«В Москву! В Москву», которой не бывает. Российские фильмы на Московском фестивале

Закончившийся 42-й Московский международный кинофестиваль стал словно продолжением «Кинотавра», на котором всегда можно за неделю увидеть все самое приметное, что было снять в России на год. Коронавирус, влезший во все поры нашей жизни, несколько изменил специфику и нынешнего ММКФ — не было ни заезжих гостей, ни вечеринок. Зато российское кино (и без того, впрочем, обычно представленное на ММКФ довольно масштабно) в этом году стало объектом более пристального интереса — хотя бы по той простой причине, что его было больше, чем обычно.

В основном конкурсе — три отечественных картины: «На дальних рубежах» Максима Дашкина, «Мелодия струнного дерева» Ирины Евтеевой и «Гипноз» Валерия Тодоровского. cattu/ Pixabay

В основном конкурсе — три отечественных картины: «На дальних рубежах» Максима Дашкина, «Мелодия струнного дерева» Ирины Евтеевой и «Гипноз» Валерия Тодоровского. Кроме того, фильмы открытия и закрытия — также российские «Серебряные коньки» Михаила Локшина и «На острие» Эдуарда Бордукова соответственно. О спорт, ты мир! Как прекрасен этот мир, но слишком уж навязчив стал. Так что пропустим.

«На дальних рубежах» — тихий триллер о любовном треугольнике, зарожденном на российской военной базе в Киргизии. Майор Лесков любит свою жену Машу (Виктория Толстоганова), но по старой патриархальной привычке то и дело пытается задавить ее своим авторитетом главы семьи и брутального мужчины. С сыном, 15-летним подростком, у него тоже простые отношения: чуть что не так — быстренько двадцать отжиманий. Было бы странно, если бы Маша не влюбилась в кого-то помоложе и понежнее. Благо мужчин на базе достаточно — и вот Маша уже в объятиях капитана Крайнова. Тягучая скучная здешняя действительность густеет и взрывается кровавой драмой.

Автором сценария выступил известный режиссер Борис Фрумин — он выстроил интригу по всем правилам камерного артхаусного триллера, вложив при этом в уста героев минимум реплик и отдав ответственность за нагнетание нужной атмосферы визуальным средствам. Просторные степи и горы, окружающие базу, еще очевиднее подчеркивают затхлость солдафонской атмосферы военной базы. Правда, режиссер-дебютант от неопытности несколько «размазал» тот сгусток тревоги, который должен был стать центром притяжения фильма. Фильму словно не хватило боевого запала, и драма, которая могла обернуться «леденящей душу» трагедией, свелась к итоговому тезису «В общем, все умерли».

«Мелодия струнного дерева» Ирины Евтеевой, как и все ее фильмы, — на любителя-синефила. Евтеева — совершенно уникальное явление нашего (да и не только нашего) кино. Анимационно-игровой жанр, в котором она снимает, не имеет ни названия, ни аналогов, и может скорее быть наречен ожившей поэзией. Главный герой «Мелодии струнного дерева» — поэт Велимир Хлебников. А может, это «условный» Хлебников, некий обобщенный поэт, который путешествует по миру со своей поэмой «Ка». Согласно египетской мифологии, Ка — это жизненная сила, отдельное существо, живущее параллельно со своим «хозяином». В фильме фараон Эхатон отдает главному герою, поэту, свое-Ка, с которым поэт и скользит по странам и эпохам.

Зритель станет свидетелем любви Лейлы и Медлума, героев поэмы Хлебникова, побывает вместе с героями в Сирии, в Древнем Египте, заслушается стихами Хлебникова, увидит, как волшебно слова перерождаются в изображение. В роли Хлебникова снялся любимый актер Евтеевой Владимир Кошевой, тонкий, нервный, глубокий артист, словно созданный для того, чтобы перевоплощаться в поэтов. Его Хлебников — герой-одиночка, искатель, немного авантюрист, певец любви и красоты. Он красив и бесшабашен, раним и трепетен, как дитя. У него глаза раненой птицы, и Кошевому превосходно удается передать это противоречие поэта, в котором душевная тонкость уживается с невиданной душевной силой.

Свой новый фильм — «Гипноз» — в основном конкурсе представил Валерий Тодоровский. 16-летний подросток Миша лунатик. Родители находят известного психолога-гипнолога Волкова (Максим Суханов), который берется вылечить мальчика. Правда, на первом же сеансе он обнаруживает, что Миша не гипнабелен, но предлагает ему не бросать общение. Со временем сильный харизматичный Волков становится другом, врагом, проклятьем и наваждением для подростка. Наступает момент, когда реальность перестает быть очевидностью и делит в голове несчастного мальчика место с фантазией. Девушка Юля, еще одна пациентка Волкова, в которую влюбляется Миша, едва ли не до последнего момента остается загадкой — то ли была в действительности, то ли Миша все же гипнабелен, и Волков ее выдумал в качестве орудия психотерапии.

Тодоровский-младший впервые вступает на зыбкую почву мистической фантазии, словно устав от «приземленной» тематики. Надо сказать, что первый опыт воспарения к неосязаемым сферам оказался у Валерия Петровича вполне качественным и существенно интереснее его последних работ, в которых чувствуется некоторая усталость.

Сюжет-обманка, игра, в которую вовлекает зрителя брутальный Волков-Суханов, разыгран с обаятельным интеллектуальным снобизмом, в котором чувствуется дань любви к Хичкоку. Только Тодоровский решил пойти чуть дальше, не ограничившись жанром интеллигентного хоррора и снабдив фильм еще некоторыми параллельными сущностями. Так, скажем, временами фильм уходит в жанр «отцы и дети», обнажая лакуны в семейном воспитании Миши и пуская язвительные стрелы в адрес современных либеральных методов общения с детьми. «Я дам тебе справку, что нам нас…ть», — предлагает мишин отец в ответ на обиженную реплику сына, что опять родители собираются прогулять родительское собрание.

Зрителю в этом фильме немного неуютно — он все время чувствует себя поляком, смотрящим в спину Сусанину. С той лишь разницей, что Сусанин сбивал с пути умышленно, а Тодоровский — от неуверенности. Ему хочется сказать сразу много — и про отцов с детьми, и про зыбкую границу между реальностью и фантазией, и про опасность брутальной харизмы, способной свернуть с пути юную душу, и просто хочется немного попугать. Всего понемногу получается, а в целом — словно недоговаривает. Возможно, если бы режиссер сосредоточился больше на какой-то одной линии — получилось бы более внятное высказывание. Сама по себе тема вмешательства сильной личности в чью-то только-только начатую жизнь и последствия этого вмешательства — интересная. Но в «Гипнозе» она растворилась в необязательных сюжетных пассажах.

Отдельным явлением ММКФ стала картина Дмитрия Федорова «Москвы не бывает» — эксцентрическая абсурдитская комедия с элементами фарса и (да-да, опять!) хоррора. Сценарий написан Федоровым и писателем-фантастом Львом Рыжковым. Разнорабочий Леха, житель провинциального городка Улетное, ненароком оказывается втянут в запутанную криминальную историю. Запущенной квартирой, в которой он со своим напарником делает ремонт, вдруг начинают интересоваться разные подозрительные люди и структуры. А жил в этой квартире некий поэт, исписавший все обои своими стихами. Внезапно Леха встречается с приятной девушкой-журналистом, с которой, как выясняется, он уже был знаком раньше, но ни она, ни он не могут вспомнить, когда и при каких обстоятельствах. Спасаясь от следующего за Лехой по пятам криминала, парочка пытается сбежать в Москву, но не тут-то было. Провинция не отпускает. Билетов нет и не будет. Улететь из Улетного — невозможно. Потому что никакой Москвы не бывает, всем спасибо, все свободны. В какой-то момент события принимают поворот, сильно напоминающий «Шоу Трумана», только с сильнейшей российской интонацией. Фантастическая развязка (в прямом смысле фантастическая), объясняющая глухие стены, скрытые под декорациями, а ля природа, вокруг городка, поначалу обескураживает, но быстро с ней смиряешься — ведь наша родная действительность больше всего и похожа на злую фантастику.

В этом фильме всего чересчур — то чересчур смешно, то чересчур раздражает, то все чересчур аляповато, а то вдруг дико похоже на реальность — и тоже чересчур. Провинциальная жизнь, показанная в картине, затягивает как смертельное болото: куда бы ты ни дернулся — вернешься. Вспомнился «Юрьев день» Кирилла Серебренникова с такой же фатальной безнадегой — попав в русскую провинцию, человек пропадает, растворяется в ней, и чеховское «В Москву! В Москву!» становится лишь отчаянным воплем обреченных. Здесь у людей память, шипя, растворяется в местном пиве, как плоть в серной кислоте, — не зря в самом конце фильма героям предстоит начать жизнь заново, словно не было всех описанных приключений. Отсюда нет выхода. Это — воронка. Черная дыра.

Российскому кино катастрофически не хватает умных комедий. Не «Холопа» какого-нибудь с его прямолинейной узколобой моралью для учеников воскресной школы, а настоящей смеховой стихии, сквозь которую льются невидимые миру слезы. Поэтому «Москвы не бывает» — очень важный и нужный прецедент.