«Восславим царствие Чумы!»: литература о том, как жить во время эпидемии

Мир накренился. Привычные телодвижения вдруг оказались за рамками жизни: поездки, походы в театр, учеба, работа — вдруг выяснилось, что все это, еще вчера казавшееся незыблемым, может в секунду прерваться и замереть на неопределенное время. Электронная почта полнится извещениями об отмене всего подряд — фестивалей, вернисажей, кинопремьер. Киноиндустрия и шлейф причастных с замиранием сердца ждут решения руководства Каннского фестиваля: быть в этом году главному киносмотру страны или нет. И тихо надеются, что южное солнце к маю сделает свое дело, прогнав вирус.

Три самых значимых произведения об эпидемиях Studio graphique FMM

Культуре предстоят непростые времена. Отмены фестивалей одного за другим означает не только лишение себя праздника кино — это станет ударом по индустрии в целом. Продюсеры наверняка уже сейчас просчитывают убытки от возможной отмены фестиваля. Закрываются театры, переносятся вернисажи. Венецианскую Биеннале отложили на неопределенный срок.

Нет сомнений, что уже сейчас самые шустрые мастера пера засели за романы или сценарии об эпидемии. Шутка ли — оказаться в гуще голливудских событий! Ведь до поры до времени все четко знали: любая эпидемия — это голливудская выдумка, на самом же деле такого в жизни не бывает. Пройдет волна, восстановится жизнь — и появятся на свет фильмы с непременной господдержкой о том, как чрезвычайная ситуация с вирусом выявила в хороших людях очень хорошее, а в плохих — очень плохое. И будут в тех фильмах разлученные любовники и обязательный добрый спецназовец, и обязательный плохой спецназовец, и трусливый генерал, первым сбежавший в карантин, и благородный генерал, никуда не сбежавший, и спасенные дети, и красивые девушки, разглядевшие в прежних возлюбленных козлов, а в презираемых поклонниках — Данко. И будут заявки на фильмы, в которых захотят показать равнодушие властей и их лживое лицемерие, помноженное на общий бардак и неумение действовать в критической ситуации, но на такие фильмы уже денег не хватит.

Вообще тема эпидемии всегда привлекала художников — еще до коронавируса и государственной поддержки. Главной героиней произведений обычно была чума. Благодаря писателям, художникам, поэтам чума превратилась из смертельной грязной болезни в мифологического великана, вершащего судьбы людей и континентов, в демиурга, направляющего помыслы и поведение целых народов, в метафору, в символ Всеобщего Зла.

Наверное, самыми известными и самыми яркими литературными произведениями на эту тему можно считать роман Альбера Камю «Чума», пушкинский «Пир во время чумы» и отчасти — «Декамерон» Бокаччо.

Работая над «Чумой», Камю записал в дневнике: «С помощью чумы я хочу передать обстановку удушья, от которого мы страдали, атмосферу опасности и изгнания, в которой мы жили тогда. Одновременно я хочу распространить это толкование на существование в целом». Действие романа относится к 40-м годам, и понятно, что Камю имел в виду также коричневую чуму, которая в те годы хозяйничала во Франции и которая стала, по мнению писателя, катализатором мирового зла, до того бродившего по миру в поисках пристанища.

В последние дни самым цитируемым произведением стал «Пир во время чумы» Пушкина. Большинство цитирующих вряд ли помнят всю пьесу — монолог Председателя во славу чумы своей красотой и удалью затмил остальные мотивы произведения. Особенно часто сейчас на страницах изданий и в соцсетях можно встретить отрывок из монолога Вальсингама:

Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

хотя цитирующие эти бодрые строки уже предпочитают сидеть дома, а если и выскакивать — то в основном в поисках антисептика по аптекам. Но как прекрасно сказано! И как весело чувствовать себя причастным к преодолению другими экзистенциального кризиса и посмеиваться на другим персонажем — священником, призывавшим Вальсингама и компанию:

Я заклинаю вас святою кровью
Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда
Желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души.
Ступайте по своим домам!

и не замечать последней строки пьесы: «Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость», упуская из виду, что священник — вовсе не трусливый прохожий на фоне пирующих бодряков, а быть может — и единственно разумный здесь человек.

«Пир во время чумы» — своего рода оммаж «Декамерону» Бокаччо, действие которого тоже происходит во время чумы, а именно — во время страшной эпидемии 1348 года.

«Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от излишеств сильно помогают борьбе со злом», — писал Боккаччо на первых страницах «Декамерона». И рассказывает о той небольшой категории людей, которые «утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается — вот вернейшее лекарство против недуга». Бокаччо выжил в этом вихре чумы, но она унесла самых близких его людей — жену и дочь. Так что для него рассказ о демонстрации силы духа перед лицом смерти был особенно важным и личным делом.

И чтобы закольцевать тему эпидемии и культуры: именно у Бокаччо культура становится основой бесстрашия по отношению к чуме. В отличие от героев «Пира во время чумы», накрывших стол и собравшихся предаваться телесным утехам, герои «Декамерона», — компания из трех юношей и семи дам, образованных, благородных, эрудированных. Они знатоки и истинные потребители искусства, верные его поклонники, и «обрамление» декамероновских рассказов само по себе значительнее, важнее самих рассказов. Это ведь тоже своего рода пир во время чумы, только пир утонченный, изящный, выросший не из наполненных вином бокалов, но из потребности в культурной подпитки.

Из заметных произведений об эпидемии можно вспомнить еще «Дневник чумного города» Даниэля Дефо — о Лондоне во время эпидемии 1665 года, в котором автор старается максимально подробно и бесстрастно рассказать о быте британской столицы в те страшные минуты. В отличие от «Дневника…», роман Алессандро Мандзони «Обрученные», написанный через сто лет после книги Дефо, на ту же тему — необычайно поэтическое произведение, исторический роман, основанный на реальных событиях — голод, чума, гражданская война в Италии, — но при этом проникнутый необычайным романтическим духом. И все-таки самые мощные «чумные» произведения — «Чума», «Пир во время чумы» и «Декамерон».

Эти три самых значимых произведения об эпидемиях — три разных модели поведения в минуты общей опасности. Ты можешь быть наблюдателем, фиксирующим течение болезни и делающим выводы лишь в уме, незаметно для окружающих. Можешь удариться в загул за накрытым столом, отпустив страх и горе. А можешь вспомнить, что во все времена искусство и культура — лучшие врачеватели. И если они не способны вылечить тело, то укрепят дух, и тогда телесные страдания покажутся не такими суровыми.
Может статься, что всем нам в ближайшее время предстоит сделать выбор — по какой модели жить в мире бушующего вируса. Кому как, конечно, но думается, что третий — предпочтительный.