Бесплодные усилия любви. «Сын» в постановке Юрия Бутусова в РАМТе

Отечественный театр только начинает постигать драматургию Флориана Зеллера — одного из самых модных молодых европейских драматургов. Его знаменитая трилогия «Отец», «Мать», «Сын» в России пока известна по двум пьесам — «Папа» в «Современнике» в постановке Евгения Арье и «Сын» в РАМТе в постановке Юрия Бутусова.

Сцена из пьесы «Сын» в постановке Юрия Бутусова © РАМТ

«Сын» — пожалуй, самая простенькая пьеса из трилогии. И по замыслу, и по драматургии, и по тем проблемам, что пытается поднять и осмыслить. Тем больше заслуга Бутусова, сумевшего вывести нехитрые смыслы к высокой трагедии.

Казалось бы, что может быть привычнее и проще, чем сценические (или экранные) страдания подростка, болезненно переживающего развод родителей? Отец семейства Пьер (Александр Девятьяров) уходит из семьи к молодой красавице Софии (Виктория Тиханская). Они быстро обзаводятся младенцем и изо всех сил стараются создать видимость юной счастливой семьи. Тем временем бывшая жена Пьера Анна (Татьяна Матюхина) страдает не только от ухода мужа, но и от беспокойства за сына Николя (Евгений Редько) — он уже три месяца не был в школе, стал нелюдим, не общается с друзьями. Спектакль начинается с экспрессивного танца Анны, и зритель, еще не зная, о чем пойдет речь, сразу понимает, что впереди — трагедия. Движения женщины одновременно изящны и угловаты, под глазами — черные полукружья. Ее бывший муж Пьер тоже угловат — преувеличенно, гротескно. У него громадные накладные плечи, лицо намазано белой краской, один уголок рта нарисован вверх, другой — вниз. Бывшие супруги — то ли персонажи комедии дель арте, то ли марионетки, которых водит невидимая недобрая рука.

Сына играет самый старший из всей команды спектакля — Евгению Редько 62 года. У Редько за плечами — длинная яркая биография, но лучше роли подростка Николя у него, кажется, не было. Выбор опытного немолодого актера на эту роль легко объясним: на фоне инфантильных родителей этот парнишка кажется взрослым человеком — думающим, рефлексирующим, честным перед самим собой. Только смешная черная шапочка да вызывающе дерзкие интонации выдают в нем подростка. К тому же режиссер отчасти хочет уговорить зрителя смотреть на взрослых с детской, подростковой колокольни. А уж какими смешными и нелепыми кажутся взрослые, когда нам 14–15, наверное, и напоминать не надо.

Сын - Евгений Редько © РАМТ

В спектакле есть еще один персонаж — Человек, который поет (Денис Баландин) — элегантно одетый молодой человек во фраке и в совершенно нелепой тут черной шапке — такой же, как у Николя. Под его песни — то это ария из классической оперы, то джаз — герои то и дело пускаются в свои безумные танцы, когда любые слова, пытающиеся рассказать о страдании, бессильны. В бутусовских танцах (точнее — в танцах, поставленных хореографом Николаем Реутовым) — порой не меньше смысла, чем в репликах героев. Здесь у каждого свой танец — неуверенный у Николя, изломанный — у Пьера, необыкновенно грациозный — у Софии, угловато-трагический — у Анны.

Пьеса Зеллера для Бутусова — почти чистый лист, tabula rasa. Пьесу, впервые поставленную в парижском «Театре Елисейских полей» в 2018 г., когда она получила восемь номинаций на приз «Мольер» (высшая театральная премия Франции), режиссер начиняет своими смыслами и своей, особой экспрессией, какой у Зеллера нет и в помине. Зеллер — о том, что жизнь вообще-то сложная штука (кажется, мы об этом уже где-то когда-то слышали), Бутусов — о том, что любовь не всегда то, чем кажется. Что порой собственные страдания из-за ближнего мы принимаем за любовь к нему. Что даже распахнутые объятия могут быть эгоистично неуклюжими. Что любовь совсем не всегда сильнее смерти, и усилия любви гораздо чаще бывают бесплодными, чем наоборот.

С помощью сценографа Максима Обрезкова Бутусов создает на сцене аскетичное пространство, в котором лишь большой квадратный стол да еще сбоку — дверь, в которую время от времени уходит кто-то из героев. В основном — София. Кажется, она единственная, кто умеет видеть выход. В какой-то момент над сценой зависает огромная луна, придающая трагедии космический размах, — это фирменное бутусовское, достаточно вспомнить такую же луну в его же «Короле Лире», премьера которого недавно состоялась в Театре им. Евг. Вахтангова. И мрачные птицы, предвестники трагедии — тоже любимое бутусовское. В «Сыне» еще помимо рассевшихся на столбиках птиц на сцене появляется внушительных размеров чудище-птица, цель которого не совсем ясна, но зловещих чувств добавляет.

«Сын» — очень чувственный спектакль. Здесь невидимые нити, связывающие персонажей, — будь то влюбленность, обида или сочувствие, — ощущаются любым, у кого не канаты вместо нервов. Хотя в бутусовской практике это едва ли не самый «классический» спектакль, во многом лишенный так любимой Бутусовым эстетики безумия. И это дорогого стоит — когда в театре на первый план выходят не «слова, слова, слова…», но язык экспрессии и чувств. Самый искренний язык в мире.