Как политические беженцы помогают беженцам от войны
Белорусские политэмигранты открыли в столице Польши шелтер для беженцев от войны в Украине. В убежище могут обратиться и дважды беженцы — белорусы, бежавшие в Украину от репрессий в своей стране, а с февраля этого года — от военных действий в Украине.
Опубликовано: Отредактировано:
Слушать - 24:23
Польша занимает первое место в Европе по количеству беженцев из Украины — с начала войны польская пограничная служба зафиксировала въезд в страну 3 миллионов 636 тысяч человек, только за 26 мая границу Польши пересекло 22 100 жителей Украины.
Премьер Польши Матеуш Моравецкий напоминает в своей статье в The Economist, что его страна принимала беженцев из Украины и после конфликта в 2014 году — сейчас, по его словам, украинцы составляют от 7 до 10 процентов 38-миллионного населения Польши.
Война в Украине постоянно напоминает о себе в Варшаве — украинскую, русскую речь слышно повсюду, сине-желтые плакаты, сине-желтые городские клумбы в знак солидарности, объявления в транспорте на украинском, отдельный бесплатный турникет на входе в метро, бесплатные услуги фотостудий для снимков на документы — они требуются для получения финансовой помощи, устройства детей в школы и сады, устройства взрослых на работу.
Польское государство выдает беженцам пособие — 40 злотых (около 8 евро) в день, ООН выплачивает в течение минимум трех месяцев по 700 злотых (около 135 евро) «на первое лицо и 600 злотых на следующих четырех членов семьи». Кроме того, украинцы могут бесплатно получать лекарства на 500 злотых, и, пока находятся в поиске работы, помощь от множества программ, государственных и общественных.
С жильем сложнее, хотя даже при таком потоке бегущих от войны женщин и детей в Польше нет лагерей для беженцев в привычном понимании. Более полумиллиона беженцев приняли польские семьи, многие остановились у родственников, в отелях, санаториях, пансионатах, общежитиях. Государство помогает гражданам, принявшим у себя украинцев, и владельцам гостиниц — по 40 злотых (около 8 евро) в день за одну размещенную персону. «Понятно, что это не заработок на беженцах — это так, небольшая компенсация затрат. Вряд ли можно поверить, что человек пустит к себе в дом иностранцев ради 8 евро в день, это действительно солидарность», — говорит владелец небольшого отеля под Белостоком.
Вместе с тем жилья не хватает. Белорусы, бежавшие от репрессий у себя на родине в 2020–2021 годах, говорят о невероятном росте стоимости аренды и моментальном исчезновении предложений о сдаче квартир и комнат сразу же после публикации. «Пока ты смотришь одну квартиру, пять остальных запланированных на осмотр уже разобрали», — рассказывает белорусский политэмигрант.
У белорусов есть свой свежий опыт беженства — после начала массовых репрессий в 2020 году в Литву, Грузию, Украину, Польшу уехали десятки тысяч политических эмигрантов плюс релокация сотрудников фирм, уходивших из страны, которая оказалась под международными санкциями. С началом войны в Украине многие стали двойными беженцами.
Мария Мороз — глава штаба предвыборной кампании-2020 Светланы Тихановской. Сейчас она возглавляет благотворительный фонд «Страна для жизни», так назывался популярный в Беларуси канал блогера Сергея Тихановского, по сути стартовая площадка его политической карьеры — Тихановский собирался участвовать в президентских выборах, но был арестован и получил 18 лет тюрьмы. Мария Мороз покинула Беларусь вместе со Светланой Тихановской 11 августа 2020 года — позже они заявили, что это была принудительная эмиграция, их вывезли из страны белорусские силовики.
По словам Марии Мороз, ей, как и тысячам белорусов, хорошо знакомы эмоции вынужденного бегства, фонд «Страна для жизни» создал два шелтера для беженцев из Беларуси — в Польше и Литве. На момент начала войны в Украине Мария была с рабочим визитом в Италии: «договорились с женщинами-белорусками, что буду составлять списки необходимого в Польше, а они будут собирать и отправлять в Варшаву, в начале марта они приехали сюда с организацией „Progetto Sud“ и пятью тоннами помощи — и появилась идея создать шелтер, вопрос убежища чрезвычайно острый, потом нашли дом и арендовали его».
