Не знаем, но одобряем: россиян спросили о танках в Праге 1968

За десять последних лет отношение россиян к событиям в Чехословакии 1968 года значительно изменилось. Таковы данные опроса общественного мнения, проведенного Аналитическим центром имени Юрия Левады и опубликованного во вторник, 21 августа. Результаты опроса у микрофона RFI прокомментировала руководитель отдела социально-политических исследований Наталия Зоркая.

Фотография событий 21 августа 1968, выставленная на улице чешского города Либерец к 50-летию ввода советских войск REUTERS/David W Cerny

В ночь на 21 августа 1968 года в Чехословакию были введены войска пяти стран Варшавского договора: СССР, Болгарии, Венгрии, ГДР и Польши. В ходе операции, получившей кодовое название «Дунай», свыше 70 человек были убиты, несколько сотен ранены. Операция преследовала цель прекратить проходивший в Чехословацкой Социалистической Республике процесс реформ, начатых первым секретарем Центрального комитета Компартии Чехословакии Александром Дубчеком. Эти реформы принято называть «Пражской весной».

К 50-летию ввода советских войск в Чехословакию Аналитический центр имени Юрия Левады подготовил опрос общественного мнения, согласно которому всего лишь треть россиян сегодня знают, что такое «Пражская весна».

RFI: Несмотря на малую осведомленность россиян о «Пражской весне», больше респондентов согласны с вводом советских танков в Прагу 21 августа 1968, чем не согласны. Правильно ли я сформулировала итоги опроса?

Наталия Зоркая: В принципе, да. Есть еще некоторый процент (около одной пятой), который говорит, что что-то слышал про пражские события, но его можно не учитывать. Действительно, не очень понятно, почему в марте 2018 года (время проведения опроса — RFI) об этом знает больше людей, чем десять лет назад. При том, что это не та тема, которая активно обсуждается на телевидении, которую подробно изучают в школе, и так далее.

То, что более трети опрошенных считают, что тогдашние действия советского руководства, с вводом танков в Прагу, были правильными — я думаю, что это связанно связано с внутренним состоянием нынешнего общества, милитаристски настроенного и поддерживающего руководство в его внешнеполитических акциях. При этом ответы на другие вопросы говорят о том, что люди очень слабо себе представляют то, что тогда происходило, и не знают эту историю.

В ходе опроса вы предлагали респондентам выбрать кажущийся им  правильным ответ из списка уже предложенных.

Да, это наши старые вопросы. Для того, чтобы иметь какую-то динамику отношения к этим событиям, мы задавали те вопросы, которые впервые были заданы в разные годы, в 2008-м, 2003-м и т.д.

Как вы составляли эти ответы — вы брали формулировки из существовавших в советское время объяснений происходящего, цитаты из учебников и т.д.? Как человек, который отвечал на вопросы, мог соотносить свое личное представление о «Пражской весне» с предложенными ему ответами?

Это не цитаты из учебников. Но это варианты объяснений, которые были распространены в советское время и в какой-то мере сохраняются до сих пор. Мы старались соблюсти какое-то равновесие в оценках событий прошлого. Тут есть и две позиции (два варианта ответа — RFI), которые описывают отношение части образованного, критически настроенного советского общества. Как мы видим по последнему замеру, если в 2008 году почти треть людей говорила, что это было восстание народа против режима, навязанного Советским Союзом (это самая общая формулировка), то сейчас их только 18%.

Это скорее говорит о том, что люди отстраняются от этой истории, не знают ее и не очень понимают, что тогда было. Это с одной стороны, а с другой — это, конечно, связано с определенным состоянием нынешнего общественного сознания, которое далеко от демократических ценностных позиций и ориентаций.

В вашем опросе не указано, как распределяются ответы по возрасту. Какие возрастные группы вы опрашивали и какие ответы преобладают в каждой возрастной группе?

Там только одна четкая тенденция. Поскольку вообще мы можем говорить о четком забывании советской истории, которое связано с тяжелым переходом конца 1980-х – 1990-х, когда не возникло переосмысления советской истории. Это не вошло в систему образования (что очень важно), в учебники. Затем это связано с изменением положения в СМИ, с нарастанием их зависимости от власти. Поэтому общая картина такая: старшее поколение лучше помнит об этом и дает более определенные ответы, а молодые чаще затрудняются, уходят о ответа, ничего не знают об этом. Чисто поколенческое различие просматривается. Мы опрашиваем все группы населения, и даже в группе высшего образования — нельзя сказать, чтобы она как-то особенно выделялась на фоне других какой-то разностью позиций или большей их насыщенностью и пониманием.

Можно ли объяснить отсутствие знаний о событиях а Праге 50-летней давности отсутствием должного преподавания истории в школе? Или это, скорее, вопрос современной пропаганды?

Это, безусловно, связанные вещи. Потому что к нынешней пропаганде мы шли долго. Особенно после крымских событий это стало очень сильно определяющим фактором. Но самое важное — за все эти годы не произошла настоящая проработка советской истории. Как со времен революции, так и сталинского периода, и всего советского периода. То есть не закрепились какие-то новые знания, которые были у образованных групп, которые вели в советском обществе некое нишевое существование. Хотя вы знаете, что была демонстрация (на Красной площади — RFI), но это было восемь человек. Так что все это указывает на то, что не произошло серьезных, существенных трансформаций в понимании прошлого. Не произошло движения в новом ключе к демократии, современности, ответственности, понимания своего прошлого. А постепенно нараставшая пропаганда, которая это советское прошлое мифологизировала и вытесняла сюжеты, неприятные для советской истории, сейчас она играет такую роль, которая гасит размышления людей и интерес людей к этому прошлому.

Эти (события — RFI) были важны для поколения времен застоя, потому что было ясно, что эти события указывали на пределы реформируемости социалистического строя. Этими событиями и заканчивается период оттепели. Всплеск интереса к этим событиям был в эпоху гласности. Но потом это было вытеснено сильно меняющимся телевидением, из которого уходила аналитика, история, размышления о прошлом. И, конечно, система образования, которая сейчас находится в очень плачевном состоянии. И хороших, настоящих учебников о советской истории, которые бы свидетельствовали, что общество проработало свое прошлое, поняло, что происходило, что из чего проистекало и к чему мы пришли — всего этого не состоялось, поэтому мы и имеем такие данные.

Можно ли считать результаты вашего опроса возвращением дискурса брежневской эпохи?

Для общественного мнения это так, потому что собственной, долго работающей идеологии и не было. Но после крымских событий был сильнейший великодержавный взлет, консолидация вокруг идеи восстановления великой державы, возрождение всех советских идеологических комплексов о разнообразных врагах, враждебном Западе и так далее. И довольно долго эта негативная мобилизационная волна — антизападная и продержавная, националистическая — держалась.

Но она не связана с изменением мировоззрения человека. Это, скорее, действие пропаганды и сохранения в массовом сознании комплексов, которые работают на негативную мобилизацию. А сейчас мы видим спад: эти механизмы уже перестают работать, начало улучшаться отношение к западным странам. Сейчас люди устают от этого негатива, и в каком-то смысле можно говорить, что это такие застойные явления. Потому что новых каких-то важных ценностей, которые бы консолидировали общество, не возникло. А продолжается такое притерпевание, приспособление, при некотором росте недовольства — восстановлении такого хронического недовольства при более или менее приемлемом материальном положении. Но ясно, что перспективы становятся более туманными, и поэтому атмосфера такая, что люди не видят своих перспектив, как это и было в эпоху застоя.