Кинособытие: Человек в артистических масках

На российских экранах французская сенсация года — трагикомедия Альбера Дюпонтеля «До свидания там, наверху», снятая по одноименному, заслужившему недавно Гонкуровскую премию роману Пьера Леметра.

Кадр из фильма «До свидания там, наверху» kinopoisk.ru

В кино бывало уже все. Тем приятнее после просмотра очередного фильма с изумлением признаться: я подобного еще не видел.

Фильм «До свидания там, наверху» — нечастый случай для российского кинобизнеса. Дело в том, что он выходит с адекватным названием, хотя московских прокатчиков икрой не корми — дай только «улучшить» наименование иностранной картины. Спасибо нашим книгоиздателям, выпустившим оригинальный роман Пьера Леметра еще в 2017-м, всего спустя четыре года после того, как он завоевал Гонкуровскую премию.

Когда у фильма уже есть официальное книжное название, изобретать какое-то новенькое, киношное, которое кажется прокатчикам более зазывным, куда труднее.

Я сказал, что подобного еще, возможно, не видел. Речь не только о сюжете. Хотя его все же придется вкратце пересказать.

В последние минуты Первой мировой осенью 1918-го ни французы, ни обитающие где-то за кадром немцы воевать уже не хотят. Все ждут скорой немецкой капитуляции. Лишь один французский капитан, садист и подлец, не может смириться с тем, что война заканчивается. Он не враг немцев. Он просто любит, чтобы людей убивали. И почти под сигнал гонга, который возвестит о мире, посылает своих солдат в безумную атаку навстречу кинжальному огню.

В этой атаке молодой солдат спасает более опытного, бывшего банковского бухгалтера, и тут же попадает под взрыв, который сносит ему нижнюю часть лица. А был-то красавчик, богач-богема, художник, склонный к «ар-нуво» — то бишь модерну. Эстет, бунтарь против нравов высшего общества, возможно, скрытый гомосексуалист (в фильме, в отличие от романа, этот мотив не развит).

Так происходит, что по окончании войны судьбы бухгалтера, художника и садиста-капитана — для простоты станем называть их так — окажутся переплетены. Бухгалтер лишится работы — и это вечная тема мировой литературы, в том числе передовой послевоенной советской — читайте «Тишину» некогда славного Юрия Бондарева. Именно те, кто честно воевал за страну, проливал за нее кровь, не воруя на фронте, не мародерствуя, не думая о будущем, после войны обрели не почести героев, а уведомления об увольнении. Ну не работали же несколько лет, болтались где-то! Так вам еще и зарплату сохранять?

Бухгалтер подрабатывает черти кем, но заботится о спасшем его художнике. Тот, в ужасе от своего полулица, придумывает себе маски из разных материалов, напоминающие то о театре кабуки, то о декоративных импровизациях Альфонса Мухи, едва ли не главного представителя модерна. Возвращаться домой, в дом богача-отца, художник не хочет. Дело не только в изуродованном лице — хотя и в нем тоже. Дело еще и в том, что отец-буржуа был против того, чтобы сын стал художником. А тот считает отца вором и убийцей. И считает справедливо.

В какой-то момент бухгалтер срывается на художнике. Он ведь вынужден добывать для него морфий. Для облегчения боли. А добывать как? Он грабит нищих совсем уже инвалидов, которым морфий выдают по талонам и которые продают его потом ради куска хлеба — но безденежный бухгалтер просто отнимает у них наркотическое обезболивающее. Интересно, а почему его не выписывают художнику, что и заставляет бухгалтера идти на грабеж? (В фильме, кстати, почти нет абсолютно чистых персонажей. Хотя реальных негодяев только двое: несколько забытый нами капитан и богач-отец художника).

Слава Богу, есть кому погасить конфликт: в доме поселяется девочка-подросток. Она единственная, кто легко понимает мычание художника, который после страшного ранения утратил дар речи. Она переводит его мычание сходу и без ошибок.

Параллельно развиваются две авантюры. Одна — хапужеская. Садист-капитан умудряется жениться на сестре художника и цинично воровать на смерти героев войны. Он строит им кладбище, захоранивая в одном маленьком гробу (чтобы сэкономить место) по паре не вполне целых тел. При этом отец художника и его вышедшей за капитана сестры еще и использует его как наемного убийцу.

А художник приходит к идее сделать несколько набросков памятника погибшим, чтобы собрать под него пожертвования. При этом никакие памятники он строить не собирается — это его месть собственной стране за свое ранение, за равнодушие к тем, кто реально воевал на фронтах и положил там здоровье и жизнь.

Тут я поставлю точку. Поскольку дальше неизбежно последуют спойлеры. В финале этого необычного фильма будет столько совсем уже безумного, что заранее никогда не догадаться.

Перейду-ка лучше к парадоксальной форме фильма. «До свидания там, наверху» — это, если вы правильно поняли меня и режиссера Альбера Дюпонтеля, обещание некоторых персонажей встретиться на том свете, на небесах.

Тут-то и парадокс. Из названия фильма, из всех моих описаний логично сделать вывод, что «До свидания там, наверху» — строгая реалистическая, отчасти даже натуралистическая картина.

Да, она действительно реалистическая. Отчасти. Но она в той же мере и сюрреалистическая, наполненная безрассудными сценами и фантазиями. Она, безусловно, модернистская — из одних только масок, которыми прикрывает свое изуродованное лицо герой-художник, можно сделать выставку-путеводитель по стилю «ар-нуво».

В этом фильме каждый кадр — законченная картина. И это — при жесткости многих сцен — отнюдь не те картины, которые имеют отношение к суровой действительности. При всем кошмаре, происшедшим с лицом художника, при всех ужасах войны, показанной в первых сценах во многих подробностях (на которые, замечу, способны мало кто из современных режиссеров), это не реализм и даже, хотя мы об этом уже сказали, не сюрреализм, а чистый маньеризм.

Маньеризм — особый стиль западноевропейских искусства и литературы XVI-начала XVII веков. Но лет двадцать назад термин обрел новый смысл — и прежде всего в применении к кинематографу. Причем с дурной репутацией. Маньеристскими, а фактически, что понятнее по-русски, манерными, стали обзывать фильмы, в которых красота и выстроенность кадра полезнее содержания. Режиссеру важнее показать себя, свои арт-умения, какой-нибудь модельный ботинок, в котором герой ступил на грешную землю из своего шикарного лимузина, нежели растолковать, в чем суть этого героя, а заодно и самого фильма.

В новейшие времена о термине «маньеризм» подзабыли. Но раскритиковав его, как обычно бывает, вместе с водой выплеснули и ребенка. Потому что режиссеров, способных красиво снять всего-то кинодраму, заполненную не сухой правдой, а вымыслом и фантазиями, насыщенную собственно кинематографом, почти не осталось.

Особенность «До свидания там, наверху» в том, что это трагедия пополам, не поверите, с комедией. Да-да, комедией, несмотря на все уродства войны и рядовой жизни. И если я попытаюсь перечислить родственников этого фильма, то их всего ничего: «Отель «Гранд Будапешт» Уэса Андерсона, «Долгая помолвка» (даже не «Амели») Жана-Пьера Жёне, «Великая красота» Паоло Соррентино.

Один из французских режиссеров назвал «До свидания там, наверху» приключенческим романом. Другой — детективным. Третий — популярным романом в хорошем смысле слова. А речь, повторю, о трагедии.
Уже поэтому этот фильм-роман нелишне посмотреть.