Шекспир в закрытом космосе. «Король Лир» в Театре им. Евг. Вахтангова
«Король Лир» в Театре им. Евг. Вахтангова — первая премьера в театре в год его 100-летия — стала одной из самых ожидаемых московских постановок. Во-первых, Юрий Бутусов всегда ожидаем и всегда неожидан. Во-вторых, театралам очень интересно сравнить двух бутусовских «Лиров» — в 2006-м нынешний худрук Вахтанговского ставил в «Сатириконе» эту пьесу с Константином Райкиным в заглавной роли.
Опубликовано:
Нынешний «Лир» — более современный, более актуальный, вызывающий больше ассоциаций с сегодняшним днем — просто потому, что слишком уж радикально изменился «сегодняшний день».
Аскетичное начало спектакля сразу рождает в голове слово «стабильность». Здесь все стабильно серо. Персонажи сидят в ряд на серых офисных стульях, все одеты примерно одинаково — в черно-белое. Кроме Лира (Артур Иванов) — он в красном пальто и красных гольфах. Он спокоен и уверен в себе, он тут не просто главный, он — здешнее все. И свой первый короткий монолог произносит скороговоркой, не слишком внятно — зачем стараться, чтобы тебя поняли? Но красный цвет — и цвет тревоги. Об этом, похоже, не знает только сам король.
Но после серых всегда приходят черные, и этот привычный серый мир в секунду взрывается, как только король объявляет о своем намерении «уйти на пенсию», поделив королевство между дочерьми — мизогинной Гонерильей (Яна Соболевская), мятущейся Реганой (Ольга Тумайкина) и страстно-нежной Корделией (Евгения Крегжде). Лопается серость, открыв путь сумасшедшим краскам, оглушающим звукам и безумствам чувств. Действие словно покидает земные пределы, выходит во Вселенную — над героями появляется громадных размеров Луна, на фоне которой носятся черные птицы. Птиц держат на палках люди, размахивая ими, как знаменами. Чисто бутусовское — в самый разгар трагедии найти место и время для иронии.
Центральным персонажем бутусовского «Лира» становится Корделия. Режиссер делает довольно радикальный жест (впрочем, когда Бутусов не радикален?), соединив Корделию и Шута в единое целое. И Корделию, и Шута играет Евгения Крегжде — и в этом на первый взгляд резком решении нет ничего особо новаторского. Даже наоборот — ведь, как говорят, у Шекспира в театре Шута и Корделию играла одна и та же актриса. Так что скорее мы имеем дело с возвращением к истокам. Корделия и Шут — оба становятся альтер эго, зеркальным отражением Лира, оба знают каждый закоулок его души и его мозга. Евгения Крегжде в этих ролях совершает чудеса перевоплощения, становясь практически главным героем трагедии. На протяжении спектакля Лир словно отдает Корделии и Шуту самого себя крупица за крупицей, молекула за молекулой, будто переселяясь в каждого из них.
Периодическое появление огромной луны над сценой подчеркивает поистине космический масштаб трагедии. В постановке Бутусова тяжелые, болезненные отношения отцов и детей, разрыв связей, предательство — все это приобретает черты буквально вселенской трагедии. Лир в блистательном исполнении Артура Иванова уже не просто обезумевший от горя отец, но олицетворение целой разорвавшейся эпохи.
В постановке Бутусова одним из главных героев становится Хаос — тот самый, что приходит на смену разорванной эпохе. Это видно по целой цепочке якобы несоответствий. Вот появляется Шут с клюшкой для гольфа, которая меньше всего подходит к его наряду — черный пиджак и бабочка. А вот он же принимается поднимать в саду яблоки и метать их теннисной ракеткой за кулисы, по ходу дела объясняя разницу между диким яблоком и садовым. Апофеозом хаоса становится сцена условного суда Лира над дочерями, когда вместо Лира место судьи занимает все тот же Шут. Суд-фарс, суд-безумие — как это сейчас стало нам знакомо… Хотя, конечно, упрекнуть Бутусова в стремлении сделать акцент на сегодняшней политической жизнью язык не повернется — это сам Шекспир обрекает своих героев одинаково страдать в любую эпоху, вне зависимости от политического режима.
Иногда, правда, кажется, что режиссеру не хватает шекспировского текста, чтобы передать его нечеловеческий накал страстей — и тогда на помощь приходит музыка и танец. И того, и другого здесь очень много. Может, даже чуть больше, чем хотелось бы. Иногда бешеный танец Шута и Лира затягивается, а музыка возникает в неожиданных и, как кажется, не всегда оправданных местах. Впрочем, следует признать, что вместе со сценографией Максима Обрезкова и светопостановкой Александра Сиваева это производит мощнейшее впечатление. Может, и правда даже шекспировских слов не всегда хватает для описания градуса трагедии и страсти?
Время от времени режиссер пытается немного запутать зрителя — то одинаково оденет заклятых братьев — Эдмунда (Сергей Волков) и Эдгара (Василий Симонов в очередь с Юрием Поляком), — и поди разберись поначалу, кто из них кто. То вдруг взглянет в зал всевидящим взором слепой Глостер (Виктор Добронравов) — и зритель похолодеет от ожидания неожиданного прозрения герцога. А в самом конце Лир с такой нежностью баюкает и укрывает одеялами уже задушенную Корделию, что зритель уже готов поверить в благополучный исход — что все выживут и будут жить по новым, правильным законам природы и общества.
В последней сцене уже мертвая Корделия берет отца за руку. В этом коротком, секундном жесте спрятан большой смысл: масштабная трагедия под луной — с бурей, предательствами, убийствами, — «лицами» которой стали Лир, его дочери, его друзья и враги, — может быть когда-нибудь преодолима. Надо только вовремя протянуть руку.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться