Чеховский фестиваль: французский «Красный табак» Джеймса Тьерре

И вот наконец, пожалуй, самое долгожданное театральное событие Чеховского фестиваля. Швейцарец Джеймс Тьерре (James Thierrée), давно и прочно занявший лидирующие позиции во всех театральных жанрах, показал в Москве с французской труппой Майского жука свою хореографическую драму «Красный табак».

Сцена из спектакля "Красный табак" Джеймса Тьерре © Fred Lonjon

04:56

Мальчик вырос совсем большой

Саша Баринова

Уже на входе в театр оказывается, что сегодня мест не будет даже для прессы. Мест вообще не будет — билеты были раскуплены за несколько месяцев до спектакля. Среди разодетой толпы то и дело мелькают знакомые сериальные лица, популярные режиссеры, известные театральные критики. Вижу Романа Виктюка в окружении своих артистов-Аполлонов, Видмантаса Силюнаса, Кирилла Серебренникова. Да, сегодня настоящий театральный праздник — зрителей куда больше, чем мест в зале, поэтому плечом к плечу в партере, амфитеатре и на балконах стоят французы, русские, итальянцы, стоят два с небольшим часа, чтобы увидеть его! Сегодня никто не будет вспоминать, что он внук великого Чарли Чаплина. Очередным спектаклем Тьерре доказал свою самостоятельность в пространстве мирового искусства.

В Москву Тьерре привез «Красный табак», свой самый юный спектакль и в то же время самый зрелый и взрослый. Чем дальше, тем грустней. Автор симфонии, той самой симфонии Майского жука, которой посвящен самый первый спектакль Тьерре, тот смешливый клоун, который катается на велосипеде задом наперед и танцует под музыку из шкафа, теперь растерял, кажется, былую резвость, да и веселья, честно говоря, поубавилось. Оно и понятно — прожитые годы, как правило, нам веселья не прибавляют. Теперь композитор, мастер, художник — это как кому больше нравится — забыв о танцах, тяжело опускается в кресло, раскуривает трубку. Вокруг него отплясывают странный танец ноты или звуки — это тоже на вкус смотрящего — а он остается к ним безучастен. Даже муза, которая путешествует у Тьерре из одного спектакля в другой, на этот раз плохая помощница, клубком она свернется у ног маэстро и сольется с общей, кажется совсем бессмысленной картиной. Мальчик вырос совсем большой, и теперь ни на что не хватает сил, остается только смотреть на беспорядочное действие, которое уже будто давно отдельно, точек соприкосновения почти не осталось. Отныне музыка будет жить своей собственной жизнью, никак не желая выстраиваться в гениальное творение.

И снова будет полусон, полуявь, где человеческие лица имеют право превращаться в морды мифических животных, обретать крылья, длинные неловкие ноги, зеркальные тела. Правда теперь, в отличие от первого и, пожалуй, самого яркого и насыщенного спектакля, тоски будет куда больше. Тоска невозможности создать великое заполняет собой пространство сцены, зрительного зала. Сегодня не будет смешно. Цирк в понимании обывателя теряет свою главную функцию — развлекать, а ведь Тьерре заявлен как представитель циркового жанра. Зрителю останется наблюдать лишь за существами, мечущимися по площадке в отчаянном желании найти что-то, выстроиться наконец в гармоничный ряд, но с гармонией что-то не ладится, она ускользает из рук главного героя, который на протяжении всего действия так и будет сидеть в кресле, время от времени теряя контроль над своим телом — потому что какая душа, если даже тело не слушается.

В конце-концов музыка все-таки рождается, перестает быть беспорядочным набором звуков. Мастер возьмет в руки трубку и закурит красный табак, по сцене потянется розоватый туман и заполнит собой все свободное пространство. Состав курительной смеси так же останется на усмотрение зрителя. Вдохновение или неизвестный наркотик, пробуждающий уснувшие чувства и эмоции? Каждому свое. Но то ли это, что он так долго и мучительно искал?

Процесс создания нового произведения, в данном случае музыкального, мастером Джеймсом Тьерре иногда смешон, иногда болезнен. Но без творчества нет и художника, и музыка, только что звучавшая в наушниках, сначала стихает, опустошая и обессиливая создателя, а потом взрывается на полную мощь, льется из всех колонок, оглушая и оживляя одновременно. Творческие искания бесконечны. Чтобы перестать искать, нужно умереть. И каждое ощущение чего-то найденного — всегда ошибочно и потому всегда трагично. В финале мастер вдруг находит что-то, что-то, что, как ему кажется, он искал долго, и на долю секунды он замирает с листом бумаги в руках, с блуждающей счастливой улыбкой на губах. Но уже через мгновение улыбка исчезнет, он чуть-чуть грустно покачает головой: снова ошибся, снова не то. И поиск возобновится. Может быть потому, что истина в невозможности найти то, что ищешь?