Мария Мороз: «В обшей сложности 20 человек в этом доме может разместиться. Сразу же, когда семья заселяется, мы предоставляем продуктовый набор, в каждом санузле стоят для бытовых нужд все вещи. Это организовывается и за счет наших средств, партнерской организации, и мы просим на белорусских складах “Дар”, “Партизанка” — мы обращаемся к ним, если у них это есть, они это предоставляют. Женщины с детками заселяются, сразу немножко даем время на адаптацию, потом уже выясняем, что им нужно, одежда, естественно, — люди приезжают с одним чемоданчиком вещей в лучшем случае. У нас есть соцсети, фонд “Страна для жизни”, есть сайт, на котором мы делаем объявления. Вот, например, приехали детки — мы попросили у людей: можете нам игрушки какие-то, какое-то домино, что-то такое, чтобы детям было чем заняться. И люди отправляют — и из других городов, почтовыми посылками. Что-то можем сами купить, есть расчетный счет, на который можно перевести деньги».
Жизнью шелтера заведует Анна Федоронок, до выборов 2020 года, как она сама говорит — «обычная бабушка из деревни Воропаево — это в Витебской области», бабушка, но еще и мама десятилетней дочери. На ее избирательном участке, где Федоронок и другие наблюдатели настояли на публичном подсчете голосов, победила Светлана Тихановская.
Анна Федоронок: «Из Беларуси я уехала больше года назад. В январе 2021-го — на меня было заведено уголовное дело, были и суды по 23.34 (так называемая народная статья Административного кодекса “Нарушение порядка организации или проведения массовых мероприятий” — массово применялась во время кампании-2020 и после выборов — RFI), два раза сидела на ИВС (изолятор временного содержания), первый раз попала 10 августа, как все достойные белорусы. Может быть, все думают, что поднимался (на протесты) только Минск, но я бабушка из деревни — выходили все. Мы просто хотели честные выборы, я была наблюдателем. Три суда. Потом завели уголовное дело, обыск. И то я думала — уезжать или не уезжать, только когда приехала опека — возникла угроза, что заберут ребенка, тогда я решилась. Улетели в Киев — с ребенком и документами, без вещей. С марта 2021 года — в Польше. Сами жили в гостинице, потом вот в таком шелтере в Белостоке — “Страна для жизни” предоставила на месяц. Поехала в Варшаву. Видела, что тут проходят марши солидарности с Беларусью, мне надо было это. И продолжаю активность — тут я один из организаторов воскресных акций».
Белорусские беженцы из Украины имеют в Польше такие же права, как и украинские, если успели за время своей жизни в Украине получить там вид на жительство (многие не успели — довольно сложная и длительная процедура в довоенной Украине). Если же не успели, то «остается только путь подачи документов на международную защиту, у нас такая семья одна есть, но для нашего шелтера разницы нет, одно требование — женщины с детьми, это наиболее уязвимая категория — им сложнее найти работу», говорит Анна Федоронок.
Анна Федоронок: «Подписываем договор на месяц, потом продлеваем до трех. За первый месяц женщины ищут работу, новое жилье после получения постоянной работы, желающих много — война не заканчивается, первый месяц осмотреться и подумать. Сами помогаем искать работу, с ними занимаются польским языком, приходит психолог — украинец, сам написал, предложил помощь. Это не на годы, это временное жилье. Сейчас очень сложно с работой. Особенно без знания польского. У нас есть женщина-врач, ей нужно подтвердить диплом и, конечно, выучить язык. Без языка — только на уборку. Так же и мы, белорусы, проходили этот этап первого времени. В основном на уборке. Психологи нужны, особенно детям, вот у нас есть семья — там мама закрывала собой от осколков маленькую дочь. Не могу рассказывать без слез. Дети рассказывают, как они в подвалах жили, эти глаза детские, как были под обстрелами, как убегали, а снаряды рвались… Поэтому, когда со мной пытаются спорить бывшие друзья, будем так говорить, россияне и ябатьки, что всё фейки в интернете, я говорю, что мне не надо даже новости в интернете — я все знаю, что было в Украине, от живых людей, от детей, которые врать не будут, я вижу. Психологи нужны. Откликнулся сразу учитель польского, из Вроцлава приезжает к нам (до Варшавы около 350 км — RFI). Сейчас обещают наши итальянцы купить планшеты детям — будут онлайн-занятия. Парикмахер — белоруска, приехала бесплатно, откликнулась. В первые дни нам приносили помощь: игрушки, средства гигиены, продукты, как украинцы, также и белорусы, обычные просто люди, которые здесь живут. О нас узнают из соцсетей, мы везде пишем, даем рекламу, телеграм-канал».
Вопрос, который обязательно появляется в разговорах с белорусами в эмиграции, — перемена отношения к ним в сопредельных странах после того, как Беларусь стала соучастницей России в агрессии против Украины: российские войска заходили на Чернигов и Киев с белорусской территории, оттуда же запускали свои ракеты по Украине, с белорусских аэродромов совершались боевые вылеты российской авиации.
Мария Мороз говорит, что украинцы имеют право на осуждение, но сама с таким не сталкивалась.
Мария Мороз: «Никаких между нами вопросов нет. Я сама здесь (в Варшаве) ни разу не столкнулась с какой-то агрессией. Честно сказать, если бы в мою сторону полетели камни с их (украинцев) стороны, я бы просто сдержалась, выслушала бы и потом бы рассказала человеку, что белорус не равно Лукашенко. Мы боролись против Лукашенко, боремся до сих пор против этого режима, мы здесь первые руку помощи протянули украинцам, у украинцев в Польше не было особо организаций, а белорусы как раз-таки столкнулись с этой проблемой, белорусы схватились, сплотились и начали помогать. Есть люди благодарные, а есть люди с какими-то претензиями, и они имеют на это право в этой ситуации».
Анна Федоронок рассказывает, как «белорусы отмывались и объясняли, что есть белорусы, а есть режим, который и их тоже сделал беженцами».
Анна Федоронок: «Мгновенная переориентация симпатий. Было такое — и даже более чем почувствовали (перемену отношения). Мы делали все, чтобы это предотвратить.
Мы с первого дня войны вышли в Варшаве к российскому посольству, я лично первые дни войны отстояла по 12 часов в день. Мы надели белорусские веночки, у нас были плакаты «Беларусь — это не Лукашенко». Мы стояли, а рядом украинцы. До драк не доходило, но ругались. Мы понимали, что из нашей страны летят ракеты, мы рассказывали о диктатуре, репрессиях, пытках, многие украинцы даже не в курсе были, что у нас творится в стране и творилось. Получается, что вот по 12 часов не только протестовали, но и просвещали, стояли и рассказывали о нашей ситуации.
Как-то хотелось отмыться, что ли, можно так сказать. На третий день, помню, был огромный митинг — до 20 000 человек, украинцы, белорусы, поляки, наши вытолкнули меня на сцену выступить, я вышла с бел-чырвона-белыми (бело-красно-белый — цвет национального белорусского флага, упраздненного Лукашенко в 1995 году — RFI) ленточками на веночке, украинцы у сцены начали кричать: «Что вы тут делаете? Как не стыдно? Позор, уходите отсюда!» Мне хотелось заплакать и уйти. Я это буду помнить всегда — десять тысяч человек перед тобой, в глазах у многих ненависть к тебе. Я, конечно, понимаю, почему ненависть, там война, там гибнут люди, родные, близкие, мужья и отцы остались воевать, а тут ты — с чьей страны идут танки и летят ракеты. Мне было стыдно и страшно.
Я говорила минут двадцать о том, что мы просим белорусов, если их заставят пойти воевать, повернуть оружие против Лукашенко, объясняла, что Беларусь — не Россия, что большинство белорусов против этой войны, против Путина, просто такая ситуация, что за «Жыве Беларусь!» (национальный лозунг — RFI) пойдешь в тюрьму, где и так сидят мои друзья. Мне вроде бы удалось донести — уходила под аплодисменты, надеюсь, что мне и другим все же удалось. Мы делали все здесь в первые недели войны, чтобы не дать развиться хейту, вражде между украинцами и белорусами. Наши волонтеры, везде, на границе, вокзалах, ездили на машинах к границе забирать — их было очень много, ну точно не меньше украинцев. Было такое чувство, что все белорусы, кто здесь, действительно ощутили себя испачканными Лукашенко и хотят отмыться. И показать, что мы не такие.
Сейчас везде ситуация совершенно изменилась, «Слава Украине! Жыве Беларусь!» — это привычный пароль, на акциях мы вместе, вместе поем, обнимаемся, ситуация совсем другая. Думаю, что благодаря белорусам за границей все это поменялось. У себя дома белорусы, как бы им не хотелось, сейчас не могут ничего, даже антивоенный лозунг сказать. Мы делали это тут. И у нас это получилось, я считаю. И этот шелтер — вот пример, здесь вместе и белорусы, и украинцы. Мы тут как одна семья.
Тут хорошо, но после войны — домой
Одними из первых в шелтер заселились Оксана Мартёшкина с дочерью, они — двойные беженцы.
Оксана Мартёшкина: «Я белоруска из Заславля (город в 25 километрах от Минска — RFI), из Беларуси была вынуждена уехать в июне прошлого года — и до 24 февраля я жила в Киеве. С началом войны мы уехали, потому что у меня дочь — ей 7 лет, я решила, что нужно уезжать. Знакомая показала мне ссылку, которую нужно заполнить, вот я заполнила — и мне позвонили. Мы беженцы с опытом — были в разных ситуациях, в разных условиях мы жили, здесь очень хорошо, очень комфортно. Это на данный момент лучшее место из тех, в которых мне за последний год пришлось бывать. Поэтому могу только высказать благодарность за то, что нашлись люди, которые открыли этот дом. На данный момент все есть. Какие-то претензии высказывать было бы даже и нечестно».
Лариса Липинская — из Харькова, город обстреливают ракетами до сих пор.
Лариса Липинская: «Как началась у нас война, наш город был один из первых, который бомбили, уже через две недели — мы не хотели уезжать… Наш район — это Салтовка, которую первой бомбили… Мы попытались уехать с семьей, у меня невестка беременная, ребенок, но невестке стало плохо в дороге и вернулись назад. Потом сын попросил, чтобы я сама попробовала уехать, чтобы было — если совсем плохо будет — ее куда забрать. И вот мы поехали еще с подружкой с маленькими детками, как-то оказались в Германии — мы не знали, куда едем, но оказались в Германии. Нам там тоже помогли, и вот сейчас вернулась в Польшу, чтобы встретить невестку. Харьков очень сильно бомбят, во двор попало нам, и в дом попало… Надо где-то переночевать… вот мне помогли волонтеры, чтобы я переночевала и встретила свою невестку, ее ребеночка, бабушку, маму — всех забрать, потому что у нас уже очень в Харькове плохо. Дали вот девочки сюда (контакт) — оказалось, что есть такое жилье, где белорусы взяли очень много мам с детками с Украины. Мы очень благодарны, что они с нами, с Украиной. Если кому плохо, девочки, обращайтесь сюда, они всегда помогут, очень добрые и отзывчивые люди — они с Украиной».
Яна Малёвана попала в Польшу через Румынию.
Яна Малёвана: «Началось все с того, что утром проснулась от звонка мамы: «Война!» А так, как я живу в Харькове, жила, 40 км от границы с Белгородом — это Россия, и у нас взрывы круглосуточно все время были. Мы и в подвалах были, у меня двое детей — четыре года и восемь лет, мы ночевали в бомбоубежище, ночевали в подвале, убегали от истребителей, прятались, чтобы в нас не попало осколками. И потом 18 марта я все-таки решилась и мы выехали с детьми, сначала в Румынию — мы ехали через Одессу, дети заболели, мы две недели лечились в Румынии, потому оттуда, как только они выздоровели, мы поехали в Польшу. Нам жить негде было. Мы искали в интернете, нам просто повезло, что я увидела объявление, что есть шелтер — и сразу оформила заявку. Мне повезло, мне перезвонила Анна, буквально через два дня мы приехали сюда — были первые, кто заселился в этот шелтер. Конечно, нам очень помогают — с одеждой, с питанием, у нас есть все средства для жизни нормальной. Две девочки, у меня был рюкзак и у них детские рюкзачки. В Харькове у меня остался муж, который тоже, бывает, прячется в подвале, смотрит за квартирой, пока она еще целая. Дома вокруг нашего дома уже все пострадали. Потом у меня в Украине, в Харьковской области, недалеко от Изюма, мои родители. Вот уже третью неделю они в оккупации. С ними связи нету. Последний раз с ними говорила, когда прибыла в Варшаву, они выбежали из погреба, чтобы взять продуктов, и опять побежали в погреб. Всё. Больше связи нет».
Яна говорит, что думает о начале войны и никак не может понять, «почему русские стали в нас стрелять».
Яна Малёвана: «Как они (российские власти) говорят, притеснение русскоязычных, но это неправда — я сама говорю на русском, я из Харьковской области, много других областей — мы все время на русском языке. Говорили, что в школах только украинский — тоже неправда, моя дочка ходит во второй класс в Харькове, у нас был выбор — есть класс русскоязычный и есть украинский, выбирайте. Территория.
Я из тех людей, и многие мои знакомые, которые никогда не лезли в политику. После того как нас побомбили, тем более мы никого встречать не хотим и видеть их (россиян) тоже не хотим. Никто бы их не встречал — ни с цветами, ни с караваями. Нет, никогда.
По ее словам, враждебности к белорусам у нее не появилось, а главное для нее сейчас — вернуться домой.
Яна Малёвана: «Нет, на самих белорусов абсолютно нет, тем более, которые здесь нам помогают и вот живут здесь политические беженцы — это обычные люди. Как и мы, так и они — ни в чем не виноваты. Но вот политика, конечно, виновата, что страдают обычные граждане. Как только все закончится, я, конечно, вернусь домой. Буду помогать отстраивать и город, и деревню, где мои родители. Я с удовольствием вернусь сразу домой».
Впрочем, абсолютное большинство украинских беженцев в Польше в разговорах с корреспондентом RFI заявляли, что страны ЕС — точно не их жизненная цель, интеграция в местную жизнь в их планы не входит. Некоторые уже уезжают обратно — в Киев, Львов, даже в Одессу, хотя там совсем рядом война.
Двадцатилетняя Настя вместе со своим парнем не смогла выбраться из Мариуполя на неоккупированную территорию Украины — на российском блокпосте направили в Крым, думали из России в Беларусь — там остался деревенский дом от бабушки, но российские пограничники в Смоленске сказали, что в Беларусь не пустят. Потом были Латвия, Литва и польский Белосток.
Настя: «90–80% структуры города вообще нет. Не подлежит вообще никакому восстановлению, не знаю, сколько надо, чтобы город восстановить. Его только отстроили, драмтеатр отстроили, сделали — пришли и вот тебе на. Если получится вернуться в Мариуполь — я и туда вернусь, двадцать лет там прожить — как вы думаете?»
Юлия с дочерью Ангелиной попали в Польшу через Львов, сами они из маленького города Барвинково под Изюмом.
Юлия: «Домой хочется. Там все твои родные, все близкие, друзья. Муж, переживаешь, как он будет, это тяжело. Душой все равно ты там».
Елена Коломиец родом из белорусского Витебска, в Украину переехала несколько лет назад с мужем-киевлянином, у пары двое детей. Остановилась в Варшаве у тети, политэмигрантки из Беларуси.
Елена Коломиец: «Дети очень любят Украину. И они каждый день говорят о том, когда поедут домой, когда закончится война, а почему сейчас нельзя поехать. Но они все понимают и болезненно относятся к этому. Понимают, что Россия — враг, что Путин — враг».
Хозяйка шелтера надеется, что вернутся домой и белорусы.
Анна Федоронок: «Домой. Все домой, даже без разговоров. Даже спрашивают, договор на месяц, а вдруг война раньше закончится — это не будет нарушением договора, если мы раньше в Украину уедем. Точно так же как и мы, белорусы, год сидим на чемоданах, как только — сразу домой. Как только сменится власть, как только не будет угрозы сесть в тюрьму — большинство белорусов Варшавы сразу домой, будем строить свою страну, свободную. Мы вернемся».
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться