Ты как здесь оказался? —  Стреляли! («Белое солнце пустыни»)

Новейший фильм Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи!», удостоенный Специального приза жюри Венецианского кинофестиваля, номинирован от России на «Оскар» и вышел в прокат.

Кадр из фильма Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи!» © screenshot Youtube

Работа Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи!», которую спонсировал его давний партнер — олигарх Алишер Усманов, не успев толком никому у нас показаться, породила как минимум четыре мифа. 1. Что фильм — просоветский и продажный. 2. Что это первая кинокартина, в которой у нас рассказали о Новочеркасском расстреле рабочих в начале июня 1962 года. 3. Что об этом расстреле у нас никто не знает. 4. Что Кончаловский перевирает историческую правду.

Из этих четырех мифов отчасти верен только четвертый. Фильм не вполне согласуется с тем, что у нас говорили про Новочеркасск. Версия событий от Кончаловского такова, что к ней подходит определение «теория заговора».

В остальном: 1. Фильм совсем не про-, а скорее антисоветский. 2. О Новочеркасском расстреле снято немало картин, как документальных, так и телевизионных художественных. 3. Никто ничего не знает исключительно потому, что у нас и про Октябрьскую революцию мало кто теперь помнит.

Но лично меня в фильме как раз и смущает то, что он отчетливо антисоветский и антигэбистский. И вот тут у меня возникают вопросы-сомнения. В том числе нравственного характера.

Но не будем опережать события.

Итак, с 1 по 3 июня 1962 года в Новочеркасске — одном из главных городов донских казаков, уничтоженных большевиками наряду с кубанскими (вместе они были главными хранителями рубежей Российской Империи), произошел чудовищный расстрел демонстрантов. Это казалось немыслимым в социалистическом государстве, да еще во времена хрущевской оттепели. Расстрел на долгие годы стал государственной тайной. Его свидетели подписали бумагу о молчании — его нарушение каралось.

У протестов было две причины. Работникам местного завода снизили зарплату, повысив выработку. А затем (в фильме эти события совпадают) правительство объявило о повышении цен в стране на основные продукты, включая молоко.

Листовки с призывами противостоять повышению цен появились во многих городах. Но поднялся лишь Новочеркасск.

Главная героиня, которую у Кончаловского уже давно постоянно играет Юлия Высоцкая, — член горкома партии, отвечающая за промышленность. У нее взрослая дочь, работающая в лаборатории на том самом заводе, который вскоре взбунтуется, и старик-отец, полуинвалид. Она ветеран войны — работала медсестрой. На ее пиджаке орденские планки.

Она спит с женатым любовником — первым секретарем горкома — и поутру высказывает ему негодование по поводу новых цен. Мол, при Сталине цены снижали. Она вообще сталинистка и останется таковой, несмотря на все испытания, которые ее ожидают — в этом одна из нелогичностей фильма.

Голая грудь Высоцкой отражается в зеркале. Потом мы увидим грудь и даже все тело ее дочери. Зачем это? Возможно, Кончаловский желал бросить вызов феминисткам, выступающим против сексэксплуатации женщин.

Ворчание по поводу новых цен не мешает героине Высоцкой тут же отправиться в особый магазин, где у нее особая дверь — за партийным пайком. В основной части магазина при этом столпотворение и паника. Все расхватывают всё. Ведь зарплат скоро ни на что не хватит. Спички и соль — два главных продукта советских критических времен (наряду с хозяйственным мылом) — уже закончились.

И вот когда члены горкома собираются на утреннее заседание, выясняется, что главный завод города забастовал. Забастовка в советской стране — шок и оплеуха для начальства. Приезжает секретарь Ростовского обкома — но его попытка образумить пришедшую к горкому толпу завершаются после пары неаккуратных фраз бросками бутылок и кирпичей в окна. Партийным работникам приходится прятаться.

В итоге в город прибывают второй секретарь ЦК Козлов, заставляющий раздать введенным в город войскам патроны (хотя генералы в фильме пытаются сопротивляться и говорить, что это противоречит Конституции), и сам великий царедворец Микоян. На самом деле в город прибыло куда больше партийных бонз мавзолейного ряда, но на всех сценария не хватило. Бунтовщиков партийные боссы именуют исключительно пьяным хулиганьем, врагами строя и народа.

Назавтра пять тысяч человек, среди которых были и рабочие других заводов, вновь пришли к горкому. Они несли портреты Ленина, красные знамена. Впрочем, встречались и лозунги «Хрущева на колбасу». В толпе шли и женщины с детьми. Это напоминает демонстрацию попа Гапона, который 9 января 1905-го устроил поход мирной демонстрации с петицией рабочих к царскому Зимнему дворцу, где многие шли с хоругвями и в праздничных облачениях. Закончилось это расстрелом людей, известным теперь как «кровавое воскресенье».

Тут в пересказе поставлю точку, обратив внимание лишь на принципиальный эпизод. Героиня Высоцкой обнаруживает в горкоме странного мужчину с футляром из-под контрабаса в руке. Она успевает проследить за ним и видит, что он занимает место под крышей и в его руках снайперская винтовка.

Мне доступны лишь официальные источники, и в соответствии с ними все жертвы новочеркасской бойни были отчасти случайными. Есть даже сведения, сколько человек убил тот или иной сержант, у которого демонстранты пытались отнять автомат.

У Кончаловского, как я уже сказал, продемонстрирована «теория заговора». По толпе стреляли не случайно, а прицельно: засевшие на крышах снайперы КГБ. Прямо Майдан. А зачем, собственно? Чтобы подставить Хрущева (того еще сталинского палача), против которого уже зрел заговор? И кто отдал такой приказ?

Основное содержание второй половины фильма — поиск героиней своей дочери (героиня, повторю, нелогично остается сталинисткой и уверена, что при вожде народов мы уже жили бы при коммунизме). Она пыталась удержать дочь от участия в демонстрации, уже зная, что солдатам розданы патроны, и дочь сбежала из дома, убежденная в том, что у нас демократия, свобода демонстраций и собраний. В итоге героиня тщетно и с истерикой ищет дочь среди убитых и раненых. А убитых подхоронили в чужие могилы — это исторический факт.

Как всегда у Кончаловского, фильм сделан качественно. Отчего же после его картин часто возникает ощущение чего-то дешевого? Возможно, оттого, что очень хорошие эпизоды непременно чередуются у него с конъюнктурными и банальными. Например, отец главной героини вдруг достает большой сундук (а она не подозревала о его существовании в их скромной квартирке?), откуда извлекает икону Казанской божьей матери и свою антисоветскую казачью форму: он, нате вам, полный георгиевский кавалер. Нет бы хотя бы два георгиевских креста. Нет: все четыре. Вот какой у нас дед — истинный казак-герой. После чего начинает зачитывать спрятанные в том же сундуке письма об истреблении казаков в 1920-е. Как все это к месту в фильме — и сколь фальшиво выглядит.

Или: потеряв следы дочери, героиня находит под уличной лавкой бродячую собаку-мать со щенятами. И ее пронзает. Находка, достойная обоих братьев Михалковых. Финал я угадал.

В итоге фильм сводится к перечню событий. Сейчас неважно, насколько вольно режиссер их трактует. Наверняка, у семьи Михалковых есть в ФСБ свои источники информации. Важнее, что у всякого большого фильма должна быть сверхзадача.

В начале 1990-х я дважды подолгу беседовал с Алексеем Германом. Его семья не была столь обеспеченной, обласканной и прикормленной, как семья Михалковых, но все же относилась к советской элите. И именно Герман, общавшийся с золотой молодежью и ее родителями — серьезными чиновниками, вдруг сказал мне удивительную вещь: цековские начальники всегда были убеждены, что советская власть держится на честном слове. Кое-как. И стоит дать народу малейшее послабление (скажем, не наказать участников протеста в Новочеркасске), как все обвалится.

Я знаю главный закон критики: не требовать от художника того, что он не сделал. Судить лишь то, что он сотворил. Но если бы Кончаловский сделал фильм об этом страхе советских вождей перед собственным народом, я бы первым сказал, что его фильм — откровение.

Но его фильм о том, как одна сталинистка осталась сталинисткой, даже видя подноготную сторону новочеркасского расстрела (тайных снайперов на крыше) и разыскивая по моргам и кладбищам родную дочь.

ОК, это можно трактовать как смелость и радикализм. По Кончаловскому, в стране ничего не изменилось. Сталинистов по-прежнему уйма. И даже гимн СССР, если исполняется без слов (с него начинается фильм), все тот же.

Но вот тут-то я и вижу главную моральную проблему «Дорогих товарищей!».

Семье ли Михалковых, чей папа трижды переписывал слова советского гимна в соответствии с конъюнктурой времени, над ним издеваться? Тем более, что никакого личного покаяния я в фильме не усмотрел. Да, гимн тот же. А кто там писал к нему слова — да какая, по Кончаловскому, разница?