Зачем понадобились губернаторские армии? Будет ли в России новая мобилизация? Обсуждаем с Екатериной Шульман

Российские парламентарии на днях разрешили губернаторам создавать собственные вооруженные формирования. Им предприсано помогать силовикам защищать государственную границу, а также бороться с атаками беспилотников. Новые региональные ополчения, а также вероятность второй волны мобилизации обсуждаем с политологом, приглашенным экспертом Берлинского центра Карнеги по изучению России и Евразии Екатериной Шульман.

Российские призывники отправляются в гарнизоны из призывного пункта в оккупированном Симферополе, 25 апреля 2023 г. © REUTERS/Alexey Pavlishak/File Photo

RFI: Почему понадобилось создавать отдельные ополчения, подконтрольные губернаторам, хотя в некоторых регионах уже существует та же территориальная оборона? Не говоря уже о Росгвардии, ФСБ и прочем. Зачем плодить новые вооруженные формирования?

Екатерина Шульман: Тут нужну указать, как мне кажется, на два момента. Ситуативно-политически, это, конечно, реакция на белгородские рейды мая-июня, вызвавшие понятную реакцию граждан: «Почему же нас никто ни от чего не защищает». Такое ситуативное законотворчество — очень распространенное явление. Что-то произошло — надо под это сочинить законодательную новеллу. Уже и повод прошел, все отвлеклись на другое, но законодательный процесс долгий, поэтому только докатились до проекта, который можно вынести на пленарное и принять. Это первое.

Второе: можно взглянуть на этот новый закон как на попытку легитимизировать тероборону. Что такое территориальная оборона? У нее нет никакого правового статуса. Введена она была в отдельных регионах РФ указом президента в октябре 2022 года, одновременно с введением различных градаций военного положения на «новых территориях» и в приграничных областях. К тому моменту какие-то отряды теробороны уже формировались, например, в Белгородской области. Очевидно, делалось это в подражание украинским практикам: у украинцев есть народный порыв защищать родину — давайте у нас тоже такое будет или хотя бы мы это изобразим. Такие подражания — тоже довольно частая практика.

Но украинская тероборона является составной частью ВСУ, подчиняется главнокомандующему и воюет на фронте. У российской теробороны не очень понятно, есть ли какое-то оружие, хотя недавно губернатор Белгородской области Гладков сказал, что этот вопрос частично решен, и каким-то подразделениям теробороны вроде бы выдадут оружие.

Российская тероборона — странное явление. Это нечто среднее между попыткой подражать Украине и старыми добрыми патрулями дружинников, которые должны охранять общественный порядок, пьяных поднимать из-под забора и препятствовать расхитителям социалистической собственности. Естественно, для военного времени это годится мало. То, что написано в только что принятом законе, — возможно, попытка эту тероборону перестроить под нужды военного времени и одновременно включить ее в некую понятную структуру. Понятная структура состоит в легитимизации того, что и так происходит: а именно, в подчинении этих формирований губернаторам.

Это особенно ново и свежо, потому что мы с вами помним, что у губернаторов в течение пятнадцати лет последовательно забирали любые кадровые полномочия, в особенности в отношении силовых структур. Силовые структуры у них забрали уже довольно давно: губернатор не командует ни одним участковым у себя в регионе, никого не может ни ни уволить. Все силовики — полиция, прокуратура, следствие, УФСБ, таможня — подчиняются своей вертикали, уходящей в Москву. Даже в рамках гражданского администрирования губернаторских замов по политическим и финансово-экономическим вопросам тоже подчинили Москве. И вдруг на третьем десятке вертикализации власти главам регионов дается возможность иметь собственные армии.

Напомним, что в чеченские войска — так называемые «кадыровцы», батальон «Ахмат» — формально являются частью Росгвардии. А лписанные в законе «предприятия» будут не подразделением Росгвардии, а совершенно новым явлением.

В качестве предохранительного механизма в новом законе написано, что «специализированные государственные унитарные предприятия» — вооруженные формирования создаются «по решению президента». По тексту закона, управлять всей этой «красотой» будут губернаторы, то есть это их войска. А финансироваться они должны совместно федеральным бюджетом («Финансовое обеспечение деятельности предприятий является расходным обязательством Российской Федерации») и участием регионов. И финансирование, и функционирование в законе прописано туманно и в самых общих чертах.

Среди функций этих вооруженных ГУПов указаны охрана общественного порядка, обеспечение общественной безопасности, защита государственной границы, борьба с диверсионно-разведывательными и незаконными вооруженными формированиями — в общем, функции полиции, контрразведки, Росгвардии и погранслужбы.

На ваш первоначальный вопрос — а зачем это надо было делать? — ответить трудно. Если это реакция на [мятеж] Пригожина, то реакция  довольно контринтуитивная. В ответ на восстание незаконного вооруженного формирования давайте устроим еще больше полузаконных вооруженных формирований.

Действительно, есть мнение, что это реакция на мятеж Пригожина. Но разве это только не увеличивает риск условного «марша справедливости-2»?

Увеличивает. Поэтому я и думаю, что это реакция не на Пригожина, а на белгородские рейды. В этом качестве это тоже довольно идиотская реакция, но хотя бы понятная. Просто с тех пор уже случился Пригожин, и концепция должна была бы измениться, но она по какой-то причине не успела измениться.

Почему все-таки здесь возникли губернаторы, у которых, как вы заметили, все время только отбирали полномочия, особенно по контролю над силовиками? Почему не поручить это военным округам, раз уж финансирование идет из федерального бюджета?

Это такая федерализация поневоле: некое продолжение той политики, которую мы видели с 2020 года. Когда начался ковид, всю ответственность (хотя не все полномочия) сложили на губернаторов. На тех самых губернаторов, которых до того так старательно лишали политической субъектности.

Когда началась война, мы увидели следы той же самой политики. В той же Белгородской области один губернатор Гладков и представляет всю власть — и федеральную, и региональную — в одном своем лице. Никто другой там особенно не упоминается. Помните, когда был налет на Шебекино, президент сделал два талантливых управленческих хода. Во-первых, дал орден городскому главе. Во-вторых, позвонил и спросил: а чем вам помочь? Хороший вопрос в такой ситуации. Понятно чем: охранять государственную границу, чтоб через неё не ходили вооруженные люди. Но такой ответ почему-то не предусматривался.

Не является ли создание «губернаторских армий» еще и признанием того, что при возможных новых рейдах «РДК» и «Легиона Свобода России» Москва как бы говорит: у нас нет сил и средств защищать Белгородскую область, так что вы как-нибудь сами в регионе себя защитите. У вас есть тероборона, теперь у вас еще и эти «спецпредприятия». С фронта мы отзывать солдат не будем, и присылать никого не будем?

Может, вы формулируете слишком резко, но некоторый месседж «спасайся, кто может» в этой новелле действительно трудно не уловить. Еще раз повторю: решение странное в свете только что закончившегося и едва заметенного под ковер мятежа Пригожина. И странное в свете последовательно ведшейся политики дефедерализации, унификации управленческих порядков. Если это реакция на белгородские рейды — то и это странная реакция, потому что губернаторам действительно говорится: кого сможете собрать, те вас и будут охранять.

Поправки о губернаторских армиях приняли вместе с повышением призывного возраста в одном и том же законопроекте. И еще приняли другие законы — запрет на выезд за границу сразу после выписывания повестки, повышение штрафов за неявку в военкоматы. То есть они считают, что при объявлении новой волны мобилизации у них возникнут проблемы с набором людей для отправки на фронт? Они ведь говорили, что в первую волну мобилизации набрали столько людей, сколько им было нужно.

Мы этого [сколько людей было призвано в первую волну мобилизации] не знаем. Никаких цифр в указе президента не было. Никаких публичных данных у нас нет. Есть только публичные утверждения Пескова и начальника Пескова — а это, конечно, те люди, которые нас никогда не обманывали и не доверять им нет ни малейших причин. Вот они сказали — мобилизовано было 300 тысяч человек.

Есть разные подсчеты и методы анализа данных. Есть, например, подсчеты «Медиазоны», специалисты которой считали по числу «экстренных» бракосочетаний, и они показывают около 500 тыс человек («Медиазона» оценила число мобилизованных за сентябрь—октябрь 2022 года в более чем 527 тысяч человек, опираясь на число «экстренных» свадеб, которые разрешили мужчинам, получившим повестки. — RFI).

Есть подсчеты, сделанные по другим принципам, как то анализ выплат Минфина, по которым, наоборот, выходит меньше 300 тысяч человек. У меня нет способа верифицировать ни одну из этих цифр, я только призываю не брать автоматически на веру официальные прокламации. 

Спешное законотворчество конца весенней сессии скорее похоже на работу над ошибками прошедшей активной фазы мобилизации, и по этой работе мы задним числом можем попытаться восстановить, в чем состояли эти ошибки.

Мы видим введение специальной статьи в Кодекс об административных правонарушениях, карающей за саботаж мобилизации. Причем карающий должностных и юридических лиц. Из этого можно понять, что саботаж был и был достаточно массовым.

Юридические лица — это предприятия?

Да. Это значит, что не сотрудничали госслужащие (видимо, гражданская бюрократия) и работодатели. Вот теперь их можно будет за это наказывать.

Также видны следы размышлений о том, почему такое огромное количество потенциального «мобилизационного материала» разбежалось. То, что принято Думой — не совсем запрет на выезд, а ужесточение введенной до того нормы, закрывающей выезд из страны через 7 дней после посылки гражданину электронной повестки. Теперь запрет вводится не спустя 7 дней, а немедленно. При этом все это докручивание имеет мало смысла, пока нет единой электронной базы, которая позволила бы одновременно с посылкой электронной повестки поставить флажок напротив имени этого человека в базе погранслужбы ФСБ.

Общего электронного реестра военнообязанных, как и публичного реестра повесток, по-прежнему нет. Минцифры обещает его создать где-то в 2024 году. Между прочим, Минобороны ругается на Минцифры, говоря, что они саботируют, медленно работают. 

В целом видны не очень связные, не очень системные попытки заткнуть те дыры, которые образовались или стали очевидны во время мобилизации. Это можно интерпретировать как подготовку к следующей волне, а можно и нет. Может быть, это нечто противоположное. Так, кстати, считает газета New York Times: что это попытка сделать как можно более легким и массовым перевод срочников на контракт, удержание контрактников и всех военнослужащих путем расширения рамок возраста нахождения на службе, и тем самым избежать мобилизации, которая оказалась почти неподъемна для системы.

Может быть, все эти методы — и расширение призывного возраста, и расширение в обе стороны возраста пребывания в запасе и возраста пребывания на контракте, невозможность этот контракт разорвать в мобилизационный период, — это попытки обойтись без мобилизации.

То есть расширить число контрактников вместо объявления мобилизации?

Да, расширить число контрактников и расширить число бесправных людей, призванных на срочную службу, которых можно будет прессовать, чтобы они стали контрактниками. А уйти они не смогут, потому что контракт нельзя разорвать в одностороннем порядке, пока идет мобилизация. А она не закончена — указ о ее объявлении есть, указа о ее завершении нет. Контрактник, подписав контракт, получает билет в один конец — только смерть или тяжкое увечье освободит его.