Клеман Кожитор о «Галантных Индиях» и российском чувстве катастрофы
В Парижской опере состоялся дебют 35-летнего французского видеохудожника Клемана Кожитора (Clément Cogitore). На главной французской сцене он поставил «Галантные Индии» Жан-Филиппа Рамо. Русской службе RFI режиссер рассказал о том, как родилась эта идея, а еще — почему он снял два фильма в России, и какие проекты его ждут после «Галантных Индий».
Опубликовано:
Слушать - 11:57
RFI: Вы известны как художник и автор фильмов, за которые вам присудили премию Марселя Дюшана, самую крупную во Франции в области современного искусства. Почему вы решили обратиться к опере? Чья это была идея, ваша или руководства Парижской оперы?
Клеман Кожитор: Изначально это была моя идея. Парижская опера просто предложила мне карт-бланш для так называемой «Третьей сцены» (онлайн-платформа Парижской oперы — RFI). Обычно авторы этих фильмов — режиссеры, писатели, художники — снимают короткий фильм, имеющий отношение к миру оперного театра. Когда Опера обратилась ко мне, я решил сделать что-нибудь на тему знаменитого танца из оперы Рамо. Это «Трубка мира», очень известный отрывок из «Галантных Индий». Этот фильм можно видеть на «Третьей сцене». Он понравился директору театра, и он предложил мне поставить уже настоящую оперу, целиком и не в виде фильма.
Музыка — это привычный для вас мир? Или по сравнению с изображением — скорее чужой? Как вы подходили к работе с музыкальным произведением?
С оперой Рамо я был знаком и раньше, но мое отношение к ней было скорее интуитивным, чем профессиональным. Я относился к «Галантным Индиям» как слушатель, как влюбленный в нее дилетант. Барокко — вообще моя первая любовь в музыке, этот стиль мне очень близок, и через него я вошел в мир оперы. Мне кажется, что для французов именно с Рамо начинается любовь к музыке. В детстве я играл на кларнете, могу прочесть партитуру. Когда ставишь музыкальное произведение это, конечно, помогает.
Вам пришлось работать с разными жанрами — с танцем и лирическим пением. Кроме того, опера Рамо — это четыре очень разных мира. Отсюда, собственно, и название — ведь его «Индии» это и Турция, и Америка… Что для вас было самым сложным?
«Галантные Индии» — не просто опера, а опера-балет. Мне это помогало. Потому что с танцем легче работать, чем с оперной постановкой, тем более, когда речь идет о таком зале, как на площади Бастилии. С оперным пением все гораздо сложнее при постановке. Хотя, конечно, солисты и дирижеры все сделали, чтобы я практически забыл про эти сложности. Но вначале я страшно боялся. Все было огромным — само произведение, зал, технические средства, предоставленные, чтобы я смог воплотить мой воображаемый мир на сцене. (Подробнее о балете в «Галантных Индиях» Клемана Кожитора — на сайте RFI).
Ваши фильмы и теперь опера — диалоги с произведениями других авторов. Иногда их слышно, а иногда герои как будто живут в безвоздушном пространстве, в котором не распространяется звук. Кто в мировой литературе и в кино оказал на вас наиболее сильное влияние?
Это очень длинный список. Он начинается с пещерной живописи и доходит до Дэвида Линча. Но поскольку мы сейчас говорим со слушателями русской службы RFI, то я лучше назову российских авторов, которые оказали на меня большое влияние. Так получилось, что среди них было много русских писателей. Например, Булгаков стал для меня настоящим шоком, и Достоевский тоже. А желание заниматься кино возникло после знакомства с фильмами Тарковского. Это тоже было одно из моих откровений, если уж говорить высоким стилем. Я думаю, что чувствую близость не с Россией вообще, а именно с этими авторами, с этими голосами. А они уже привели меня в Россию, где я сделал два фильма.
Не знаю, почему именно в России. Думаю, что существует определенная близость к некоторым культурам, вот и здесь такой случай. Мне многое близко в российском ощущении мира. Например, отношение россиян к природному пространству, к тайге. Или отношение к верованиям и духовному ощущению. Во Франции оно иное. Разница очень большая, она поражает и притягивает. А еще в России есть чувство нахождения на краю катастрофы или даже жизни после катастрофы, оно очень ясно чувствуется в русской литературе и кинематографе.
Вы упомянули отношение к природе. Эта тема возникает во многих ваших произведениях. Если говорить о «Галантных Индиях», то в конце мы становимся свидетелями извержения вулкана. Она есть и в вашем фильме «Сглаз» и звучит там особенно сильно. Но я бы в первую очередь упомянула фильм, который вы сняли в России, на Енисее, «Брагино». Он — о людях, которые живут в полном слиянии с природой и которых пытается выкинуть оттуда и уничтожить цивилизация. Это важная вас тема?
Я пытаюсь просто назвать вещи, сделать их видимыми, рассказать о них. Я не думаю, что цивилизация противостоит природе. Насилие и жестокость существуют и там, и там. Но и в цивилизационном пространстве, и в природном есть много света.
Еще одна тема, которая прочитывается практически во всех ваших вещах — это верования. Именно древние, первобытные ритуалы и религиозные обряды. Вы сейчас об этом упомянули сами, когда говорили о русском мироощущении. Почему это важно для современного человека, который, скорее всего, никогда о них и не слышал?
Я думаю, — и это также подтверждает история искусства — что даже в самые давние времена, когда люди рисовали на стенах пещер, изображения изначально имели ритуальную цель. Все, что рисовали эти мужчины и женщины, их танец и пение — все это были ритуальные действия. Они хотели войти в контакт с невидимыми силами или построить с помощью общего ритуала сообщество. Я думаю, что и сегодня, в нашем цифровом мире, очень далеком от наскальных изображений, мы не полностью от этого отошли.
Если вернуться к «Галантным Индиям», то наибольшие обсуждения вызвали, конечно, танцы «неблагополучных кварталов» на музыку Рамо. Это сочетание было заявлено еще в видео «Трубки мира» для «Третьей сцены». Но в вашей постановке есть и другие очевидные аллюзии с современностью — например, мигранты, чей разбитый корабль выбрасывает на берег. Это было осознанное решение с вашей стороны или параллель возникла сама?
Во время работы над постановкой я очень внимательно относился к тому, какие «встречи» и параллели может вызвать произведение с современным миром — к тому, какие сигналы оно подает, какие образы рождает. Например, параллели с эмоциями. Мы ими полны, и они могут резонировать с произведением, которому триста лет. Некоторые вещи никогда не исчезают. Вернее, они появляются заново. Конечно, невозможно не заметить некоторых способов прочтения произведения или его транспозиции. Но это меня не очень интересует. Мне гораздо интереснее вопрос «как». Как, какие образы оно рождает, какое ощущение вызывает у зрителя? Как действует на его зрительное ощущение, воображение, какие вызывает чувства? Это гораздо интереснее для меня, чем распознавать сигналы.
Какими проектами вы занимаетесь сейчас?
У меня сейчас проходит выставка в Бордо, а затем в ноябре откроется в Германии, в Штутгарте. Там будут мои последние вещи, среди них — инсталляция, которую я показывал в прошлом году в Центре Помпиду, она теперь путешествует по разным городам, а также будут более старые вещи. В Бордо представлено около двадцати вещей. Мне кажется, это самая масштабная моя выставка из всех, что проходили до сих пор. А затем я собираюсь снимать второй полнометражный художественный фильм — в Париже.
Будут ли новые театральные постановки? Оперы?
Никаких театральных проектов у меня нет, этот мир меня не очень привлекает, а вот опера — да. Мне сделали несколько других предложений, о которых я пока не могу говорить, и я их принял. Так что я буду снова ставить оперу.
А коснутся ли ваши новые проекты России?
У нас есть совместный проект с Пушкинским музеем в Москве. В январе я представлял там мои работы, шли мои фильмы, были дискуссии и лекции. Сейчас музей расширяется, и у нас родился совместный проект.
Опера «Галантные Индии» в постановке Клемана Кожитора будет показана в программе «Лучшие театры мира в кинотеатрах»: ЦДК — 16 ноября, «Каро 7Атриум» — 23 ноября.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться