«Помнить — значит бороться»: в Париже на акции памяти Бабуровой и Маркелова поддержали политзеков и осудили войну
В пятницу вечером, 20 января, на площади Бастилии в Париже прошла акция памяти журналистки Анастасии Бабуровой и адвоката Станислава Маркелова, убитых неонацистами в Москве в январе 2009 года. Собравшиеся возле Июльской колонны два десятка человек вспоминали трагедию января 2009 года и говорили о событиях последнего времени — политзаключенных, войне, триумфе ультраправых в России.
Опубликовано:
«Стас Маркелов и Настя Бабурова сражались с этой тьмой тогда, когда большинству еще не было до нее дела. Сейчас война и ужас пришли в каждый дом. Наследие Стаса и Насти сейчас востребовано, как никогда. Поэтому мы, российские эмигранты, патриоты и антифашисты, выйдем 19 января на улицы городов, в которых мы оказались, чтобы бросить вызов оккупировавшей нашу родину диктатуре», — говорится в анонсе акции в фейсбуке.
Русская служба RFI поговорила с одним из организаторов акции Алексеем Сахниным, бывшим участником российского «Левого фронта», вышедшим из организации, после того как она поддержала войну. Осенью 2022 года он переехал во Францию.
RFI: В России ваши соратники по «Левому фронту» также вышли на акции памяти Бабуровой и Маркелову. Вы вышли из «Левого фронта» из-за того, что он поддержал российское вторжение в Украину. Как вы объясняете, что оказались сейчас по разные стороны с вашими соратниками по левому движению?
Алексей Сахнин: Мне кажется, Стасу [Маркелову] не понравилась бы [прошедшая в Москве акция «Левого фронта»]. Там рядом с его именем были имена тех, кто связан с его убийцами, тех, кто несет ответственность за братоубийственную бойню, за вот этот ультраправый нарратив, который Стас ненавидел, за это национальное чванство. Поэтому я не хотел бы ее даже упоминать.
Почему левое движение раскололось? Так происходит каждую войну. Я не знаю. 100 лет назад здесь, во Франции, убили Жана Жореса, потому что он был единственным из лидеров больших социалистических партий в Европе, который возвысил свой голос против войны, против братоубийства. Многие его товарищи по партии этого не смогли сделать. В Германии, в России, в Польше социал-демократы тогда клялись на конгрессах «Интернационала» не допустить войны. И когда она грянула, они проголосовали за военные бюджеты. Левые конгрессмены в Америке голосовали за Вьетнамскую войну. Так происходит, к сожалению, каждую войну, и нельзя назвать какую-то одну причину. Это всегда сложно.
Я помню, как мы разговаривали с Удальцовым прямо в первые дни войны. И у меня было первое впечатление, что мы, конечно, на одной стороне, что вообще нет никаких сомнений, что мы на одной стороне. Но он колебался и говорил: «слушай, мы сейчас расколем организацию. Ты представляешь, ее запретят, всех посадят, не будет вообще ничего. Это важно или не важно?» Мне кажется, на фоне войны — неважно. Потому что если вы создаете пролетарскую партию или левую коалицию, или что угодно, и она не может дать ответ по самому главному вопросу, который стоит — вопросу жизни и смерти, по вопросу войны — то зачем она такая нужна?
Но если вы отдаете ей годы жизни, как Удальцов (я по-прежнему стараюсь добросовестно взглянуть на это его глазами), то, конечно, это важно. Конечно, похоронить дело всей жизни очень обидно. А там много людей, которые так же как и миллионы россиян, оказались в моральном хаосе. Ну, как признать, что это просто агрессия, которая ничем не оправдана? Если ты такое говоришь, значит, тебя сейчас свинтят, закатают, и ты поедешь в лагеря. Сколько вы знаете героев в своей жизни? Их всегда не так много.
А потом вам приходит в голову много «мудрости» из жанра «Премудрый пескарь», знаете, «а давайте взвесим, а ведь есть же многие люди, которые за эту войну, а в Киеве же правый режим, а на той стороне националисты, и мы с ними боролись». И люди начинают этим не главным заслонять главное. А на самом деле это просто прикрывает трусость и желание спрятаться. Вот так раскололось левое движение. Мне кажется, этот раскол мог бы быть больше.
А есть другие наши товарищи, как, например, Кирилл Украинцев, он был одним из лидеров профсоюза «Курьер», а сейчас сидит в тюрьме. Мы с ним разговаривали за несколько дней до ареста, и он говорил: «я не хочу прямо говорить, что я против войны, потому что тогда они уничтожат профсоюз «Курьер». Но его бросили в тюрьму не за антивоенную позицию, а за то, что он просто вел профсоюзную деятельность. И мы считаем, что это часть нашего морального долга — защищать этих людей, помнить о них, бороться. Поэтому мы носим их портреты.
Вы помните 19 января 2009 года, как тогда вы узнали эту новость и что вы тогда подумали о будущем России, о будущем левого движения?
Я помню. Я ехал в метро — был такой участок, где поезд ехал по поверхности — мне позвонил товарищ и сказал: «кажется, Стаса убили», и поезд заехал в туннель, связь прервалась. Я сначала не поверил. Я вышел на следующей станции, звонил Стасу несколько раз. Он не брал трубку. Всего за несколько месяцев до этого мы со Стасом ездили в Швецию на Европейский социальный форум. Стас был очень веселый человек. Сейчас этого, честно говоря, очень не хватает. Все время переживаешь подавленное состояние. А тогда он этим достал, все время ходил со своими шутками-прибаутками. Я иногда думал, господи, нет, потом послушаю все эти истории, потом…
Знаете, я со студенческих лет мечтал «прикоснуться к истории», мы устраивали акции против Путина, Медведева, «Единой России», и ничего не происходило. Иногда устроишь акцию, сожжешь там файер, а менты не приходят даже тебя забирать. Потому что там группа каких-то левачков никому не нужных. А вот в этот день я почувствовал, что мы прикоснулись к большой истории. Это был момент, один из таких, каких, может быть, несколько было в жизни. И это, как казалось, тяжело. И с тех пор прошло 14 лет, но это такое растущее ощущение. В 2012 году, когда были эти огромные толпы в Москве, казалось, ну вот, наконец-то мы сила. Теперь нас нельзя не услышать. А потом, когда всех моих друзей посадили, было такое же [ощущение]. И в этом, прошлом уже году, когда началась война, было видно, что каждый пост в фейсбуке — это важно.
После событий 2012-го вы уехали в Швецию, потом вернулись обратно в Россию. Сейчас снова вам пришлось уехать. Думаете, сможете во второй раз вернуться Россию?
Я уверен, что смогу вернуться в Россию. Может, это не очень разумно, но я вот сижу и как бы считаю секунды. Только непонятно, где этот дедлайн. Поэтому все время это как бы подрывает моральный дух.
Я думаю, если серьезно, что большинство имперских, завоевательных, несправедливых войн, которые Россия в своей истории вела, вызывали революцию или смену режима. Поэтому я уверен, что эта война закончится для путинского режима катастрофой. И наша ответственность (как политических активистов) сделать, чтобы это была катастрофа не страны, а режима и олигархии, которые втянули нас в эту кровавую авантюру. И в коалицию победителей должен входить и российский народ, в том числе те, кто испугался, смалодушничал или поверил пропаганде, те, кто пришел в эти военкоматы, на кого надели эти шинели, кто там сейчас сражается.
Мы за эти месяцы мобилизации видели больше 20-ти солдатских бунтов. Это очень много для такого короткого срока. Я думаю, что антивоенное движение — это не только мы, какие-то городские активисты из Москвы и Питера, — это ребята, которые голосовали за Путина, может быть, которые считали себя патриотами, которые более или менее верили пропаганде, но которые сейчас там избивают своих офицеров, покидают свои части, гораздо чаще просто дезертируют. Но это тоже решение, индивидуальное решение. Рано или поздно эта катастрофа заставит людей искать коллективное решение. Изменить свою судьбу и судьбу страны можно только общими усилиями. В это я верю.
Поскольку акция называется «Помнить — значит бороться», какие сейчас вы видите возможности для сопротивления происходящему в России?
Есть несколько задач, о которых, мне кажется, важно говорить, и цели, к которым важно стремиться. Во-первых, эту эмиграцию 2022 года сейчас называют часто «пятой волной». Она действительно соизмерима с большими волнами — почти миллион человек уехал. Это огромная сила. И власть сначала легкомысленно и привычно выдавливала несогласных, активистов задерживали, сажали на сутки, а потом давали возможность уехать. Кто-то уехал, кто-то остался. И те, кто остался, поступили очень мужественно. Но те, кто уехал, это миллион человек, которые могут быть голосом тех, кого заставляют молчать на родине. Очень многие из тех, кто уезжает, уезжают с сознанием своей ответственности и пытаются что-то делать. Поэтому очень важная задача эту эмиграцию консолидировать. Она может стать серьезной силой. У нас будет очень много противоречий, но тот враг, с которым мы сейчас сражаемся, способен стереть эти различия. Это первая задача.
А вторая задача, которую, мне кажется, важно решать — это тема солидарности с антивоенной Россией. Ее не хватает. Мне кажется, время для мира с правительством Путина уже ушло. Хорошо это или плохо? Может быть, это плохо, потому что это унесет очень много жизней. Но правительство Путина уже загнало себя и страну в такой капкан, когда оно не может дать народу мир. Поэтому задача в том, чтобы заключить мир, но уже без правительства Путина. Есть силы в России, которые и сегодня борются с этой войной и будут бороться с ней дальше. Здесь, на Западе нужно создать коалицию сил, которые могут быть партнерами этой антивоенной России, чтобы показать, что эта война не против России, не за раздел России, не за национальное унижение России, и чтобы облегчить морально и политически для людей в России эту возможность повернуть оружие против диктатуры.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться