Атака на русскую философию пока отбита

Воскресная колонка Гасана Гусейнова о «внезапной актуальности философской темы Ада», о том, как «язык и повадки Ада стали предметом настоящей философии» и как «всё новый и новый материал для изучения языка и культуры Ада поставляют нам старо-новые хозяева России, их сторонники и их жертвы».

Жан-Поль Сартр (1905 - 1980) © DR

Все без исключения научные работники в СССР и в РФ сталкиваются с необходимостью сформулировать «научную новизну», «актуальность» и «практическую значимость» любого научного исследования — кандидатских и докторских диссертаций, статей и книг.

Не сформулировал — пшел вон. Это придумал, конечно, не я, но я, как и все авторы диссертаций, защищенных в СССР и в РФ, указывал эти три пункта.

Можно сколько угодно иронизировать и дразниться, но против правды не попрет никто — ни представители так называемых точных наук (science), ни работающие в области какой-нибудь гуманитарной (humanities). В этих последних есть области исследования, не обладающие ни малейшей актуальностью, а вот некоторую новизну (подхода, найденных документов и мн. др.) выказывающие.

Недавно все российское мыслящее общество получило удивительную возможность наблюдать за тем, как внезапно актуальной стала философская тема Ада. Выяснилось это при довольно трагикомических обстоятельствах. В министерстве образования и науки решили назначить нового директора в Институт философии РАН, знаменитый ИФРАН. Обычно коллективы вузов и институтов не сопротивляются. А тут заминка вышла. ИФРАН, некогда кузница официальной советской философии, за несколько постсоветских десятилетий превратился в учреждение новое, и многие работающие там философы занялись не обслуживанием издохшей советской идеологии, а настоящими философскими темами. Так бывает. Люди освободились от диктата цензуры и стали философами.

Тут власти и спохватились и решили назначить туда директором какого-то своего человека, от философии в ново-старом смысле слова далекого. И тут вдруг оказалось, что философы вырастили в себе первое и главное свойство, наличие коего и делает человека философом. Об этом еще Сократ сказал: первое свойство философа — храбрость. Почему? А потому что только храбрый человек готов выдержать столкновение с мыслью, или с собственным логическим выводом, который человеку может не понравиться. Одно дело — отвергать или принимать чужие мысли, совсем другое — признавать свою ошибку. На это, говорит Сократ, и способен только философ.

Так вот, философы ИФРАНа бесстрашно потребовали от начальства убрать своего ставленника. И — о чудо! — начальство отступило. Но тут же решило — силами недобросовестных журналистов — представить сотрудников института людьми, исследующими черт знает что. Особенно резвились недоучки, когда узнали, что в ИФРАНе кто-то на протяжении несколько лет изучал «проблему Ада» в истории философии.

► Философия институтов. Уроки скандала с попыткой рейдерского захвата ИФ РАН

Между тем, всякий ведь понимает, что ад — это проблема, с которой всем нам сегодня приходится иметь дело каждый день. Особенно журналистам. Посудите сами.

«Россиянин избил страдающего эпилепсией отца из-за супа»

Это заголовок

«Житель Перми избил страдающего эпилепсией отца из-за не убранного в холодильник супа»

Это — тизер, или привлекающее внимание читателя резюме статьи. А дальше — сама статья.

«Житель Перми избил страдающего эпилепсией отца из-за того, что пожилой мужчина не убрал суп в холодильник. Об этом сообщается в Telegram-канале Ural Mash.

По сведениям издания, сын с отцом проживали вместе. У них в квартире завелись тараканы, поэтому россиянин попросил пожилого отца проследить за тем, чтобы насекомые не попали в приготовленную еду и убрать ее в холодильник.

Позже мужчина обнаружил, что отец проигнорировал его просьбу. Он пошел к нему в комнату разбираться.

Пожилой россиянин замахнулся на сына тростью. Тот же в ответ набросился на инвалида с кулаками. Позже мужчину с травмами доставили в больницу.

Однако во время судебного заседания россиянин простил сына. В наказание жителю Перми дали 1,5 года исправительных работ.

Ранее в Санкт-Петербурге 32-летний местный житель зарезал 66-летнего отца-пенсионера и выпрыгнул с балкона при задержании.

В ночь на 19 января подозреваемый распивал спиртное вместе с отцом. Во время посиделок между ними произошла ссора, а затем мужчина избил пенсионера руками и ногами и несколько раз ударил ножом в грудь. В результате потерпевший скончался на месте».

Стоит ли после таких статей о жизни нашего городка и нашего времени свысока смотреть на философов, размышляющих об Аде? Едва ли. Тем более, что заголовок статьи содержит грубую логическую ошибку, неверно истолковывающую событие и уводящую читателя далеко в сторону от обсуждаемой проблемы ада. В самом деле, разве «из-за супа» пермяк избил своего страдающего эпилепсией отца? Или «из-за того, что отец не убирал суп в холодильник»? Или из-за того, что в доме завелись тараканы? А подозреваемый петербуржец? Он что, зарезал своего отца, находясь в состоянии опьянения? А вдруг он давно решил убить отца, а напился для храбрости и для того, чтобы «пенсионер» расслабился? Это только вопросы. Вопросы, которые мы могли бы задать самому Аду в любом городе, не только в Перми, в любой стране, не только в России. Но мы не знаем, как с Адом вообще разговаривать.

Не готовы к серьезному разговору не только с Адом, но и об Аде. И тут уже невозможно отделаться хлесткой характеристикой Ада, подаренной нам французским философом: «Ад — это другие». Но ведь и сам Сартр объяснял эти свои слова в том смысле, что Ад — это истинное знание о нас самих, только полученное от других. Это не то, что мы сами хотели сказать, а то, что другие услышали от нас самих о нас самих.

Иначе говоря, ад — это место, в котором мы обнаруживаем себя и, пусть немножко, но и место, в которое мы стремились, или место нашей ошибки. Среди самых популярных речений нашего времени — слова о «дне» («днище»), которого мы то и дело достигаем, и тут «снизу постучали». Мало нам слова «Ад», мы вспомнили и Маяковского с его Адищем. Бунин в 1919 году назвал Маяковского человеком, прекрасно обжившимся в новом советском аду, а два года спустя Корней Чуковский, чуткий читатель поэзии и сам поэт, объяснил появление этого «адища» выбором «максимальных слов» — важного знака попадания в этот самый Ад: «разговорище, волнище, котелище, адище, шеища, шажище, Вавилонище, хвостище». В статье, посвященной сравнению поэтического языка Анны Ахматовой и Владимира Маяковского, Чуковский в 1921 году предсказал и то, что случится с народным русским языком через сто лет.

«Похоже, что вся Россия раскололась на Ахматовых и Маяковских. Между этими людьми тысячелетья. И одни ненавидят других. Ахматова и Маяковский столь же враждебны друг другу, сколь враждебны эпохи, породившие их. Ахматова есть бережливая наследница всех драгоценнейших дореволюционных богатств русской словесной культуры. У нее множество предков: и Пушкин, и Боратынский, и Анненский. В ней та душевная изысканность и прелесть, которые даются человеку веками культурных традиций. А Маяковский в каждой своей строке, в каждой букве есть порождение нынешней революционной эпохи, в нем ее верования, крики, провалы, экстазы. Предков у него никаких. Он сам предок и если чем силен, то потомками. (…) У нее издревле сбереженная старорусская вера в Бога. Он, как и подобает революционному барду, богохул и кощунник. Для нее высшая святыня — Россия, родина, „наша земля“. Он, как и подобает революционному барду, интернационалист, гражданин всей вселенной, равнодушен к „снеговой уродине“, родине, а любит всю созданную нами планету, весь мир. Она — уединенная молчальница, вечно в затворе, в тиши: „Как хорошо в моем затворе тесном“.

Он — площадной, митинговый, весь в толпе, сам — толпа».

Пройдет всего десять лет, и вскоре после самоубийства Маяковского официальная — и казенная, и культурная — русская поэтическая речь как по команде отвернется от Маяковского и повернется к Ахматовой. Адище присвоит себе, засосет в себя всю эту «изысканность и прелесть традиции», бросив народу в бараках шелуху, оставшуюся от Маяковского. Долгое советское семидесятилетие людям — и назвавшимся философами, и назвавшимся поэтами — будет запрещено переспрашивать: «Как же так получилось? Как дошли мы до жизни такой, что ни одному слову нашему нельзя больше верить?»

О счастье! Ведь вот уж тридцать лет всё это можно изучать. Язык и повадки Ада стали предметом настоящей философии. Всё новый и новый материал для изучения языка и культуры Ада поставляют нам старо-новые хозяева страны, их сторонники и их жертвы. «У жизни со смертью еще не окончены счеты свои…»