Евгения Кара-Мурза: «Вместе с голосом Володи власти пытаются заглушить тысячи голосов в России»
В студии RFI — Евгения Кара-Мурза, жена политика Владимира Кара-Мурзы, приговоренного к 25 годам лишения свободы. 21 сентября Владимира Кара-Мурзу доставили в колонию строгого режима ИК-6 в Омске и сразу же отправили в ШИЗО. Мы поговорили с Евгенией о беззаконии, ярости и надежде.
Опубликовано:
RFI: Вы написали в четверг, 28 сентября, что вашему мужу добавили новые сутки в ШИЗО, в колонии в Омске, куда его доставили 21 сентября. Как только его доставили, его сразу же поместили в ШИЗО, а теперь добавили еще сутки.
Евгения Кара-Мурза: В Володином случае мы наблюдаем классическое развитие событий. Его действительно повозили по этапу: он побывал в Самаре, в Пензе, в Челябинске, в Омске, посидел в ШИЗО, насколько я знаю, в Самаре и в Омске, и как только его привезли и строгого режима в Омске, он был помещен в ШИЗО. Не успел он отсидеть свой срок в ШИЗО, как ему добавили еще 15 суток.
Такую же историю мы наблюдаем и в других случаях тоже. В ШИЗО сидит Алексей Горинов — человек, у которого очень плохое состояние здоровья. В ШИЗО уже практически живет Алексей Навальный. В ШИЗО помещают историка Юрия Дмитриева, у которого, опять же, не очень хорошее состояние здоровья, плюс его возраст — это пыточные условия для людей, которые испытывают проблемы со здоровьем. Такое ощущение, что наши замечательные власти специально используют такой метод пыток в отношении этих людей.
Как сейчас чувствует себя Владимир после этапа и после того, как его поместили в ШИЗО?
Когда его привезли в ИК-6 города Омска, он отправил письмо своему адвокату Марии Эйсмонт. В письме Володя написал, что довезли, сразу отправили в карцер, и добавил, что вот теперь появилась возможность спокойно отдохнуть и подумать о своей жизни в тишине. Поставил смайлик.
Володина сила духа меня всегда поражала, поражает и будет продолжать поражать. Про свое здоровье он, как всегда, пишет, что все отлично, все о'кей. Я знаю, что за эти полтора года он потерял как минимум 25 килограммов. Я знаю, что в Москве, когда он вышел из ШИЗО, после всего нескольких дней там он не мог чувствовать ног и левую руку. И я понимаю, что нахождение в таких условиях может только усугубить состояние его здоровья.
Что вы знаете про колонию ИК-6 в Омске? И как вы думаете, почему его отправили именно туда?
Почему отправили туда? Я даже не знаю. Такое ощущение, что Кара-Мурзу можно только на четверть века и только в Сибирь. Он идет по стопам своей семьи, в которой родной прадед и двоюродный прадед были расстреляны НКВД, а родной дед отсидел в ГУЛАГе несколько лет. Все — примерно за те же преступления. Они были обвинены в шпионаже, в предательстве родины. Ну вот и Володя тоже в Сибири, в глубине сибирских руд.
Какая главная цель у путинского режима? Заглушить несогласные голоса, заглушить голоса всех тех людей, которые, несмотря на риски, понимая, что им может грозить, все равно продолжают говорить «нет» режиму, говорить «нет войне».
Отправить за 3000 километров от Москвы — это способ сделать так, чтобы Володю было хуже слышно, потому что там же тоже надо организовать, чтобы кто-то мог его посещать. Если человека держат в карцере, то, конечно, условия гораздо жестче. И требования, и правила жизни в ШИЗО гораздо жестче. Это способ изолировать политзаключенных не только от внешнего мира, но даже и от тюремного мира.
Узнавая об условиях, в которых сидит ваш муж, в которых сидит Алексей Горинов, Алексей Навальный, невозможно не думать о советских диссидентах. Сам Владимир Кара-Мурза говорил, например, в интервью «Медузе», что чувствует себя человеком, который попал в книжку про диссидентов. Советский диссидент Натан Щаранский, который переписывается и с вашим мужем, и с Алексеем Навальным, тоже постоянно говорит об этом в разных интервью, отмечая, что с советских времен ничего не изменилось, за исключением, может быть, того, что у сегодняшних политзаключенных есть небольшая связь с внешним миром.
Это сюрреализм, потому что мы сравниваем эти ситуации и говорим, что теперь стало лучше. То есть, человека все равно могут отправить за так называемую госизмену в тюрьму на десятилетия, потому что он не согласен с нынешней властью, защищает права политзаключенных и говорит о том, что война, которая ведется государством, преступна. Но у человека есть больше возможностей общения с семьей. В какой ужасной реальности мы живем!
И я себя ловлю сама на таких мыслях. Володя больше года боролся за право на телефонные звонки. С детьми. Про меня даже никто не говорил, потому что я сама уже практически иностранный агент и предатель родины. Больше года ему не давали общаться с детьми. И наконец, разрешили несколько звонков. Мы поговорили с Володей шесть раз. Каждый раз 10–15 минут, шесть раз за лето. Но это же было просто как манна небесная. Наконец, дети могут услышать голос папы.
Каждый раз они готовились к этим звонкам. Звонок мог поступить в любой момент с четырех утра до десяти утра, с учетом разницы во времени. Конечно, никто не спал. Мы ждали этого звонка. Я сидела с телефоном в руках. А кто-нибудь из детей обязательно ночевал со мной, чтобы если только раздастся звонок, не терять драгоценное минутки общения с папой, чтобы я могла сразу отдать трубку, а не бежать в комнату, их будить. И, конечно, они заранее готовились, думали, о чем рассказать папе. 15 минут всего: значит, пять минут на нос. За пять минут надо рассказать папе обо всем, что случилось за почти полтора года. И это же воспринималось как счастье. В каком жутком мире мы живем! Ну что делать? Я очень рада, что у меня есть возможность общаться с Володей. Я очень рада, что за эти полтора года нам удалось опубликовать большое количество его статей в Washington Post. Я очень рада, что политзаключенным сегодня можно писать через ФСИН-письмо, обычной почтой. Конечно, правоохранительные органы сами решают, кому доставлять письма, кому нет. Но все-таки письма доходят и по сравнению с эпохой Натана Щаранского, да, сейчас ситуация с этим лучше.
Натан Щаранский рассказывал, что за девять лет, что он сидел, ему удалось получить два свидания: с мамой и с братом. Жену он видеть не мог, потому что жена была, как и вы, за границей. Про свою жену он говорил, что, когда провожал ее в аэропорт, она была скромной, застенчивой девушкой, которая даже еще не говорила по-английски, а когда они встретились через 12 лет, «она вела за собой сотни тысяч демонстрантов, встречалась с Тэтчер, с Рейганом, с Миттераном». У вас похожая судьба: сегодня вы проводите всю жизнь в таких поездках и встречах. Я вас видела на форуме в Нормандии, где вас слушали тысячи школьников. Вам приходится брать на себя большие публичные обязательства, несмотря на то, что вам, возможно, этого не хочется.
Выбора нет. Мне, конечно, страшно за Володю, мне страшно за его жизнь. Это человек, которого я люблю. Идея наша была вырастить детей вместе. Не имелось в виду, что я их буду воспитывать в одиночестве. И работа совсем не моя. Публичность — это не мой конек. Я не чувствую себя комфортно в этой области. Я не люблю этого. Все, что происходит, вызывает у меня очень много эмоций. Но мне кажется, что превалирующей эмоцией является ярость. От того, что есть какие-то люди, воры и убийцы, по другому их никак нельзя назвать, потому что это все, чем они занимаются: они только воруют и убивают. Есть этот кошмар, этот монстр, эта система, которая пытается все время разрушить жизнь моей семьи.
Как и война в Украине, которая началась в 2014 м году с аннексии Крыма, так ад вокруг нашей семьи длится уже очень много лет. Первый раз, когда Володя оказался в коме с неработающими органами, старшей дочке было девять лет, и у нас еще была 6-летняя дочь и 3-летний мальчишка. То, что это все время происходит, и все время кто-то пытается разрушить жизнь нашей семьи, потому что мой муж верит в то, что Россия может быть демократическим государством. Он понимает, каким репрессиям подвергается огромное количество людей в нашей стране, он понимает, что режим Путина раз за разом совершает агрессивные вылазки против наших соседей, которые заканчиваются огромным количеством убитых людей, разрушенных городов и разрушенных жизней.
Вот поэтому убийцы и воры все время пытаются разрушить жизнь моей семьи. Поэтому я испытываю жуткую ярость, жуткую злость и, наверное, это помогает. Помогает выходить выступать перед школьниками и перед политиками. Я не хочу позволять им разрушать свою жизнь.
Я понимаю, что вместе с голосом Володи власти пытаются заглушить тысячи голосов в России. Я считаю, что их истории должны быть услышаны. Я считаю, что их имена должны звучать, потому что единственное преступление этих людей заключается в том, что они отвергают все, что из себя представляет этот режим. И я уже несколько недель хожу с историей Анатолия Березикова в голове — музыканта, которому было 40 лет, столько же, сколько нам с Володей. Музыканта из Ростова-на-Дону, которого арестовали за то, что он развешивал плакаты украинского проекта «Хочу жить», который помогает российским солдатам сдаваться в плен. За это его арестовали, избивали в СИЗО, пытали электрошокером и однажды, когда адвокат пришла его навестить, она увидела, как его тело выносят из следственного изолятора. По ее словам, его запытали до смерти. Вот этот человек, который на суде говорил о том, что он боится, что он просто сгинет, что никто не будет знать, кто он такой, он тоже хотел жить. Я не хочу позволить, чтобы такие голоса заглушались, потому что эти люди — это совесть моей нации.
Люди, которые знают вашего мужа, говорят о его невероятном оптимизме. Кто-то его называет наивным, кто-то романтиком. Он всегда говорил, что самая темная ночь перед рассветом. Помогает ли вам его оптимизм?
Очень помогает. И чувство юмора помогает, когда я понимаю, в каких условиях он находится и умудряется об этом шутить. Это очень помогает. Я знаю, что это помогает ему за решеткой, это помогает мне.
А насчет оптимизма — я не согласна с теми людьми, которые говорят, что Володя такой вот романтик и что это такой голый оптимизм, ничем не подкрепленный. Володя еще и историк. Все это уже было, и все эти режимы развиваются одинаково и одинаково же заканчивают. Поэтому Володя всегда говорит, что это — оптимизм историка, который понимает, как развиваются исторические процессы, и что все диктатуры в конечном итоге заканчиваются одинаково.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться