Если мы немы… Об американском сериале «Чернобыль»
Обозреватель RFI Екатерина Барабаш в своей еженедельной колонке рассказывает об американском мини-сериале «Чернобыль» сценариста Крейга Мэйзина и режиссера Юхана Ренка.
Опубликовано:
Слушать - 09:30
Если мы немы… Об американском сериале «Чернобыль»
Позвольте начать с личного. 26 апреля 1986 года у меня был большой веселый день рождения. Грудной сынишка сопел в коляске на балконе, гости клубились вокруг него в хмельном восторге, я была немыслимо хороша в длинном голубом воздушном платье. Это был мой самый многолюдный и самый безумный день рождения.
На следующий день по цепочке друзей и знакомых поползло слово «Чернобыль». Дальше все известно, но с тех пор мой день рождения никогда не будет беспечным. В этот день уже больше тридцати лет моя мама плачет и сокрушается: «Угораздило же тебя родиться в такой день, бедная девочка». Эта крошечная деталь — совпадение дат — подпустила чернобыльскую трагедию на удивление ближе, чем могла бы, — все эти годы у меня не проходит необъяснимое чувство вины. Каждый год 26 апреля я вспоминаю тот свой день рождения и всякий раз представляю себе, что происходило в те часы в Припяти. Конечно, это нелепо с точки зрения логики, но какая может быть логика у эмоций?
Все годы мне отчаянно хотелось, чтобы кто-то снял фильм о Чернобыле — мощный, правдивый, цельный. Я следила за всеми фильмами на эту тему, но, кроме картины Александра Миндадзе «В субботу», ничего хоть отдаленно качественного не дождалась.
И тут — американский минисериал «Чернобыль». Авторы, к всеобщему предварительному ужасу, доселе прославились: сценарист Крейг Мэйзин — сценариями к фильмам «Поймай толстуху, если сможешь», «Очень страшное кино», «Мальчишник», а режиссер Юхан Ренк, больше известный под сценическим псевдонимом Stakka Bo, — известный шведский клипмейкер. Ничего удивительного, что еще до своего выхода сериал стал мишенью для возмущенных проклятий — «эта попса — и про наше святое?!»
Что тут сказать? «Эта попса» сняла не просто лучший фильм про нашу трагедию (кстати, тут уж точно не тот случай, когда трагедия ограничена рамками одной страны, и кому, как не шведу, это знать) — она сделала высококлассное, практически безупречное по профессии и по моральному наполнению кино. И говорит это только о том, что настоящий профессионал остается профессионалом в любой сфере, в которую ступит, — иначе бы он просто за это не взялся бы.
Авторы четыре года регулярно ездили в Припять, встречались с участниками событий, переворошили горы литературы и документов. Более всего их вдохновила «Чернобыльская молитва» Светланы Алексиевич и рассказ вдовы чернобыльского пожарного, первым вместе со своей командой брошенного на тушение, Людмилы Игнатенко. Для кино, конечно, смягчили, и тот животный ужас, которым проникнуты воспоминания Игнатенко, слегка причесан, что нормально для кино. Тем более что авторам и так удается передать ощущение кошмара и морока.
Определение сериала как «фильма-катастрофы» здесь не подходит. Авторам не слишком интересно рассказывать о трагедии как таковой, показывать героизм и трусость, взрывы и ликвидацию их последствий, разворачивать, как полагается в фильмах-катастрофах, любовную линию на фоне ужаса. В какой-то степени все это здесь, конечно, есть.
Но это не главное. Перед нами — скрупулезное, хоть и лаконичное, исследование человеческого страха. Здесь страшно всем. Кому-то страшно терять близких, кто-то боится за будущее детей, кто-то — за будущее всей планеты, кто-то уже видит себя в недалеком будущем за решеткой, кто-то боится за должность. Страх многогранен, он может быть возвышенно альтруистическим, а может — низменно шкурным.
Фильм начинается с самоубийства академика Валерия Легасова (Джаред Харрис), только что закончившего свои записки о том, как все было. Дальше сюжет отбрасывается на два года назад, и перед нами — спокойная суровая летопись трагедии. Спокойная — исключительно в том смысле, что авторы не пытаются добавить дополнительных искусственных раздражителей в виде, например, обезображенных трупов. Они отлично понимают, что лаконичность в этом деле — лучший союзник. И самый страшный кадр сериала — не умирающие пожарные с месивом вместо лиц (мы их видим, но недолго), а протяжная молчаливая сцена их похорон в братской могиле, тайком, с оцеплением, когда запаянные гробы опускают среди чистого поля в одну большую яму, а подъехавшая бетономешалка заливает яму бетоном. На краю ямы стоит вдова почему-то с мужниными ботинками в руках и наблюдает, как под тоннами бетона исчезает жизнь ее любимого. Через три месяца героиня, Людмила Игнатенко, родит девочку, которая умрет через несколько часов — она приняла на себя целиком весь радиационный удар.
Это фильм — не только про нас, но и для нас. Для тех, кто, охрипнув от энтузиазма, уверяет: «Можем повторить!» Давайте, повторяйте. Повторяйте этот системный страх перед правдой, эту всеми силами хранимую лживую бодрость перед возможностью смерти тысяч и тысяч. Пусть дохнут — страна без них проживет. «Жила бы страна родная — и нету других забот». В сериале здорово достается советской бюрократической системе, здесь нет большой разницы между генсеком Горбачевым и директором АЭС Брюхановым — они все винтики одной мощный системы, предполагающей ложь и замалчивание в ущерб тысячам жизней.
Маленькое отступление. Сейчас поразительно это сознавать, но тогда, в 1986-м, когда о Чернобыльской катастрофе стало известно официально, и мы поняли, что в Киеве шла веселая первомайская демонстрация — с детьми, знаменами и шариками, — а руководство страны прекрасно обо всем знало, и первые жертвы уже умирали в страшных мучениях, — так вот: мы не возмущались. Мы привыкли. Это было абсолютно в порядке вещей. Мы бы удивились, если бы нам сообщили сразу, назвав вещи своими именами, и решили бы, что здесь что-то не так. Но радостная демонстрация, когда в ста километрах решается судьба планеты, — нормальное дело.
В сериале почти нет обязательного для жанрового кино героизма. Разве что поступок трех чернобыльских водолазов, добровольно отправившихся осушать подземный водоем, чтобы не допустить еще одного взрыва. Им надлежало проплыть в непосредственной близости с ядерным реактором, чтобы добраться до запорных кранов, вручную открыть затворы и осушить бассейн. Три реальных человека — Алексей Ананенко, Валерий Беспалов и Борис Баранов, рискуя схватить смертельную дозу облучения, спустились под землю, чтобы спасти человечество. В фильме Легасов говорит, что у них нет шансов выжить, и кстати, потом их судьбой особо никто не интересовался — по крайней мере в фильме, потому что ясно было из контекста, что они погибли очень быстро. А ведь эти трое не только спасли тысячи жизней, но и сами остались живы. Двое из них здравствуют по сей день. В сериале они представлены как камикадзе, и это одно из совсем немногих допущений.
Есть единственный вымышленный персонаж — минский ученый-ядерщик Ульяна Хомюк (Эмили Уотсон), которая пытается вывести на чистую воду всех, кто пытается замалчивать трагедию, за что сначала оказывается в тюремной камере, а потом чудесным образом оттуда освобождается с помощью верхушки КГБ. Видимо, в реальной жизни реального персонажа, попытавшегося противодействовать властям, не нашлось, и авторам ничего не оставалось, как придумать такого полудиссидента из ученых. В фильме, правда, и академик Легасов выведен почти диссидентом, хотя на деле, как известно, он не делал никаких попыток идти против линии партии. Но жанр требует героев, причем не только рядовых пожарных…
В роли Легасова снялся британец Джаред Харрис, масштабный актер шекспировского размаха. В его исполнении Легасов — настоящий рыцарь науки и гуманист, больная совесть высокой концентрации (в скобках хочу похвастаться: я была с ним знакома еще задолго до Чернобыля — он и правда был именно таким). Минимальными внешними средствами, используя взгляд как главное эмоциональное оружие, Харрис рассказывает историю этого несчастливого человека, чьими усилиями была предотвращена смерть многих и многих. За что потом в течение двух лет Валерий Алексеевич подвергался серьезной травле. Утром 27 апреля 1988 года его нашли в петле.
Его антипод и соратник по фильму — зампредседателя Совета министров СССР Борис Щербина, сыгранный блистательным Стелланом Скарсгордом, — чиновник, партаппаратчик, человек в футляре. Пожалуй, самый интересный и характерный персонаж фильма, и авторы не жалеют сил на то, чтобы показать этот характер в развитии. Герой Скарсгорда на глазах обретает человеческие черты, становится мягче, постепенно он превращается из бездушного чиновника в испуганного человека. Осознавал ли он, что и на нем в том числе вина? Как знать… Но факт тот, что Щербина умер через четыре года после чернобыльской катастрофы, и именно его приезд в Припять подорвал здоровье. В фильме Легасов дает ему и себе по пять лет. Как видим, все случилось гораздо быстрее.
А потом подумалось: может, и хорошо, что масштабное кино про Чернобыль сняли не у нас. У нас бы его занесли в реестр социально значимого кино, выделили бы немалые деньги, попилили бы их, сценарий поручили бы написать Джанику Файзиеву, а снимать — Сарику Андреасяну, в крайнем случае — Николаю Лебедеву, героические герои заполнили бы экран так, что не протолкнуться нормальному человеку, среди них затесался бы один плохой человек, который оказался бы украинским шпионом, и у него над кроватью нашли бы портрет Бандеры. На фоне героических чернобыльских будней непременно случилась бы сопливая история любви…
Ну в общем, слава богу, наверное, что мы так и не дождались российского кино о Чернобыле.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться