Россия как родина французов
За недолгое время в России появляется уже второй фильм, в котором молодой француз ищет свои русские корни на старательно и методично уничтожавшемся большевиками весь XX век Русском Севере. Сначала — до эпохи коронавируса — в кинопрокат вышел игровой фильм «Француз» Андрея Смирнова. Теперь на мало — пока — знакомой публике онлайн-платформе smotrim.ru, принадлежащей ВГТРК, появилась документальная работа «Обитель. Кто мы?».
Опубликовано: Отредактировано:
Российские телеканалы начинают развивать собственные онлайн-сервисы и выкладывать туда фильмы, которые не укладываются в сетку телевещания. В январе государственная телерадиокомпания ВГТРК решилась представить — и фактически прокатывать в онлайне — картину «Обитель. Кто мы?», сделанную российской съемочной группой режиссера Эллой Тухарели по сценарию Мари Рено. Отметим главное: даже в сезон ковида, когда свернулись почти все фестивали, фильм «Обитель» получил серьезные международные награды.
Суть в том, что молодой француз с фамилией Осоргин (это одна из самых знатных русских послереволюционных эмигрантских фамилий), начинает валять дурака на ступеньках знаменитой базилики на Монмартре Сакре-Кёр. Он сидит там с картонкой, как просящие милость клошары, на которой по-русски начертано: «Кто мы?». Одни проходят мимо, другие смеются, кто-то вступает с персонажем в диалог.
Как потом скажет в фильме отец главного героя (он из русских, а жена — француженка), его дети стеснялись в школе, что они русские и старались это скрывать. Но времена изменились: теперь его сын жаждет понять, откуда он родом и почему.
В итоге он зовет своих приятелей составить ему компанию при поездке на крайний Русский Север, где он будет искать свои истоки, а приятели — снимать что-то типа документального кино. Первый вопрос приятелей: а в Белом море купаться можно? Ага, купайтесь, ребята. Особенно зимой. Французский, а если пожелаете, то и похожий на него российский флаг вам в руки.
При этом с первых кадров фильм перескакивает туда-сюда, иногда с интервалами в две-три секунды: из весенне-осеннего Парижа — в суровую русскую зиму, в окрестности какой-то крепости с церквями с маковками. Не стану темнить. Это Соловецкий монастырь, в советские годы превращенный в концлагерь для духовенства и интеллигенции. Но теперь вновь обретший свой монастырский статус.
Главный персонаж фильма — молодой француз Осоргин — приезжает сюда серьезной зимой, когда всё вокруг завалено белым-пребелым снегом, а деревья трещат от мороза. При этом — что удивляет даже меня, — мальчишки в мороз катаются на санках и даже играют в футбол, втягивая в игру и приехавшего русского француза (а ведь и я во время учебы на журфаке МГУ записался на физкультуре в футбольную секцию, и мы тоже всю зиму играли на морозе в футбол), народ предельно доброжелателен, а монахи разрешают снимать на камеру и дойку коров, и выпечку хлеба, и даже службу с деталями, которые доступны лишь тем, кому разрешили остаться в церкви после нее. Ладно службу: снимать себя, когда они зевают на дежурстве, откровенно ленятся, когда в их глазах отражается отнюдь не один только Господь. Русскому французу даже разрешают звонить в колокола. Представители редко какой конфессии дозволили бы кинематографистам подобную свободу.
Изменились не только монахи. Дома рядовых граждан вокруг монастыря, как прежде, длинные, деревянные, двухэтажные. Похожи на бараки, которые я видел в Воркуте в 1980-м, когда проходил практику в местной газете «Заполярье». Однако у всех — пластиковые окна и спутниковые тарелки рядом с ними. Живем, однако!
Добрососедство позволяет французу Осоргину легче принять правду: что его прадед находился здесь в заключении с начала 1920-х по глухие 1930-е годы. Он работал врачом. Помогал заключенным медикаментами и фальшивыми справками. Но как врач имел и поблажки. Одна из них привела к тому, что к нему на временное свидание допустили жену — так на свет появился дед главного героя фильма, а в результате и его отец.
Находка фильма — вставки советской хроники. Тут всякие достижения, съезды КПСС, опыты академика Павлова по поводу условных рефлексов: сначала на собаках, потом на малолетках. Кошмар.
Занятна в фильме и тишина. Герой — русский француз — вдруг начинает ценить местную особую тишину, в которую легко удалиться, чуть отойдя от монастыря. Я помню, как в первые выезды за границу в приморские европейские страны от Греции до Италии (Франция тут, кстати, не столь страшна) меня удручал шум, постоянно нависавший над городами — шум от мотороллеров, от стоявших в пробках на узких городских улицах автомобилей, городских торговцев. Но и в Париже, за исключением утра воскресенья, когда торговая жизнь начинается позже, шум, по московским меркам, стоит невероятный.
А что до особой зимней приморской тишины, я оценил ее в советское время на побережье близ Таллина, когда пляж и море были засыпаны снегом, в воздухе висела стынь, и уже на расстоянии десяти метров трудно было различить в сером мареве, где все еще море, а где уже — закрытое туманами и облаками — морозное небо.
Так что, когда наш француз выходит на берег Белого зимнего моря, он вдруг ощущает невероятную природную успокаивающую тишину — и видит серо-белое нескончаемое пространство тишины впереди. Он начинает чувствовать себя частью природы, планеты, вселенной. Уже этого достаточно, чтобы вернуться к корням. У самого Белого моря русский француз пишет в уме письма родным — как персонаж «Белого солнца пустыни» на брегах иного водоема — Каспийского.
Так он постепенно узнает, что жил все это время в доме, из окна которого видно место, где его прадеда расстреляли в поздние 1930-е. За что? Ни за что.
«Я понимаю, что это место, где жили мои бабушка и прадедушка. Благодаря которым я существую», — говорит главный герой.
Это фильм о гибели. Но и о том, как люди выжили и породили новые поколения. И как сейчас на Соловках продолжает жить воистину добрый народ — будь то гражданские трудяги, монахи или школьники.
Мой родной дед по линии мамы, благодаря которому живу я, Николай Дмитриевич Труш, был образованным человеком и служил начальником почты, что в ранние советские годы считалось признаком интеллигентности. В 1926 году, когда его перевели возглавить почту в один из краснодарских поселков, к ним как-то доставили много золота, которое должны были забрать только утром. Ночью нагрянула кем-то оповещенная банда. У моего деда на почте, которая заодно была домом, жили жена, 7-летний сын и 3-летняя дочь (будущая мама моей сестры и меня). Там же с семьей квартировал его помощник. Несмотря на то, что дед с помощником рисковали семьями и малыми детьми, они во имя Советской власти всю ночь отстреливались от банды — и выстояли. Благо, хватило патронов.
В благодарность деда арестовали в 1929 году — в ходе одной из первых новых кампаний по уничтожению интеллигенции. Его держали не в лагере на Соловках — в знакомой мне Воркуте. В конце 1937-го было выпустили — но тут же забрали снова и, несмотря на классическую садистскую формулировку «десять лет без права переписки», через день расстреляли в Краснодаре — в феврале 1938-го. Известна точная дата. Моя сестра выяснила ее из двух источников.
Все мы, таким образом, в России немного французы.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться