«Пригожин — это кондотьер из XVII века»: социолог Александр Бикбов о мятеже ЧВК «Вагнер» и трансформации госкапитализма в РФ
Мятеж хозяина группировки «Вагнер» Евгения Пригожина дал повод для множества различных интерпретаций. Почти месяц спустя после его окончания мы по-прежнему гадаем, что это было. Социолог Александр Бикбов, специалист по институциональным реформам и гражданскому протесту в России, полагает, что это событие нужно рассматривать в контексте перехода российского политического режима от неолиберализма к меркантилизму. Интервью.
Опубликовано:
Слушать - 33:51
RFI: 12 июля издание «Проект» выпустило чрезвычайно интересное расследование, «Портрет Евгения Пригожина, персонального садиста при президенте России», из которого мы, в частности, узнаем, что Пригожин устроил мятеж, потому что «психанул». Что вам как исследователю кажется самым важным в событиях 23–24 июня?
Александр Бикбов: По той информации — крайне скудной — которой мы располагаем, я бы сказал, что внимание на себя обращает бескровноcть мятежа. Остается вопрос: а мятежи такими бывают? Известно, например, что происходило в Москве в 1991 году. Но известно также и то, что это происходило в ситуации абсолютной подвешенности и неопределенности для всех участников. Кажется, что российская политическая ситуация сегодня такой неопределенностью не обладает, несмотря на смятение и трагизм, который привносит вторжение в Украину. Поэтому, конечно, возникают вопросы о происхождении, мотивах и механизмах этого мятежа.
Полагаю, что мятеж нужно рассматривать в более глобальном контексте трансформации российского государственного капитализма последних лет. В экономической и, более широко, социальной политике 2000-х и начала 2010-х господствовала ориентация на продуктивность, эффективность и все те показатели, которые тесно ассоциируются с неолиберальным режимом. От них российский политический процесс сдвинулся в сторону меркантилизма. Это, прежде всего, ориентация на суверенные ресурсы (экономические, политические) тесно связанные, кстати, с суверенной идеологией: исключительная миссия России, противопоставление себя распадающемуся Западу. Все то, что приняло совершенно гипертрофированную форму в последние годы.
В этом контексте и следует рассматривать Евгения Пригожина и его предприятия. ЧВК «Вагнер», безусловно, является одним из таких предприятий. Это производство, которое рождается на темной стороне государственно-частного партнерства. Несмотря на то, что сама модель государственно-частного партнерства вписана скорее в неолиберальную логику и направлена на повышение эффективности (впрочем, и сам «Вагнер» назывался наиболее эффективным подразделением в украинской войне со стороны России), то, что делает Пригожин, это уже совершенно не неолиберальная логика. У него есть явный интерес к суверенным ресурсам, к экстракционизму, к территориям, в том числе лежащим за пределами российской компетентности, — это африканские, сирийские, а теперь украинские земли, которые Пригожин и его окружение активно приватизируют.
Пригожин, безусловно, — бизнесмен той формации, о которой уже не помнит даже европейская история. Это XVII век, это Ост-Индская компания, вернее, серия Ост-Индских компаний, которые в начале XVII века были созданы во всех крупных странах-колонизаторах, в Англии, в Голландии, позже в Испании. В Англии она была создана с непосредственного благословения короны. В Голландии это был скорее союз купцов, которые сначала охраняли свой флот и для этого создавали частные армии, а затем использовали эти частные армии, чтобы завоевывать новые территории. Экстракция драгоценностей и полезных ископаемых, перевозка очень ценных тогда специй из колонизированных стран — все то, что сильно напоминает нынешнюю российскую политику, осуществляемую руками Пригожина и похожих структур и подразделений.
Очевидно, что интересы, замешанные на насилии, очень тесно переплетены с бизнесом. Это и есть основа меркантилизма. Меркантилизм — это примерно то же самое, что колониальная политика. В том числе перевозка местного населения на территорию России — я имею в виду украинских детей. Судя по известным нам данным, это порядка 20 000 детей. Это перемещение жителей Украины в лагеря беженцев. Это часть бизнеса, но бизнеса, который не обязательно рассчитан на непосредственную денежную прибыль. Это, скорее, бизнес, нацеленный на усиление суверенных ресурсов, а это — территории, золото и население Российской Федерации.
