Новые задачи чекистской интеллигенции

Гасан Гусейнов о причудливых переменах понятия «интеллигент» в России, политиках-разведчиках и уничтожении памяти как способе поддержать отечество в среде наследников советских вертухаев.

Гасан Гусейнов RFI

Россия в чем-то — страна даже легкомысленная. Но легкомыслие это не веселое, а сумрачное и до последнего вздоха — морализаторское. Со времени довольно широкого распространения грамотности и полутораста лет не прошло, а отношения веры и знания, чувства и понимания остаются конфликтными, причем побеждает всякий раз чувство, а не мысль, Как брякнул Тютчев в 1866 году про непостижимость России с ее собственным измерительным инструментом — аршином, о котором почти никто из моих знакомых не может определенно сказать, сколько в нем более теперь знакомых единиц, так это недоверие к разумному измерению и остается.

Роятся в воздухе формулы интеллигентской премудрости — «если надо объяснять, то не надо объяснять», «сами должны понимать», «если мы это сделаем, нас не поймут». А вот если мы чего-то не сделаем, но сможем эту бездеятельность душевно обрисовать и растолковать, то к нам даже и сочувствие испытают. Понимая немилосердность наших обстоятельств, простят современному интеллигентному человеку как раз слабость ума. Дескать, у него такое большое сердце, он так любит свою несчастную родину, так не хочет ей зла, так предан ее богоспасаемому, несмотря на всю его мерзостность, народу, что ну просто язык не поворачивается назвать всех этих людей ни по-ленински «говном», ни как-то еще, возможно, еще более обидно.

И хотя после Ленина поэт Александр Башлачев довольно вразумительно сказал, что для человека, наоборот, большая честь понять, что он дерьмо, распространять это требование на всю русскую интеллигенцию как-то боязно. Люди-то, в массе своей, такие же, как везде — не лучше, но и не хуже. Как сказал покойный Ф. М. Достоевский на похоронах покойного Некрасова, «не выше, но и не ниже Пушкина».

Значит, подумал, что сказать, с каким-то тогда еще ведомым аршином подошел к измерению национального горя. Ведь смерть поэта — это национальное горе. А может, и нет. При жизни-то их мало ценят, а помрет, вдруг сразу выясняется, что это было солнце русской поэзии, которое безвременно закатилось, оставив интеллигентных людей сиротами.

Возможно, именно сейчас, в середине июня 2018 года, русская интеллигенция сталкивается с последним актом драмы служения отечеству без понимания, на которую почти сто лет назад указал другой известный интеллигент Георгий Федотов, пригвоздивший среду, к которой сам принадлежал, словами об «идейности ее задач и беспочвенности этих идей».

Эти слова много раз толковали и перетолковывали, а в советское время произвели полезное разделение на интеллигентов и интеллектуалов. Дескать, интеллигентный человек в русском понимании — это существо тонкой организации, наделенное эмпатией, или способностью войти в чужое положение, проникнуться, например, и интересами народа, и мечтами начальства. А интеллектуал — это холодный работник умственного труда, вроде всяких технарей. Ранее работавшие в закрытых городах и почтовых ящиках самые способные из засекреченных ракетчиков и прочих физиков при первых сигналах послабления диктата КПСС и КГБ просто взяли ноги в руки и перебрались на новые родины по всему свету. Некоторые из них, правда, и на новом месте остались интеллигентами и плохо спят из-за вестей с бывшей родины.

Остальные интеллигенты остались на месте. И вот уже постсоветская интеллигентская тоска размыкала людям душу.

В формуле Георгия Федотова была известная логическая красота. Да, задачи перед собой эти люди ставят идейные, т. е. беспочвенные, но все же позитивные: пусть и служишь ты начальству немилосердному, но о простом человеке печешься. Уважаешь народ. Не то чтобы последнюю рубашку ради бедного человека снимешь, но приветишь его добрым словом, порадуешь вниманием к бедам простого человека в тисках неблагоприятных обстоятельств. Преподашь урок музыки, ваяния или зодчества. Другое дело, что тебе приходится при этом брать на себя неприятности, которые возникают из-за понятной близости к властям. Сначала — к советским, а потом — к тем, которые бог послал. Отсюда и самоедство, и страшные терзания интеллигентных людей от необходимости — для народной же пользы — оказываться поближе к начальству, к властям. Это вынуждало советскую интеллигенцию следить за белизной одежд. Или, по крайней мере, делать вид, что следишь.

В советское время, например, в интеллигенцию не брали за близость к чекистам и за антисемитизм. Об этом можно много у кого прочитать, грузить вас сейчас не буду. А вот по миновании советской власти и по случаю убытия интеллектуалов, у понятия «интеллигент» несколько изменилась конфигурация.

Возможно, в связи с наплывом англо-американизмов, в довольно иностранном слове «интеллигент» послышалось выражение intelligent service. Пахнуло спецслужбами. За минувшие два десятилетия все чаще слышишь, что только сейчас, через двести лет после того, как об интеллигентах впервые осторожно заговорили русские писатели, у власти в России оказались настоящие интеллигенты. Политики-разведчики, способные следователи и прокуроры, надзиратели и мастера проникновения в сознание других людей. В кильватере спецслужбистов идут интеллигенты попроще, я бы их назвал «понятливыми» (их, кстати, и в понятые охотно берут), предупредительные люди, которые на лету ловят замыслы начальства и отливают их, как и прежде, в соответствующую художественную форму.

И все же, все же даже наличие в самоназвании мыслящего класса России латинского слова, обозначающего «понимание, которое связывает людей», чекистская составляющая требует от своих служак и адептов еще и горячего сердца. Идейность новых наследников советских вертухаев и следователей, организаторов лагерного строительства и карательного аппарата, помноженная на любовь к родине и желание процветать любой ценой, дала поразительный по своим последствиям результат.

Эти люди поняли, как можно раз и навсегда практически решить вопрос об окончательном удалении из национальной памяти ее, этой памяти, инструмента — документа.

Интеллигенты нового пошиба так устали от обвинений, которые со всех сторон валились в последние годы и на почивший в бозе совок, и на вставшую с колен новую Российскую Федерацию, что решили провести, можно сказать, последнюю ликвидацию. Именно так надо понимать работу по уничтожению документов неприятного советского прошлого, начатую, возможно, весной 2014 года и вот только сейчас попавшую на ленту новостей.

В конце 1980-х годов в «Вопросах истории» были напечатаны найденные к тому времени документы о Катынском расстреле. Особый интерес представлял метадокумент хрущевского времени, в котором обосновывалась необходимость уничтожения всей документальной базы этой карательной операции. Вместо конкретных личных дел казненных осталась бумага, в которой черным по белому было написано, что документы уничтожены, поскольку дальнейшее их хранение «не в действительных интересах и польской стороны».

И сегодня интеллигенты в погонах и в рясах готовят своих подопечных к торжеству старинного аршинного чувства. Уж поверьте нам, говорят чекисты, вам же будет легче не знать недавнего прошлого своей страны или семьи.

Ведь деда или прабабку вашу уже не вернешь, зачем же сеять недоверие к самой уничтожившей их системе? Сможете ли вы созидать современную, новую Россию, если ваши мысли будут заняты недобрым чувством к матери-родине? Вы же интеллигентные люди! Должны понимать серьезность момента. Поддержать отечество, каким бы боком оно подчас ни поворачивалась лично к вам.

Хорошо, что многие понимают. Идут навстречу режиму. Думают про себя: «Пусть уж лучше в похоронной команде исторических документов будем мы, а не какие-то неизвестные негодяи! Вон их сколько набежало в последнее время — родине служить! А мы, как, впрочем, и всегда, готовы на все… Тем более, что у нас и доказательств-то никаких нет, что Советский Союз существовал, что прихвостень м при первых лучах послабления диктата КПСС и КГБ ировой закулисы Солженицын не высосал из пальца весь этот свой архипелаг. Где это видано — архипелаг на суше? На вечной мерзлоте? Мираж, господа! И — вы не забыли? Поменьше гнева. Дьявол, товарищи, начинается с пены на губах ангела! Вы ж интеллигентные люди, должны сами понять, а главное — прочувствовать всю важность текущего момента для нашего общего дела…»