполеоны не появляются на пустом месте. Наполеон хотя и кончал Сен-Сир и был бедным корсиканским дворянином – он плод Великой французской революции, которая открыла дорогу вот этим самым «малым сим», незнатным людям в зависимости от способностей – дорогу наверх. И это был такой триумф: он стал не только Первым Консулом и великим полководцем, но императором. Что, кстати, было и лишнее, но об этом поговорим в другом месте. Наполеон, по крайней мере, принял отличные законы, Кодекс Наполеона работал многие годы. Но было для кого принимать: его армия, состоявшая из крестьян, жаждала этих законов, буржуа жаждали получить эти законы. А где были наши буржуа? Лебедев, Ходорковский, Боровой – много ли их было? Одних посадили, других разорили, а третьих сделали приказчиками, держателями чекистского общака, такими как Прохоров. То есть Франция была буржуазной страной с достаточно устаревшим абсолютизмом. Абсолютизм это не тоталитаризм, который был в Советском Союзе. Здесь, когда снимается политическое насилие, экономические освобожденные отношения просто разворачиваются дальше, в английскую сторону, где это всегда было так. У нас ничего не могло развернуться – потому что некому было разворачиваться.

Что выиграл мир

Для нас это был очень хороший момент и на этом человечество кое-что получило. Во-первых, Советский Союз развалился, стало меньше опасности. И, все-таки, спаслись страны Балтии, и спаслась Грузия – кто-то будет жить. Во-вторых, военная мощь очень сильно самоликвидировалась и напрасно президент Саркози думает, что России пойдут на пользу проданные им «Мистрали». К счастью, эти «Мистрали» лишат запчастей, я думаю, в первый же год, и куда бы они ни поплыли – страна, в которой нет ни экономики, ни политики, страна, которая не умеет зарабатывать, и живет только за счет трубы – она не сможет больше никого поставить на колени. Предел ее мечтаний – это оторвать пару кусочков от Грузии или Приднестровье от Молдовы. Это очень важно. Этим мы можем гордиться. Потому что то, что случилось в Советском Союзе, в России после августа – это люди отдались своим естественным инстинктам. Понятно, что внизу были рабы, но элита уже сообразила, что надо хватать. И они поделили все, в том числе и военную мощь и ничего на нее не оставили. Пусть лучше так. Коррупция – это страховка, как справедливо говорит Александр Подрабинек, коррупция для сегодняшней России – это очень большое несчастье, но при отсутствии изменений в сознании, это страховка от военной диктатуры, это страховка от массовых репрессий, это страховка от попыток завоевать мир. Так что мир это спасает – то, что они все «распилили», в том числе пушки и танки.

Путч был естественной попыткой старой элиты вернуться в безопасный мирок, в советский хлев, тогда как новая молодая элита – элита рваческая – она, разумеется, не хотела никакой свободы, но она хотела спокойно украсть, «приобресть» и унести к себе в норку. Пусть лучше будет очень много отдельных норок, – а народ как был нищ, так и останется нищим, но это его воля, он мог бы все это изменить, если бы правильно голосовал, правильно себя вел и хотел работать и зарабатывать, – чем будет одна страшная пещера, откуда миру будет угрожать третья мировая война. Так что человечество имеет основания радоваться тому, что случилось в августе 1991-го. В общем, конечно, наша жизнь прошла не зря. Потому что угроза и опасность была снята. И я сейчас разговариваю с вами не из Лефортовской тюрьмы, где я сидела до 23 августа 1991 г. Да, мы помирились потом с Горбачевым. Но я очень хорошо запомнила этот эпизод, как нас за пожелание большей свободы, как Оливера Твиста били половником по голове, когда он просил еще каши. Сейчас свободы могло быть сколько угодно, просто она оказалась никому не нужной. Никому не нужны оказались демократические издания, никто не стал их финансировать. Никому не нужны оказались свободные выборы. Никому не нужны оказались региональные права – их никто не защищал и они отмерли. Но частная свобода читать, что угодно, смотреть, что угодно, выезжать за границу и возвращаться – у нас осталась. Так что можно сказать, что это действительно была победа. Хотелось бы, конечно, большего. Но, увы, Россия не Франция. Мы очень далеко позади. Нас сравнивать нельзя. И к власти пришла, такая, можно сказать, генерация Талейранов…

…умных и циничных?

Да, Путин, можно сказать, это изворотливый, умный, циничный Талейран. И его новый «священный союз» базируется на газе и на нефти. И он потихонечку в него вовлекает. Я, конечно, призвала бы русских французов ни в коем случае не голосовать за Единую Россию, но им придется вообще не участвовать в выборах: голосовать не за кого. Единственное, что мы можем сделать – это лишить этот режим легитимности. Да, диктатура – пуст будет чистая диктатура без избирательного флера. Ну и, разумеется, участвуя в выборах во Франции, надо голосовать за тех, кто не будет обниматься с Путиным и у кого есть хоть какая-то совесть. Я бы лично проголосовала на президентских выборах за Андре Глюксмана, глубоко порядочного человека.