В этом контексте Пригожин — это кондотьер из XVII века (Венецианская республика, бесконечные войны). Не назову его Франческо Сфорца, потому что он еще не стал герцогом Миланским, но, по крайней мере, некоторые претензии в этом направлении он демонстрирует достаточно успешно.
Является ли его мятеж ясным проектом, который мог бы, например, осуществить идеологически или идейно настроенный военный — генерал, имеющий определенный кодекс чести и желающий дойти до конца в реализации своих намерений? Я полагаю, нет. Это в первую очередь мятеж кондотьера, человека, который лавирует и перестраивает свою стратегию на каждом следующем шаге своего движения и который оглядывается по сторонам, чтобы понять, присоединятся к нему сторонники или не присоединятся, получит он новое финансирование от противников республики, на которую ведет поход, или не получит. В зависимости от этого может значительно меняться сама конфигурация. Это подтверждают свидетельства ближайших сотрудников из пригожинских структур, которые говорят о том, что их заранее ни о чем не ставили в известность. Впрочем, точно так же, как министр обороны Российской Федерации не был предупрежден 22 февраля 2022 года о том, что ему предстоит вторжение в Украину.
Разрыв с принципом информирования, с принципом мобилизации своих сторонников через информацию, постоянное лавирование, опора исключительно на узкий ближний круг демонстрирует, что это, скорее, бизнес-проект или княжеская игра, цели в которой могут достаточно быстро меняться. C моей точки зрения, судя по тому, что мятеж оказался почти бескровным, что официальные российские чиновники и российская армия не предприняли никаких действий по его предотвращению с самого начала, нельзя исключить, что здесь имеет место какая-то форма сговора.
Большинство аналитиков, в том числе западных, в первые дни после мятежа говорили, что он свидетельствует о слабости Путина. Вы же, наоборот, подчеркиваете, что, возможно, мятеж говорит вовсе не о его слабости, а о том, что за этим мятежом стоит что-то более серьезное и даже некий сговор. Какова, по-вашему, цель этого сговора?
Вернемся еще раз в 22 февраля 2022 года, когда президент страны и президент бюрократического государства, что очень важно, объявляет своей бюрократии, в том числе высшим чиновникам, министрам и губернаторам о том, что принял решение начать войну. По сути, это государственный переворот. Мы привыкли ассоциировать государственный переворот с тем, что в Кремль или в какой-либо другой государственный дворец врывается некоторая внешняя сила и смещает правителя. Но государственный переворот вполне возможен и в стенах или в коридорах власти, осуществленный самими властителями. Он заключается в том, что властитель меняет свой статус, и из президента целого бюрократизированного государства — как в данном случае — превращается в военного князя.
Суть военного княжества состоит в том, что это сепаратный бизнес-проект, проект насилия, проект войны, проект присвоения, который ставит заново в ситуацию войны всех против всех весь государственный аппарат, заставляя его колебаться, выбирать, присоединяться или отказываться присоединяться к новой формуле власти.
Итак, Владимир Путин собственными руками совершает государственный переворот 22 февраля. Что происходит дальше? Это дестабилизирует государственную бюрократию. Это создает колебания, это создает множество отколовшихся групп, которые могут при этом не демонстрировать своей прямой оппозиции, а сохранять, скорее, молчаливое несогласие с происходящим. В этой ситуации возрастает роль разведки, роль спецслужб для того, чтобы поддерживать нарушенный баланс.
В этих обстоятельствах также несомненно возрастает роль предпринимателей меркантилистского типа, таких, как Пригожин. Почему? Потому что, с одной стороны, они демонстрируют лояльность и эффективность. Это вышколенная, в том числе ценой огромных человеческих потерь, машина, которая реализует цели, поставленные князем. С другой стороны, по мере того, как растет влияние и мощь наемной армии (примерно так же, как это происходило в Италии XVI–XVII–XVIII веков) наемник может претендовать на эмансипацию. Здесь у большого военного князя, которым становится бывший президент, довольно серьезный выбор. Либо он использует эти силы в свою пользу, либо он начинает с ними сражаться. Тогда ситуация действительно критически сближается со слабым государством или с failed state, о котором не перестают говорить некоторые аналитики, указывая пальцем на Россию так, словно фейл стейт в России был всегда. Это совершенно ошибочное представление.
Одна из возможных целей фальшивого мятежа состоит в том, чтобы предотвратить мятеж реальный. И заново сплотить бюрократию вокруг фигуры лидера.
Здесь мы тоже наблюдаем некоторую развилку. Это либо сплочение вокруг князя, то есть усиление личного патримониального характера власти, либо попытка лидера выйти из ситуации борьбы всех против всех, бесконечной конкуренции центров власти и вернуться к положению президента, то есть главы бюрократического государства, по сути, перепроизведя бюрократию заново: милитаризованную бюрократию, бюрократию, в которой уже более серьезную роль и вес будут играть военные, а не гражданские чиновники, но тем не менее.
С моей точки зрения, сейчас мы наблюдаем ситуацию, в которой не только нам, внешним наблюдателям, мало что понятно, но и все, включая саму кремлевскую бюрократию, находятся в бесконечном колебании между двумя этими возможностями: превращение Путина и его ближайшего окружения в князя, который действует, исходя из логики дома или семьи, или же его возврат к роли президента бюрократического государства, где восстанавливается работа некоторых процедур, несмотря на смену основных игроков и приход на место прежнего, более широкого и более компромиссного альянса, альянса более военизированного и жесткого.
Существование двух армий в течение достаточно продолжительного времени и участие их в самой кровопролитной войне после Второй мировой войны в Европе: для чего Владимир Путин позволил существовать двум этим армиям?
Я бы сказал, что армии не две, а, по крайней мере, три. Мы также должны принимать в расчет Росгвардию, которая была создана несколько лет назад и получила сразу же совершенно невероятные привилегии, в том числе возможность проводить обыски без ордера, возможность стрелять, не совершая предупредительных выстрелов, и так далее. Есть вероятность, что этих армий даже больше.
Более того, мы не учитываем ту среду или ту силу, которая потенциально может стать армией. Она, конечно же, не так вышколена и не так легко мобилизуема, как частная армия или как Росгвардия. Но не будем забывать, что с конца 2000-х в России число сотрудников ЧОПов — частных охранных предприятий — сопоставимо с числом полицейских. И тот, и другой показатель вращаются вокруг примерно 700 000 человек. Это сопоставимые по численности армии.
Таким образом, армий уже к началу войны было несколько. Они выполняли различные функции и подчинялись или не подчинялись различным процедурным принуждениям. Можно сказать, что ЧВК «Вагнер» и некоторые другие частные военные компании подчинялись этим процедурам в наименьшей степени. Они были намеренно выведены за рамки законодательной регуляции, в то время, как и российская армия, и Росгвардия регламентировались официальными законами.
Одна из дилемм, перед которой российское государство поставила война, — это дилемма бесконечного деления частных центров насилия и власти, либо централизация. В июне Путин попытался решить этот вопрос однозначно в пользу централизации: он обязал частные армии, начиная с «Вагнера», переподчиниться министерству обороны, то есть войти в поле процедурной регламентации.
Многие вообще объясняют саму попытку мятежа тем, что Пригожин, будучи в остром конфликте с министерством обороны на протяжении уже нескольких месяцев, пошел на переворот, потому что для него было в принципе невозможно подписывать такой контракт с министерством.
Возможно, что это сыграло свою роль. Но если мы посмотрим на цифры, которые стали достоянием общественности в последние дни, оказывается, что «Вагнер» — безусловно, важная, но не доминирующая часть пригожинских бизнесов. Пригожин является в значительной степени монополистом на поставки питания и оборудования в армию, школу и госучреждения в целом. В Москве и Московской области он абсолютный монополист.
Нам понадобится еще некоторое время для того, чтобы соразмериться с этим обстоятельством: он не просто крупный игрок, не просто олигарх, у которого есть множество инвестиций и проектов. Он является монополистом в сфере общественного питания госучреждений в Москве.
И в этом ему лично серьезным образом помогал президент Путин. Об этом тоже подробно рассказывается в расследовании «Проекта». 11 июля вы опубликовали на вашем сайте статью на французском языке (ее также можно прочитать на русском языке), в которой вы рассматриваете этот не случившийся мятеж как раз в контексте перехода от неолиберализма к неомеркантилизму. В этом тексте вы пишете о том, что в 2010-х годах Евгений Пригожин приходит на смену [политтехнологу и участнику проекта концепции «суверенной демократии»] Глебу Павловскому, которого вы называете «пропагандистом, ориентированным на западную философию», тогда как Пригожина вы называете…
Пропагандистом домашнего изготовления.
Фигура Пригожина возникает в СМИ в момент появления «фабрики троллей». До этого публичных упоминаний и интервью с ним не так много. Близость Пригожина к Путину до появления «фабрики троллей» особенно не исследуется. Почему вы противопоставляете Пригожина Павловскому?
Глеб Павловский уходит в переломный момент для российского политического класса. Это поворот от неолиберальной модели в сторону меркантилизма, когда территория, население, его численность, размер золотого запаса и некоторые другие показатели играют более важную роль для сохранения и развития страны в представлении политического класса, чем свобода, инициатива и продуктивность.
Павловского отстраняют от власти перед большими митингами (2011-2012 годов. — RFI), вероятно, оценивая его как неэффективную фигуру. А он (и его Фонд эффективной политики) был одной из ключевых фигур на протяжении предшествующего десятилетия. Он формировал, в том числе идеологию вертикали, ассистировал Суркову в поддержании модели управляемой демократии, где как раз инициатива и готовность идти на сделку с властью была определяющей. Эта модель признана неэффективной.
Сразу вслед за увольнением Павловского и его выводом из кремлевских проектов разражаются массовые протесты. Дальше летят головы. Увольняют Суркова, удаляют Кудрина — он теряет пост министра финансов. Целый ряд чиновников и создателей новой российской государственности оказываются удалены от центра принятия решений. Первое время совершенно непонятно, кто занимает их место. Фонд эффективной политики был, безусловно, манипулятивным проектом, но все-таки полупрозрачным. Руководители его подразделений были публичными фигурами. По их публичной активности можно было отслеживать попытки направления культурного строительства, создания политической культуры. После этого наступает затишье. Совершенно непонятно, кто в публичном пространстве занимается вопросами идеологии, кто строит новые леса государственной пропаганды.
Появляется министр культуры Владимир Мединский.
Это еще одна фигура моих исследований, которая действительно абсолютно эмблематична. Бывший владелец рекламного агентства становится сначала налоговым инспектором, затем депутатом Госдумы, вслед за этим министром и агрессивно продвигает повестку альтернативной истории, в которой России принадлежит исключительное место. Создав Российское военно-историческое общество, он инвестирует через это общество огромные бюджетные деньги в проекты патриотической пропаганды. Это, безусловно, публичная фигура, но фигура, работающая по отдельным пропагандистским проектам. Кто работает с массовой аудиторией, в тот момент все еще не очень понятно.
Только в середине 2010-х годов начинают появляться расследования о созданном Пригожиным предприятии, которое в очередной раз выведено за рамки этической и даже законной регуляции деятельности (речь идет о «фабрике троллей». — RFI). Это работа вне поля публичности. Это, тот тип пропаганды, который рассчитан на абсолютную эффективность и лояльность. Известно, что это предприятия, которые управляются одновременно по принципу очень низкой профильной оплаты рядовым сотрудникам и прямого насилия в их отношении с требованиями абсолютной преданности и эффективности. Это уже не пропагандистская модель Фонда эффективной политики, основанная, в том числе на стимуляции тщеславия и желания светиться и быть публичным. Напротив, это модель, основанная на принуждении для сотрудников находиться в тени и из этой тени говорить чужим голосом.
В расследовании «Проекта» человек, который работал с Пригожиным, говорит: «У шефа два принципа управления: страх и деньги». В этом тоже есть что-то средневековое, архаичное. Мы понимаем, что нынешний российский режим держится на насилии. Но в этом смысле Пригожин выглядит еще страшнее, чем все, что мы наблюдали до этого.
Не нужно забывать о том, что все операторы этого насилия обладают двойным набором исторических генов. Тот же Пригожин, будучи оператором насилия, будучи создателем частной армии, будучи создателем и владельцем «фабрики троллей», начинал при этом как частный предприниматель, инициативный, внимательный. Надо принять в расчет обстоятельства: владелец нескольких элитных ресторанов не может не прислушиваться к более компетентным персоналу.
Но у Пригожина есть тюремное прошлое, в котором пока тоже много темных пятен.
Он провел восемь лет в тюрьме. Согласно одному из расследований украинских журналистов, в тюрьме он создал предприятие по изготовлению сувениров, достаточно много зарабатывая на этом уже по тем временам. C другой стороны, это человек, который, судя по свидетельству одного из сокамерников, много качается — это вписывается в его брутальный образ — и читает много научных книг. А вот это уже не вписывается.
Сегодня, когда российское общество заново знакомится с фигурой Пригожина, многие находятся под своеобразными чарами образа последних двух лет, которые он создал. Это такой брызжущий слюной, одетый в военный камуфляж человечек, который изрыгает проклятия в адрес всех вышестоящих, кроме Путина. Но если мы присмотримся к биографии Пригожина внимательнее, мы обнаружим, что, во-первых, он происходит из семьи, в которой оба родителя имеют высшее образование. Уже дед Пригожина по родному отцу учился в университете, а для 1930 - 1940-х годов это скорее исключение, чем правило. Мать, о которой часто пишут, что она просто медик, преподавала в медицинском институте. В 2011 году она открыла художественную галерею в центре Петербурга, где выставляла картины собственного авторства.
Да и самого Пригожина нельзя полностью заподозрить в отсутствии культурных амбиций, потому что он является автором книги сказок («Индрагузик» — сказка, написанная Евгением Пригожиным и опубликованная в 2002 году; Александр Бикбов подробно анализирует этот текст у себя в блоге по следам пригожинского мятежа. — RFI), в которой, напомню, помещает своих маленьких персонажей на люстру в театре в Петербурге. С точки зрения культурных кодов, такой выбор места не случаен.
Пригожин сложный персонаж. Явившись нам в качестве владельца ЧВК «Вагнер» и участника военных операций, он, конечно, играет с нами в игру. По масштабу его империи совершенно очевидно, что он человек нескольких лиц, умеющий очень точно и тонко приспособиться к разным ситуациям.
То же самое можно сказать о большинстве российских игроков сегодняшнего мира, начиная с самого Владимира Путина, одновременно выходца из спецслужб и контролера внешней торговли в правительстве мэра [Санкт-Петербурга Анатолия] Собчака. Владимира Мединского, бывшего рекламного агента и нынешнего советника президента, в том числе по делам войны, главы первой делегации на переговорах с Украиной по вопросам мирного урегулирования в 2022 году.
Большинство путинских министров и чиновников высшего разряда имеют так или иначе двойной опыт: опыт силовой или бюрократической лояльности и предпринимательский опыт в безбрежном мире бизнеса и бандитизма 1990-х годов. Это одно из ключевых условий, которые позволяют нам понимать, откуда берется мерцание, постоянная осцилляция, колебание между двумя полюсами в этих бюрократических структурах.
Сегодня ведется множество разговоров о том, как Россия может трансформироваться после смерти или ухода Путина. Как эта модель, о которой вы говорите, может отойти, исчезнуть и уступить место другой, демократической, модели?
Шанс есть. Эта двойственность как раз и является одним из его залогов. Российское общество и российский политический мир проходят сегодня фазу регрессии к силовым основаниям порядка. Как я уже говорил, Владимир Путин поставил себя в положение военного князя по отношению к бюрократии. Возможно, сейчас он заинтересован в воссоздании государства и нового бюрократического союза. В любом случае, это не будет тем пылающим разнообразием двухтысячных, которое нам известно. Преследование инакомыслия, преследование меньшинств, репрессии и дискриминация будут продолжаться.
Если мы говорим о ситуации, в которой Владимир Путин покидает свое центральное положение, а вслед за ним каким-то чудом уходит его ближний круг (люди вроде Сечина, Пригожина и так далее), положение дел может измениться радикальным образом.
Однако, анализируя показатели среднесрочных трендов нельзя не заметить, что меркантилистские основания нынешней российской политики — удушающая идеология российской исключительности, борьбы с Западом, принуждения и подавления меньшинств и критических голосов — очень тесно связана с несколькими макроэкономическими показателями. Например, с таким показателем, как состояние российского золотого запаса.
Золотой запас показывает постепенный рост, начиная с 2008 года, когда российское правительство реагирует на мировой финансовый кризис, который имеет внешний характер. Эта реакция приводит к тому, что делается ставка на суверенные ресурсы. Одним из архитекторов суверенизации экономики является Алексей Кудрин, министр-либерал, а вовсе не какой-то махровый националист. Таким образом закладываются основы экономической политики, где все больше доля национального богатства инвестируется в резервы, в золото, то есть в абсолютный фетиш меркантилистской политики XVII–XVIII веков.
То же самое происходит с внешним долгом. Российское правительство находится под наваждением идеи выплатить советский долг. Советский внешний долг выплачивается к середине 2010-х, но уже с середины 2000-х общий объем внешнего долга сокращается довольно значительно. Первая украинская война, 2014 год, инвестиции в Крым немножко приподнимает эти показатели, но не настолько, чтобы говорить о возврате тенденции.
Экономические проблемы и дыры в бюджете латаются за счет внутренних резервов. Например, за счет заморозки накопительной части пенсий — то есть того, что должно было бы составлять некоторую социальную гарантию для российского населения. В противовес этому делается совершенно иной выбор. Такие макроэкономические тренды, как положительный торговый баланс, то есть превосходство импорта над экспортом, де-факто закрепляют меркантилистские основы российской экономической политики.
Если мы их игнорируем, то, пожалуй, мы не сможем ответить на вопрос, что будет делать некое прекрасное правительство будущей России, если оно приходит управлять не только сферой культуры и не только следить за соблюдением демократической процедуры, но и вынуждено будет иметь дело с огромной экономической инфраструктурой, настроенной на меркантилистскую логику.
Я полагаю, что этим вопросом сейчас занимаются недостаточно. То, что экономическим вопросам, вопросам социальной солидарности и социальной справедливости уделяется так мало места, в том числе участниками российских оппозиционных групп и движений, которые сейчас находятся за рубежом, это огромный просчет. Это приведет к неизбежным проблемам, с которыми сталкивается любое правительство, которое не понимает того, как устроена экономическая политика, полностью игнорирует существование огромной массы людей, находящихся во все более глубокой структурной бедности, и просто презрительно называет его «глубинным народом», полагая, что они соглашаются с Путиным просто потому, что они дураки исконно.
Эта полностью отсутствующая чувствительность к социальному и к экономическому в серьезном смысле этого слова пока оставляет мало шансов нынешним организаторам оппозиционной работы и спикерам на заседаниях различных евроструктур. С большой вероятностью, если будет стоять вопрос о том, кто будет управлять будущей страной, их место займут либо компромиссные фигуры (к сожалению, все еще очень тесно связанные с меркантилистским режимом Путина), либо абсолютно новые фигуры, которые как раз разбираются в этих вопросах. Нынешний этап работы российской оппозиции и множество планов, которые делаются без учета социальной справедливости и экономической политики, будут просто забыты на следующий день.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться