Адов рай в новом фильме Кончаловского

Премьера нового фильма Андрея Кончаловского «Рай» состоялась в конкурсе нынешнего Венецианского фестиваля. Последний раз Кончаловский был в Венеции два года назад — он привозил в конкурс картину «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», за которую получил «Серебряного льва» как лучший режиссер. Что решит жюри на этот раз — нам, разумеется, знать не дано, но история, рассказанная в фильме, многих и многих вдохновила на долгие аплодисменты.

Герои Кончаловского — русская женщина Ольга Каменская (Юлия Высоцкая), немецкий офицер Хельмут (Кристиан Клаусс) и французский полицейский, работающий на немцев, Жюль (Филипп Дюкен) — связаны войной.

Как рассказал Кончаловский, когда-то он прочитал про русскую эмигрантку, спасшую еврейских детей и попавшую за это в концлагерь. История показалась ему достойной того, чтобы напомнить о том, как в самые страшные минуты в жизни человечества добро остается добром, а зло умело притворяется добром.

Три главных героя рассказывают свои истории, сидя за белым столом, в белых одеждах. У каждого — своя история, но все трое — русская женщина Ольга Каменская (Юлия Высоцкая), немецкий офицер Хельмут (Кристиан Клаусс) и французский полицейский, работающий на немцев, Жюль (Филипп Дюкен) — связаны войной. Их уже нет на свете, они обращаются к зрителю каждый из своего места в вечности. Немец Ханс, начальник одного из концлагерей, встречает там женщину, в которую когда-то был влюблен, — Ольгу Каменскую. Былые чувства вспыхивают вновь, и Ханс готов помочь Ольге. Но война страшна, помимо всего прочего, тем, что добра на ней не существует. Совсем. Любое благое намерение, выросшее из неправедности, обречено воплотиться в зло.

Кадр из фильма Андрея Кончаловского «Рай»

Кончаловский рисует ад на земле, который создали те, кто мечтает о рае. Немец Ханс, отправляя людей сотнями в газовые камеры, мечтает о том, что скоро на земле останутся лишь самые достойные и наступит всеобщая благодать. Француз-полицейский, поставляющий гестапо участников Сопротивления, мечтает помочь Ольге и втайне гордится своим благородством. И только Ольга, попав в лагерь, молча совершает подвиг, не надеясь на снисхождение бога на небесах. Вряд ли надо долго соображать, чтобы понять, кто из них обретет вечный покой и свет.

По крайней мере, именно эту нехитрую мысль проводит на протяжении более двух часов Андрей Кончаловский. Но, видно, мысль эта кажется ему слишком простой, как и история, в которую облечена его главная идея о чистом добре и прикинувшемся добром зле. Поэтому и выбрана замысловатая форма — три героя, рассказывающих о себе после смерти. Задача перед актерами была поставлена неимоверно сложная — примерно треть отведенного им экранного времени актер в кадре один.

Каждый из главных героев ведет монолог один на один со зрителем, монологи перемежаются действием, потом — опять монолог. Но если Дюкен и Клаус чувствуют себя перед камерой очень органично, выдавая набор простых, но по-актерски мастерски осмысленных эмоций, то главная героиня страдает непонятной скованностью. Порой возникает ощущение, что режиссерское задание ей то ли неясно, то ли выполнить его не под силу. Все-таки это совсем уж высший пилотаж — долгий монолог на крупном плане. Высоцкой обычно хорошо удаются эмоции и ограниченное лицедейство, но вот с игрой на нюансах, столь необходимой в театре одного актера, что-то не заладилось.

Трейлер документального фильма Сергея Лозницы «Аустерлиц»

Нет сомнений, что жюри как-то отметит работу Кончаловского — Венеция в этом году взяла строгий курс на гуманизм. Тут и уже отмеченный нами Озон, и проявившийся после десятилетнего молчания Мэл Гибсон «По соображениям совести» о солдате-пацифисте на Второй мировой войне, и документальная лента Сергея Лозницы «Аустерлиц» о том, как постепенно память о страшных военных событиях подменяется индустрией развлечения на этой памяти. Этот полуторачасовой фильм снят статичной камерой, поставленной в одном из концлагерей. Перед камерой — туристы. Кто-то делает селфи на фоне печально знаменитых ворот с надписью «Arbeit macht frei», кто-то позирует на фоне газовой камеры, кто-то паясничает, изображая висельника перед виселицей. Словом, жизнь идет, как любят повторять. Правда, Лозница довольно быстро становится жертвой собственного морализаторства, превращаясь в строгого учителя, вопрошающего «Доколе?!" Мол, доколе будем мы топтаться на обломках памяти? Хотя ведь, если разобраться, люди приезжают в эти жуткие места именно за памятью, именно помянуть замученных там людей, ужаснуться зверствам тех, кто таким образом прокладывал дорогу в неведомый рай. И, наверное, речь все-таки может идти скорее о недостатке воспитания, а не о забвении.