Правозащитник Виталий Пономарев: «Каракалпакстан до сих пор остается terra incognita для международного сообщества»
В Узбекистане в пятницу, 17 марта, вынесли очередные приговоры по делу о массовых беспорядках в Каракалпакстане летом прошлого года. 28 подсудимых получили тюремные сроки от пяти до 11 лет, еще 11 человек осуждены на пять лет условно. Это уже второй, но не последний процесс по так называемым «нукусским событиям». Судебных решений ожидают еще десятки обвиняемых. Протесты в Каракалпакстане вспыхнули летом 2022 года из-за проекта поправок в конституцию, демонстрации были жестоко подавлены, однако поправки отозвали. О причинах и последствиях «каракалпакских событий», и судах над их участниками Русская служба RFI поговорила с правозащитником Виталием Пономаревым.
Опубликовано: Отредактировано:
Все 39 человек, осужденных 17 марта, были признаны виновными в организации массовых беспорядков, сопровождающихся насилием, погромами, сопротивлением представителю власти с применением или угрозой применения оружия. Шестерых обвиняемых признали виновными в изготовлении или распространении материалов, содержащих угрозу общественной безопасности с использованием СМИ либо сетей телекоммуникаций. Четверых — в незаконном завладении огнестрельным оружием или взрывными устройствами путем разбойного нападения. На скамье подсудимых оказались журналисты, юристы, водители, предприниматели, учитель и безработные. Самый большой срок — 11 лет тюрьмы — получил адвокат Оралбай Досназаров.
Судебные слушания по «каракалпакскому делу» проходили в здании Бухарского областного суда, то есть на территории соседней с Каракалпакстаном области. Это уже второй процесс по так называемым «нукусским событиям». Первый суд завершился 31 января. Тогда осудили главного обвиняемого в организации беспорядков — блогера и активиста Даулетмурата Тажимуратова. Его приговорили к 16 годам лишения свободы. Еще 15 обвиняемых были приговорены в январе к различным срокам заключения от трех до восьми с половиной лет.
Протесты в Каракалпакстане вспыхнули в начале июле 2022 года, поводом стал проект поправок в Конституцию Узбекистана, по которому предполагалось упразднить закрепленный в конституции страны суверенитет Каракалпакской республики. Протесты были подавлены силой, а поправки по статусу Каракалпакстана отозвали из проекта конституционной реформы. Что означает этот суверенный статус и почему он оказался так важен жителям республики, Русская служба RFI спросила у эксперта Центра защиты прав человека «Мемориал» Виталия Пономарева.
Виталий Пономарев: В советское время Каракалпакстан был автономной республикой сначала в составе Казахстана, потом при Сталине перешел в состав Узбекистана. И в последние годы горбачевской Перестройки, когда во многих национальных образованиях бывшего СССР возникли движения за суверенитет, в Каракалпакстане тоже возникло такое движение. И на волне этого движения сначала была принята Декларация о суверенитете, а потом в конституции Каракалпакстана и Узбекистана были внесены пункты о том, что Каракалпакстан является суверенным государством в составе Узбекистана, имеющим право на выход путем референдума. С тех пор он уже не назывался «автономной республикой», а назывался «Республикой Каракалпакстан». В таком виде он упоминается во всех официальных документах. Но в дальнейшем это движение за суверенитет было подавлено. Реально на международном уровне он не воспринимался как суверенная страна, но статус остался.
Начиная с 2000-х годов пошла новая волна движения за суверенитет. Импульс задавали сначала события в Косове, потом события, связанные с Крымом, потом уже внутренние всякие события, сформировалось определенное гражданское движение, примерно с 2017–2018 годов стали проводиться уличные акции, чего раньше никогда не было. Например, ребята выходили с флагами Каракалпакстана на День суверенитета, День государственного языка, День флага. То есть такие даты, которые имеют важное символическое значение с точки зрения государственности, но которые до последних лет фактически не отмечались на официальном уровне. Буквально за последние шесть-семь лет произошло очень быстрое пробуждение национального самосознания.
И на этом фоне, когда возникли предложения удалить из конституции Узбекистана положение о суверенитете страны, превратив его в обычную провинцию Узбекистана, это стало таким рубежом, когда встал вопрос вообще о дальнейшем существовании Каракалпакстана как суверенного субъекта. И это не могло не вызвать волны протестов. Буквально за считанные дни началась волна протестов, сначала в виде обращений и публикаций в интернете. Потом, когда стало ясно, что добиться изменения этой ситуации обычным путем политического диалога не получается, один из известных общественных лидеров Даулетмурат Тажимуратов предложил 5 июля провести мирный митинг у здания парламента республики Каракалпакстан и высказать там позицию населения.
И после того, как он объявил, что подает заявку на митинг, в тот же день он был задержан сотрудниками правоохранительных органов и подвергнут пыткам. Когда информация о его задержании распространилась, люди стали стекаться к центральному рынку [города Нукус, столицы республики]. Там были десятки тысяч участников из самого Нукуса и из близлежащих районов. Это был вечер 1 июля. Люди стали требовать освобождения Даулетмурата. Его привезли, он выступил с крыши машины главы республики.
Потом часть этих собравшихся людей двинулась в сторону здания Верховного Совета, где против них было применено оружие. Власти утверждают, что использовалось нелетальное оружие, но, тем не менее, там были погибшие. Конечно, это вызвало огромный резонанс по всей республике. 2 июля в большинстве районов и в самом Нукусе снова прошли митинги. И как раз на 2 июля приходится самое большое число жертв, связанных с применением оружия.
После этого было введено чрезвычайное положение. Формально беспорядки прекратились. Начались масштабные аресты, пытки и так далее. Причем власти до сих пор отрицают применение пыток. Не только власти, но и якобы независимая комиссия, которая была создана по инициативе властей [для расследования событий в Нукусе]. Хотя свидетельств более чем достаточно.
В общем, ситуация формально успокоилась, но в Каракалпакстане по-прежнему чувствуется большое напряжение, связанное и с продолжением давления, и с тем, что проснулось политическое сознание. Многие люди, которые раньше никогда не думали о политике, о статусе [республики], жили своей обычной жизнью, сейчас стали задаваться этим вопросом. И эти настроения еще подогреваются тем, что было очень много пострадавших от пыток, что люди не согласны с решением суда. В общем, ситуация достаточно сложная.
В итоге демонстрации были жестоко подавлены, сотни человек были задержаны, в отношении 171 участника возбуждены уголовные дела. Что это за люди, могли бы вы рассказать об этом?
В конце января завершился суд над первой группой из 22 человек. Сейчас приговор для следующей группы — 39 человек. В первую и вторую группы вошли те, кого власти считают лидерами протеста в Нукусе и районных центрах, где проходили митинги; а также те, кто помогал тем, кого власти считают лидерами протеста, в частности помощники Даулетмурата Тажимуратова, редактор и сотрудники газеты, созданной им, адвокат, который проводил собрание адвокатов, на котором критиковали поправки.
Практически у всех обвиняемых и по первому, и по второму делу фигурирует активное участие или организация массовых беспорядков. Хотя это более чем спорное обвинение. Например, во многих районных центрах проходили мирные митинги, там не было актов насилия. Тем не менее, независимо от содержания выступления, даже если там были призывы сохранять спокойствие, им всем инкриминировали участие или организацию массовых беспорядков.
Второе обвинение — это обвинение в изготовлении или распространении материалов экстремистского и сепаратистского содержания. Фактически речь идет о коротких видеороликах, которые распространялись в соцсетях. Многие из них не могут считаться какими-то экстремистскими с точки зрения демократических стандартов.
Надо еще отметить, что в официальных экспертизах, на которые ссылается обвинение, упоминается понятие «сепаратизм». Но сепаратизм — это некое незаконное действие, направленное на отделение части государства. А в данном случае суверенитет республики был гарантирован самой Конституцией. И участники волнений, наоборот, выступали против тех поправок, которые могли существенно изменить существующий конституционный строй Узбекистана.
И, наконец, в рамках первого процесса нескольким активистам было предъявлено обвинение в заговоре с целью захвата власти. Часть этих обвинений отпала в ходе судебного разбирательства, но у некоторых оно осталось. Хотя каких-то серьезных доказательств, что они хотели захватить власть, в материалах дела нет.
Нам удалось получить материалы, связанные с первым процессом. Второй процесс развивается по аналогичной модели. И власть, по-моему, понимает, что это все создает на будущее серьезную политическую проблему. Поэтому неожиданно для многих прокуратура просила — и суд принял эту позицию — в большинстве случаев наказание ниже нижнего предела, предусмотренного статьями Уголовного кодекса. Но это не снимает всех тех вопросов, о которых я сказал, что во многих случаях вообще отсутствуют доказательства какой-либо вины человека, кроме того, что он вышел на мирный митинг или высказал свое критическое мнение о поправках в конституцию, которые сами власти потом отозвали.
Для Ташкента это еще создает такую общую политическую проблему. Дело в том, что [президент Шавкат] Мирзиёев получил определенный позитивный имидж на Западе благодаря тому, что многие политические и религиозные заключенные, попавшие в тюрьму во времена [его предшественника] Ислама Каримова (а таких были тысячи в Узбекистане) были освобождены. Хотя не все, но большинство, можно сказать. И хотя новые политические [судебные] процессы продолжаются, но не в тех масштабах. Карательная практика была существенно смягчена в сравнении с предшествующим периодом. И на фоне попытки создать такой образ страны, реформируемой в сторону более либеральной модели, эти события стали серьезным вызовом для Ташкента.
Как раз если говорить про этот образ, то на «Радио Свобода» было мнение, что в прошлые времена такой процесс проходил бы в закрытом режиме, а сейчас его сделали открытым, показательным. Какие ваши впечатления вообще от суда?
Действительно есть реальные сдвиги во внутренней ситуации по сравнению с тем, что было во времена Каримова в последние годы перед его смертью. И освобождение тысяч политзаключенных — это реальный факт. Но в то же время страна остается еще достаточно далекой от демократии. Мы видим недавние задержания активистов, которые пытались встретиться с представителем структур ООН. И вопрос о доступе информации по прошедшим процессам — он тоже двойственный. С одной стороны, действительно, власти пошли на размещение онлайн видеозаписей по первому процессу, по крайней мере, той части, где выступали подсудимые. И это такой достаточно беспрецедентный шаг.
В то же время я знаю, что родственники некоторых подсудимых подвергались давлению и запугиванию, чтобы даже приговор суда после того, как судебное решение было вынесено, они ни в коем случае не передавали кому-то из иностранцев, под угрозой ареста и осуждения по сфабрикованному обвинению. То есть были элементы цензуры. А по тем сообщениям, которые мы из Каракалпакстана имеем, там, по-прежнему, продолжается давление на родственников, запугивание, аресты на 15 суток за какие-то комментарии в интернете. Очень жесткое давление, если адрес человека зарегистрирован на каких-то оппозиционных площадках и в телеграм-каналах.
И еще если во времена Каримова главным фактором давления были пытки, то сейчас очень эффективно использовали слухи, что «если вы будете каяться, если вы будете признавать свою вину, то вам после завершения процесса будет вынесен приговор, не связанный с лишением свободы». И из-за этого многие подсудимые сознавались в чем угодно. Настолько верили многие, что может быть наказание, не связанное с лишением свободы, что до вынесения приговора по первому процессу родственники многих подсудимых вообще отказывались от контактов с журналистами, с правозащитниками. И, конечно, тот приговор, который был вынесен, для них стал шоком. Ну, а сейчас им пытаются внушить, что ничего страшного, что дали семь-восемь лет, потому что будет очередная амнистия, и президент всех почти простит, и т. д., и т. п.
Но при этом заявления подсудимых о пытках тоже были в первом процессе?
Да, на первом процессе единственный, кто говорил подробно и детально о пытках — это был главный обвиняемый Даулетмурат Тажимуратов. Он четко описал, что его подвергали пыткам сразу после задержания 1 июля. Потом он до 4 июля скрывался. 4 июля его задержали и снова подвергли очень жестоким пыткам, причем, по его показаниям, к этому может быть даже причастен нынешний глава республики, возглавлявший тогда МВД.
Точно так же есть интересный момент, как в ходе первого судебного процесса рассматривалась ситуация с применением оружия. В выступлениях некоторых подсудимых говорилось о жертвах, но это все касалось только эпизодов, где были один-два погибших или тяжело раненых. А, скажем, самое кровопролитное побоище, когда было применено автоматическое оружие на поражение, [произошло] вечером 2 июля между кладбищем «Шорша баба» и международным аэропортом Нукуса. В этих событиях участвовали, по крайней мере, трое подсудимых из первого дела. Но про эти события вообще никто из них никаких развернутых показаний не стал давать на суде. Один сказал, что получил ранение и ничего не помнит. Двое других говорили, что они там были, пытались успокоить людей и все на этом. А то, что там шло совершенно неадекватное применение силы, приведшее к очень большим человеческим жертвам (я думаю, что наибольшее число жертв было именно в этом районе), это вообще исчезло из внимания суда. И этот вопрос до сих пор остается темным.
Если говорить про жертвы, по официальным данным, 21 человек погиб и около 300 пострадали. Вы специально изучали этот вопрос. Насколько вообще эти цифры отражают реальную картину?
В эти цифры практически никто не верит. И власти отказываются публиковать список погибших. Мы сами смогли его найти и опубликовать. С одной стороны, в него включены некоторые имена, которые мы не знали. С другой стороны, есть имена тех, кто отсутствует в официальном списке. Таких отсутствующих много, но надо понимать, что есть разный уровень качества информации по различным случаям. Есть случаи, хорошо задокументированные нами, [в которых] есть свидетельство о смерти и фотография надгробия, допустим, с датами смерти, и при этом человека нет в официальном списке. А есть другие ситуации, когда речь шла о коротких сообщениях, приходивших в первые дни по горячим следам после событий, они тоже содержали фамилии, имена, но некоторые из них еще требуют дополнительной проверки.
Неофициальный список сейчас достигает примерно 50 [погибших]. Официально почему-то была объявлена цифра 21. Но в материалах уголовных дел, которые уже позже оформлялись, она сократилась до 19-ти. То же самое произошло с числом раненых гражданских лиц. Вначале прокуратура называла существенно более высокие цифры, чем то число, которое упоминается в материалах уголовного дела. В общем, есть много таких вопросов. Мы направили запрос в Независимую комиссию, созданную по инициативе властей.
Помимо этих расхождений с именами и так далее, один из вопросов, которые мы направили в комиссию, был о том, какие данные сейчас есть о бесследно исчезнувших лицах в тот период. Вначале было очень большое число сообщений о бесследно исчезнувших, но они сейчас уже не полностью актуальны. Поскольку первые два месяца задержанным не давали связаться с адвокатом, с родственниками. И многие жалобы того времени связаны с этими ситуациями. Многие такие случаи прояснились, но не все. И вот в нашем письме в Комиссию [мы попросили], пусть власти озвучат данные о числе бесследно исчезнувших. Будет ли какой-то ответ? Пока мы не можем сказать.
Насколько это дело является сейчас резонансным для гражданского общества в Узбекистане, или это такая внутренняя проблема каракалпаков?
Долгие годы каракалпакское гражданское общество фактически было исключено из контактов, в том числе на уровне правозащитного сообщества. Оно «варилось» в своей собственной среде. Например, если захотите поискать в интернете, вы не найдете, я думаю, материалов ни о попытках создания там Правозащитного альянса Каракалпакстана, ни о пикетах с задержаниями, которые проходили. Возникла такая странная ситуация, когда и крупные правозащитные структуры, и информационные агентства, и госструктуры или межгосударственные [организации] были ориентированы прежде всего на Ташкент. Они Каракалпакстан воспринимали просто как одну из провинций, не самую проблемную. И сейчас мы увидели, к чему это привело.
Когда возникла кризисная ситуация, у большинства этих структур не оказалось адекватных источников информации внутри этого региона. Многие участники событий бежали в другие страны — и в Казахстан, и в Европу и так далее. Но фактически никто не работал с ними.
Здесь захотелось такой интересный пример привести: где-то в 2013 году один из каракалпакских оппозиционеров обратился за убежищем через представительство УВКБ ООН в Бишкеке, но получил отказ. Ему тогда сказали, что причина отказа в том, что «вы говорите, что вас преследуют за какую-то гражданскую активность в рамках каракалпакского движения за суверенитет. А мы не нашли ни одной статьи, ни на английском, ни на русском языке, где говорилось бы, что такое движение, такая проблема вообще существуют в Узбекистане». Сейчас это уже, я думаю, вряд ли кто-то будет отрицать, но до сих пор Каракалпакстан остается такой terra incognita для международного сообщества.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться