Надписи на памятниках, или Преданные временем

Философ культуры Владимир Паперный недавно заметил, что даже плохие памятники от времени часто становятся лучше. И не то чтобы к ним привыкали — как может привыкнуть к чему-то человек, впервые приезжающий в город? — а по какому-то загадочному правилу веков. Кто обсуждает эстетику пирамид? Так и с языком. Иной раз пустое слово с покушением на остроумие вдруг оказывается и живучим, и невольно, даже подневольно умным.

Надпись эта сделана из соображений желательности примирения сторон. Но как уже убитым примириться с еще живыми? © www.severreal.org

Сколько смеялись над словами Дмитрия Медведева, который призвал считать сказанное им, тогда — президентом, — «отлитым в граните». С одной стороны, понятно, что «отливают в бронзе», а с другой есть грубоватое просторечное значение «отлить», и тут — да, отливают иной раз и на гранит.

Но есть в словах «отлить в граните» и более тонкое признание: некоторые памятники вступают в борьбу с табличками, подписями и девизами, которыми их снабдили при установке. Одни просыхают сами, как отлитое на гранит, а о других надписях иной раз и не задумываются.

Увидел на памятнике жертвам репрессий в Сандармохе надпись: «Люди, не убивайте друг друга!»

Понимаю добрые намерения авторов. Но смысл массового террора не в том, что «люди убивали друг друга», а в том, что вооруженные представители государства убивали (или иным способом терзали) безоружных и беспомощных людей. Люди, которые не собираются никого убивать, не нуждаются в призывах не убивать. А для убийц эти призывы давно опоздали. Поэтому выражение «Люди, не убивайте друг друга!» — это неудачная попытка пересказать своими словами заповедь «не убий!»

Разумеется, бывают случаи, когда ежовы убирают ягод, а берии — ежовых. Но не к ним же обращается надпись на памятнике, хотя и они в некотором смысле —люди.

Надпись эта сделана из соображений желательности примирения сторон. Но как уже убитым примириться с еще живыми?

Так надпись может невольно убить памятник, глумясь над жертвами.

Памятник жертвам репрессий в Сандармохе © karelia.ru

Другой пример — памятник, еще даже не установленный, громадный, интересный. Чугунный солдат уже отлит из металла. Он представляет собой материализацию знаменитых слов из, может быть, самой популярной песни о павших солдатах, которая есть на русском языке.

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей…

Солдат с ППШ в руке и в каске словно отрывается от земли, и полы его шинели и сапоги уже превратились в стаю журавлей. По логике стихотворения одна солдатская душа воплощается в одну грустно курлычущую птицу. Но это, наверное, не так важно. Тут важны эти слова стихотворения аварского поэта Расула Гамзатова в переводе Наума Гребнева — русского поэта второй половины ХХ века, гораздо более известного как переводчик с языков народов СССР. Того самого СССР, который воевал тогда с Гитлером.

Но памятник устанавливают в память о Ржевской катастрофе, и создатели его, ничтоже сумняся, выбирают в качестве девиза строчку другого знаменитого поэта — Александра Твардовского — «Я убит подо Ржевом». Это — тоже великое стихотворение, да еще и написанное в память о проигранном сражении. Потому что давно и прочно известно, что Ржевская бойня была частью радиоигры, о которой подробно рассказал в своих мемуарах, например, Павел Судоплатов (Спецоперации. Лубянка и Кремль, 1930–1950 годы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005).

«Из материалов немецких архивов известно, что командование вермахта совершило несколько роковых ошибок отчасти из-за того, что целиком полагалось на информацию абвера, полученную от источников из Советского Верховного Главнокомандования.

Дезинформация, передаваемая абверу, готовилась в Оперативном управлении нашего Генштаба при участии одного из его руководителей, Штеменко, затем визировалась в Разведуправлении Генштаба и передавалась в НКВД, чтобы обеспечить ее получение убедительными обстоятельствами. По замыслу Штеменко, важные операции Красной Армии действительно осуществлялись в 1942–1943 годах там, где их „предсказывал“ для немцев „Гейне“ — „Макс“, но они имели отвлекающее, вспомогательное значение.

Дезинформация порой имела стратегическое значение. Так, 4 ноября 1942 года „Гейне“ — „Макс“ сообщил, что Красная Армия нанесет немцам удар 15 ноября не под Сталинградом, а на Северном Кавказе и под Ржевом. Немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью.

Не подозревавший об этой радиоигре Жуков заплатил дорогую цену: в наступлении под Ржевом полегли тысячи и тысячи наших солдат, находившихся под его командованием. В своих мемуарах он признает, что исход этой наступательной операции был неудовлетворительным. Но он так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении на ржевском направлении, поэтому бросили туда такое количество войск».

Поразительна глухота знатного чекиста — так расписался на радостях раскрытия секретов мастерства, что сам расписался в тяжком воинском преступлении. Слишком много воды утекло с тех пор, да и Судоплатов (1907–1996) отсидел за свои чекистские художества по другим статьям, на полвека пережив тысячи жертв, и почти на четверть века — маршала Жукова (1896–1974).

Проект ржевского мемориала советскому солдату © bel.ru

Между тем, горькая догадка, что враг не мог не быть предупрежден о наступлении Красной армии, почти прямо высказана в стихотворении Твардовского 1946 года:

Если б залпы победные

Нас, немых и глухих,

Нас, что вечности преданы,

Воскрешали на миг, —

О, товарищи верные,

Лишь тогда б на войне

Ваше счастье безмерное

Вы постигли вполне.

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой отчизне

С честью дальше служить.

Горевать — горделиво,

Не клонясь головой,

Ликовать — не хвастливо

В час победы самой.

И беречь ее свято,

Братья, счастье свое —

В память воина-брата,

Что погиб за нее.

Удивительное дело! Авторы Ржевского памятника были вдохновлены гораздо более простым по замыслу, почти фольклорным, и возвышенным, и любого берущим за душу стихотворением Расула Гамзатова и Наума Гребнева, опубликованном в «Новом мире» в 1968 году. Его положил на музыку композитор Ян Френкель. Первым исполнителем песни стал Марк Бернес, по чьей просьбе, оказавшейся к тому же предсмертной, Наум Гребнев внес некоторые изменения в первоначальный перевод. «Журавлей» передали в записи уже после смерти популярного певца в 1969 году. А потом эта песня стала, как принято говорить, народной. Если бы на постаменте были слова о журавлях из песни, никого бы это и не удивило. Журавли на воинских мемориалах стали штампом. И вот, повторюсь, по не вполне понятной причине создатели нового памятника решили скрыть непосредственный источник своего вдохновения.

Однако же, стихотворение Александра Твардовского, возможно, против воли ктиторов монумента, делает фигуру красноармейца над полем подо Ржевом еще и памятником всем жертвам — как преданным вечности и просто преданным. Все три значения слова — вместе с подтекстом — будут отныне звучать в каждом имени, отлитом из стали или выбитом на ней. Они были преданы отечеству, они были преданы отечеством, и вот они преданы вечности, как завещал Твардовский. Там тысячи имен, и, может быть, не все они герои, но все — жертвы, а к памятникам ходят не только те, кто умеет видеть, но и те, кто умеет читать.