Екатерина Самуцевич: «Никаких гастролей не будет»

Освобожденная условно участница Pussy Riot о неожиданном решении Мосгорсуда, новом адвокате, дне сурка в СИЗО, феминизме, сокамерницах, полюбивших песню «Богородица, Путина прогони», а также том, как можно стать членом панк-группы, название которой не решается переводить на русский президент страны.

Екатерина Самуцевич после освобождения, 10 октября 2012 года REUTERS/Maxim Shemetov

RFI: Стало ли для вас неожиданным решение Мосгорсуда об изменении приговора на условный срок?

Екатерина Самуцевич: Да, конечно, это стало для меня огромной неожиданностью. Мы все трое ожидали, что поедем в колонию, что все останется без изменений.

RFI: А как вы себе объясняете это решение Мосгорсуда? Прошло уже больше недели, у вас было время обдумать. Вы нашли для себя хоть какое-то объяснение?

Екатерина Самуцевич: Мне кажется, это результат международного давления на наши власти. Международные кампании поддержки нашей группы во время процесса, того, что очень многие граждане других стран, видя, что процесс несправедлив, незаконен, нарушаются базовые права человека, это возмущает очень многих людей по всему миру. Естественно, эта волна возмущения все-таки как-то доходит до наших властей, и, видимо, они решили сделать такую уступку под международным давлением.

RFI: То есть, по-вашему, это никак не связано с вашим решением сменить адвоката?

Екатерина Самуцевич: Нет, это не может быть связано, потому что мое решение сменить адвоката ни на что не повлияло, так как я не изменила линию защиты. Она осталась такой же, я так же требовала отмены приговора, я так же до сих пор считаю себя невиновной, как и Надя, и Маша. Мы не совершали никакого преступления, я так же считаю, что эта акция была не религиозной, она была политической.

RFI: Вы сказали, что вы никак не меняли линию защиты, почему же вы тогда решили сменить адвоката?

Екатерина Самуцевич: Мне бы не хотелось сейчас давать какие-то подробные объяснения. Мне понравилась Ирина, у нее 100-процентная юридическая репутация – она участвовала в деле Ходорковского. Поэтому все кривотолки по поводу того, что у меня мог быть какой-то адвокат, который мог меня подговорить на признание вины или еще что-то такое – это полная чушь.

Новый адвокат  Ирина Хрунова, во-первых, из известной организации «Агора», организации с, прежде всего, 100-процентной политической репутацией. Здесь все хотят узнать именно этот момент – какой-то уход от этой политической линии. Совершенно не было никакого ухода. Я тоже считаю, что это политический процесс, наша акция была политической. Ну, а смена адвоката – это формальный жест. В принципе, в этом нет ничего такого, очень много заключенных меняют своих адвокатов по ходу процесса.

RFI: Как Маша и Надя отреагировали на новость о вашем освобождении?

Екатерина Самуцевич: Они очень обрадовались. Когда я услышала все эти фразы от суда об изменении приговора, я стояла и не очень понимала, что происходит. Трудно было поверить, что сейчас просто откроются двери, и я выйду и буду – условно, но - свободной. Девчонки сразу поняли, они принялись меня обнимать, они были очень довольны, счастливы. Для нас, для группы – это определенная победа, потому что хотя бы один из троих, хотя бы условно, но вышел на свободу. Хоть какое-то смягчение мы получили от властей. Притом, что мы не сменили линию защиты.

RFI: Вы провели в тюрьме 7 месяцев – это немало. На что была похожа ваша жизнь в тюрьме? Не могли бы вы описать, например, условно один день в СИЗО?

Екатерина Самуцевич: Один день очень прост, каждый день повторяется один день, как «день сурка». Подъем в 6 утра, включается свет большой, и приходится вставать, потому что в коридоре начинаются всякие громкие звуки отслежек, завтрак где-то в 7 часов утра. И такие громкие звуки заставляют вставать, даже если ты хочешь еще спать. Дальше между 8 и 9-10 идет некая проверка – проверка наличия заключенных в камерах. Это нужно выйти в коридор – выходят все заключенные из камер, и дежурный по камере сообщает о том, сколько человек в камере и о том, что все в порядке. Дальше обед между 12 и часом и ужин где-то между 5 и 6. И после 6 – также проверка заключенных.

RFI: Что для вас было самым тяжелым в тюрьме, и оставалось ли у вас время на то, чтобы думать, читать?

Екатерина Самуцевич: Как раз этого времени было достаточно много, так как это СИЗО. Ты просто сидишь в одной камере, она постоянно закрыта, естественно, нельзя выходить никуда. Если все смотрят телевизор, сложно как-то размышлять, но у нас последний месяц не было телевизора, и была такая тишина в камере, намного легче читать и размышлять. Собственно, все время уходит на такие размышления, на чтение литературы, которая там есть в местной библиотеке.

Правда, немногое до меня доходило – мне заказывали друзья. Также можно читать, думать. Там, собственно, больше нечего делать. Там нет работы, в отличие от колонии.

RFI: Как вы воспринимали новости, которые доходили до вас из внешнего мира, ведь доходила лишь часть информации. Искажается ли, в каком-то смысле, ее восприятие?

Екатерина Самуцевич: Конечно, искажается. Во-первых, не все знаешь, потому что физически невозможно устно донести до человека – через адвоката или еще как-то. Это сложно.

Ко мне приходил папа, но он не мог мне рассказать все новости по всему миру, в основном то, что с ним происходит, какие он давал интервью. И, естественно, ты не все знаешь. Получаешь информацию частично. Интересно иногда было наблюдать, как по телевизору шли какие-то репортажи о нас. Например, в какой-то день ездили в суд, потом возвращаешься и видишь репортаж об этом суде. Кстати, необычное явление, когда ты, вроде, во всем этом участвуешь и видишь, как это выглядит снаружи, как выглядит со стороны камер.

RFI: Можете ли вы назвать этот опыт интересным или вы жалеете об этих семи месяцах?

Екатерина Самуцевич: Нет, конечно, не жалею. Опыт интересный – я увидела систему наказаний изнутри, что это такое, потому что не задумывалась, честно говоря, раньше об этом. Я даже не знала, что есть разделение условий заключения во время следствия и после вступления приговора в силу. Сейчас, естественно, я все это знаю, знаю сленг, связанный с юридическими процедурами, кассационными жалобами – ее часто называют «касаткой», «касачкой» - как-то так. Узнаешь все это, знаешь, как люди живут в камерах, узнаешь какие-то истории людей, которые прошли колонии. Все это узнаешь.

RFI: Кто  сидел с вами в камере?

Екатерина Самуцевич: Со мной сидели экономические заключенные, т.е. 159 статья.

RFI: У вас были хорошие отношения или все-таки там были специально подсаженные люди?

Екатерина Самуцевич: Вообще-то,  в начале, когда я только попала в камеру, я на всех думала, что их ко мне подсадили. Я  относилась к ним с настороженностью, и они ко мне  относились с настороженностью. Оперативники пытались настроить моих сокамерниц против меня.

Но потом, спустя 2-3 месяца, мы, что называется, притерлись, познакомились ближе. Я начала что-то рассказывать о себе, об акции, которую мы сделали, рассказала о песне, произнесла текст песни. Это произвело на них впечатление, потому что раньше, видимо, они думали, что мы как-то бездумно сделали акцию, по глупости. А как только они услышали текст песни, они поняли, что это совершенно не так, что это осмысленный жест. Им очень понравился текст песни «Богородица, Путина прогони», и они начали с большим уважением ко мне относиться, больше понимать меня. Во время непосредственно процесса, всех судов, которые были у нас, они сильно поддерживали меня.

RFI: Считаете ли вы, что этой акцией в Храме Христа-Спасителя вы достигли той цели, которую вы себе ставили?

Екатерина Самуцевич: Да, конечно.

RFI: Если бы вы должны были заново сделать то же самое, вы бы точно так же провели ее? Или вы бы что-то изменили?

Екатерина Самуцевич: Мы бы постарались спеть нашу песню до конца. И особенно мне бы хотелось там – на солее, на амвоне быть не 15 секунд, а все-таки побыть полностью всю песню. А так, наверное, мы не стали бы ничего менять, так как форма, в которой работает группа, разработана давно. Мы ее создали еще в октябре 2011 года. Это форма несанкционированных нелегальных выступлений девушек в балаклавах и ярких платьях. Поэтому мы бы не стали ничего менять. И потом, многие говорят, что «если бы вы знали, что будет уголовное преследование»… не знаю, скорее всего, мы бы все равно это сделали.

Во-первых, это абсурд, что нас преследуют по уголовной статье за акцию. Абсурд. Все равно мы бы это сделали. Мирная акция, политическая, художественная, феминистская акция, не может никак рассматриваться как преступление, жест против общества. Поэтому это абсурд, мы бы все равно ее сделали.

RFI: Но когда вы готовились к этой акции, вы обсуждали возможность того, что на вас могут завести уголовное дело?

Екатерина Самуцевич: Не знаю, по-моему, даже это не обсуждали. Никому не могло прийти в голову. Да, мы знали, что был раньше процесс по запрету на искусство «Осторожно, религия» - по этим двум выставкам. Но мы не могли предположить, что против нас заведут дело.

RFI: С момента создания группы Pussy Riot уже год. А вы помните, как она создавалась и были ли вы среди ее создателей?

Екатерина Самуцевич: У нас создателями являются все в группе, то есть, даже те, кто сейчас приходит к нам, новые девушки, являются соавторами группы, потому что они могут принести что-то новое – либо в музыку, либо еще во что-то. В этом смысле, мы против вертикальной иерархии, т.е. мы против идеи лидера. У нас нет ни лидера, ни продюсера, ни какого-то организатора, который стоит за нами. Ничего этого нет, есть только мы, мы являемся и соавторами и соорганизаторами группы.

RFI: Каким вы видите будущее группы Pussy Riot, и как она в дальнейшем может влиять на развитие феминистического движения в России?

Екатерина Самуцевич: Сложно загадывать вперед. Вряд ли деятельность группы будет очень сильно отличаться от выбранной линии – несанкционированные выступления. Так как это и есть концепция группы. Скорее всего, группа не уйдет от этого. Никаких гастролей – ничего не будет. Что касается влияния на феминистское движение – она уже сильно влияет. Pussy Riot уже, мне говорили, воспринимается как символ феминизма в России. Это очень приятно, и хотелось бы, чтобы не только Pussy Riot являлась символом феминизма. У нас в России очень много феминисток, очень много людей с феминистскими взглядами, и хотелось бы, чтобы они как-то более активно вели себя как граждане и тоже что-то делали.

RFI: Французы задаются вопросом о роли женщины в современной России. Как вы оцениваете роль женщины? И являются ли проблемы, которые существуют с правами женщин в России одной из причин вашего участия в феминистическом движении? Что бы вам хотелось изменить?

Екатерина Самуцевич: Проблемы есть, конечно же. Большие проблемы прав женщин, как и вообще прав человека в России. Как выясняется, в России вообще сейчас очень сложная ситуация. Этим летом были приняты антигражданские законы, которые явно ущемляют свободу граждан. И это большая проблема.

Что касается прав женщин, тоже хотелось бы, чтобы это были не просто голословные заявления людей, чтобы это было как-то отражено в законах. Например, насколько я знаю, в проекте был закон о гендерном равенстве. Этот закон мог бы стать хотя бы первым шагом государства по отношению к женщинам. К сожалению, этот закон до сих пор не принят, вместо этого был принят антиабортный закон, который очень сильно ограничивает свободу выбора женщин, выбора ее репродуктивной функции, в выборе рожать или не рожать ребенка.

RFI: В некоторых интервью вы называете себя «квиром». Что значит, быть квиром в современном российском обществе?

Екатерина Самуцевич: Это широкое понятие, надо сказать. Потому что, во-первых, квир – это необычная гендерная идентичность, необычное гендерное поведение. Мне кажется, сейчас в России – это более широкое понятие, потому что принцип нестандартности, который заложен в термине «квир»,  очень сильно виден в людях, которые борются за свои гражданские свободы.

Почему-то, в результате политики наших властей, эти люди выглядят очень необычными, очень странными. Их тоже можно назвать квирами. По-видимому, здесь речь идет и о необычном политическом поведении. Когда человек ведет себя как свободный гражданин, что явно не устраивает наше государство, которое требует подчинения каким-то нормам, очень жестким приказам, которые очень хорошо видны.

Опять-таки культурная политика государства, образовательная политика ведет к тому, что пропагандируются крайне консервативные ценности. И концепция квира противостоит этой пропаганде. Так как человек отказывается выполнять требования, исходящие из этих крайне консервативных ценностей.

RFI: Каковы ваши планы на ближайшее время? Перед тем как стать активной участницей панк-группы Pussy Riot, вы работали программистом. У вас есть какие-то планы вернуться к той прошлой жизни?

Екатерина Самуцевич: Да. После того, как я работала программистом, я пошла еще учиться в школу современного искусства им. Родченко. Я там еще училась 2 года на современного художника. Поэтому уже много у меня этапов, больше, чем просто работа на военном предприятии. Нет, я не собираюсь сейчас работать, потому что очень много времени занимают совершенно другие вещи. Я не знаю, какие планы – сейчас мне сложно определиться с точными планами. Ничего не могу сказать кроме того, что я буду активно действовать в группе Pussy Riot.

RFI: Сегодня британский журнал ArtReview включил Pussy Riot в top-100 самых влиятельных людей в современном искусстве. Это, наверное, первое серьезное признание именно художественной стороны вашего проекта?

Екатерина Самуцевич: Да. Это очень приятно. Это говорит о том, что представители мировой культуры хорошо увидели то, что мы делали. Это политическое искусство, хотя наши власти всячески пытаются представить искусство как некое хулиганство, некую маргинальную деятельность, на которую вообще не следует обращать внимания обычным гражданам.

На самом деле, искусство – это очень важный вид человеческой деятельности, потому что в нем скрыт огромный потенциал критического мышления, независимого мышления. Объективного взгляда на вещи. И в этом плане, конечно, нам очень приятно, что, таким образом, признают наш вклад в искусство.

RFI: А что вы, вообще, думаете обо всей той шумихе, которая была поднята вокруг дела Pussy Riot? Что  значитдля вас эта поддержка? За неделю вы, наверное, уже смогли понять размах того, что произошло?

Екатерина Самуцевич: Да, я частично видела материалы кампаний поддержки. Это заставляет задуматься, почему это произошло. Потому что мы явно не предполагали, что такое вообще может случиться. Что настолько наш образ, концепция группы, персонажа – девушки в ярком платье в балаклаве – настолько привлечет людей по всему миру, настолько людям понравится эта идея несанкционированных выступлений. Этого мы не ожидали, и здесь, наверное, сыграли роль многие факторы.

Наверное, на Западе сложно было ожидать, что в России появится панк-феминистская группа. Необычно для России, тем более, в такое время, когда режим Путина все больше закручивает гайки. И выборы - как раз группа сформировалась и начала свою деятельность – это был очень сложный период для России. Тогда вряд ли кто-то мог ожидать появления подобной группы. Наверное, это удивление, неожиданность появления панк-феминистской группы сыграли роль.

Ну, и также традиция феминизма, феминистского искусства, политического искусства. Потому что феминистское искусство, которое является также и политическим, появилось  во всем мире еще давно – с 70-х годов. Оно очень понятно людям на Западе. 

Сыграл роль, опять-таки, фактор протестного движения в России. Потому что именно предвыборный период заставил граждан России  более активновыступить против власти, против явно незаконных выборов. Может быть, это не привело к каким-то результатам, потому что наши власти ведут себя очень агрессивно, арестовывая всех подряд – это мы видим по всем кампаниям репрессий, которая началась, наверное, с нашего ареста. Потому что дальше пошло дело 6 мая. Власти практически не дают гражданам выходить  из своих подъездов. Человек выходит из дома – человека ведут в автозак.

Здесь совпала, в том числе, протестная кампания, которая началась осенью 2011 года. Сейчас, к сожалению, из-за такого агрессивного поведения властей, мы видим, что очень много людей арестовано. Когда я вышла, то увидела, что ситуация очень сильно ухудшилась по сравнению с тем временем, когда меня арестовали. И такие тенденции мне видеть, естественно, неприятно.

RFI: Вас много пугали агрессивными православными активистами. За эту неделю встретили кого-нибудь?

Екатерина Самуцевич: Нет, пока никого встретила. Пока я вижу обычных людей, которые даже здороваются со мной, поздравляют с тем, что я вышла – условно - на свободу. Пока я вижу совершенно другое.

RFI: Как можно стать членом группы Pussy Riot? Наверное, у вас сейчас много заявок? Есть ли откуда-то из других стран предложения об открытии «ячеек», филиалов группы Pussy Riot по всему миру?

Екатерина Самуцевич: Ну, да. Пишут активисты, мечтают участвовать. Достаточно написать на почту и как-то постараться встретиться с нами лично. Потому что у нас все связано с личным общением. Так как мы не только участницы, мы еще и подруги. Поэтому сначала хочется лично познакомиться с человеком, и потом уже как-то включать его в деятельность. Если он сам включится в эту деятельность.