«Моим братьям и сестрам французским огромный привет»: два года назад в Беларуси арестовали правозащитников центра «Вясна»
14 июля исполняется два года со дня ареста руководителей белорусского правозащитного центра «Весна» Алеся Беляцкого, Валентина Стефановича и Владимира Лабковича. Как за эти два года изменилась ситуация с правами человека в Беларуси, рассказали участники пресс-конференции в парижском офисе Международной федерации за права человека (FIDH). Русская служба RFI побывала на пресс-конференции в FIDH и поговорила с представительницей «Весны» Дианой Пинчук и координаторкой региональной программы Всемирной организации против пыток (OMCT) по Европе и Центральной Азии Евгенией Андреюк.
Опубликовано:
В марте суд в Минске вынес приговор в отношении сотрудников белорусского правозащитного центра «Весна». Правозащитники были признаны виновными в «контрабанде организованной группой» и в «финансировании групповых действий, которые грубо нарушают общественный порядок». Поводом стали средства, поступавшие из-за рубежа для оплаты штрафов, услуг адвокатов и счетов за содержание в изоляторах пострадавшим от репрессий белорусского режима.
Руководитель «Весны» Алесь Беляцкий получил 10 лет колонии, его заместитель Валентин Стефанович — 9 лет колонии, координатор кампании «Правозащитники за свободные выборы» Владимир Лабкович — 7 лет колонии. Еще один правозащитник «Весны» Дмитрий Соловьев был приговорен к 8 годам колонии заочно.
Накануне годовщины в парижском офисе Международной федерации за права человека (FIDH) прошла пресс-конференция с участием представителей самой FIDH, а также «Мемориала», «Весны» и Всемирной организации против пыток (OMCT), на которой был представлен доклад по итогам двух тайных миссий по наблюдению за ходом судебного процесса над правозащитниками. В ходе этих миссий были задокументированы нарушения основных прав подсудимых. «Присутствовавшие в зале суда международные и белорусские наблюдатели стали первыми свидетелями той пародии на правосудие, которая развернулась в ходе этого судебного процесса», — говорится в заявлении руководителя программы FIDH по Восточной Европе и Центральной Азии Ильи Нузова.
Диана Пинчук («Весна»): «У нас нет полной картины репрессий. Общество находится в состоянии невероятного уровня страха, люди боятся даже сообщать информацию о задержании»
RFI: В чем, на ваш взгляд, важность этого доклада, который документирует все процессуальные нарушения при том, что и так очевидна политическая мотивированность преследования и абсурдность приговора?
Диана Пинчук: Очень важно, как вы и сказали, документировать, это очень правильное слово. Важно собирать эти свидетельства от людей, которые выходят [из тюрем]. Сейчас у нас очень большая сила — это бывшие политзаключенные, они выходят десятками, они тоже вынуждены покинуть Беларусь, потому что задерживают повторно, возбуждают новые уголовные дела. Мы документируем их свидетельства. Нам важно собрать этот массив доказательств, свидетельств, чтобы привлечь виновных к ответственности в будущем. А такой момент обязательно наступит. И сейчас важно не потерять этих людей. Сейчас работа правозащитников даже важнее, чем в будущем будет работа независимых судей, прокуроров. Мы собираем этот массив и стараемся делать это разными формами, описывать всю ситуацию о репрессиях на нашем сайте. Нас мало читают, в Беларуси мы заблокированы, но мы относимся к этому, в том числе как документации.
RFI: Есть ли у вас связь Алесем, Валентином и Владимиром? Что можно сказать об их состоянии, об условиях заключения?
Связь есть только у родственников. Их отправили в одни из самых ужасных колоний в Могилевской области. Владимира Лабковича отправили в грустно известную колонию в Шклов, где умер политзаключенный Витольд Ашурок. Там перебои с письмами. Здоровье, понятно, ухудшается. У Владимира очень большие проблемы со зрением. Еще в СИЗО на Володарского, ему заказывали очки и на несколько уровней у него падало зрение, несколько новых пар очков ему передавали. Он очень переживает о семье, о детях — у него близнецы, и он очень скучает по ним и переживает, что они растут без отца.
Что касается Валентина, то он старается держаться. И как в советские времена, когда в лагеря передавали от родных зашифрованные весточки, так и мы сейчас зашифровали, постарались передать, что я еду во Францию, и чтобы он передал какой-то привет в FIDH, вице-президентом которой он является, и чтобы он знал о поддержке, потому что это очень важно знать. И вот я получила от него весточку, он пишет:
Моим братьям и сестрам французским от меня огромный привет. Я чувствую их поддержку и знаю, что они помнят меня и поддерживают меня. Это очень-очень важно для меня, для нас. Я уверен, что благодаря в том числе и этой поддержке, и солидарности, я скоро увижусь с ними и обязательно приеду к ним в Париж. Всех-всех безмерно, безгранично люблю.
А Алесь — в колонии строгого режима в Горках, она тоже грустно известная, оттуда вообще мало каких-то свидетельств, не только от политзаключенных, но в целом от заключенных. За последние годы мы вообще не знаем, что в этой колонии творится.
Сейчас в Беларуси тысячи фактов преследования по политическим мотивам. Как вообще справиться с таким количеством дел и как найти адвокатов, в условиях, когда на них также оказывается давление?
По подсчетам «Весны», сейчас в Беларуси 1,5 тысячи политзаключенных — те, кто находится в тюрьмах и колониях, и те, кого приговорили к «химии», то есть ограничению свободы. Эта цифра тоже может быть больше, потому что многие родственники против признания их политзаключенными. Сотни тысяч человек покинули Беларусь, это в том числе и бывшие политзаключенные, и те, кому просто поступили угрозы, вызвали на допрос, как меня, например. Я превентивно уехала. Точной цифры нет, сколько выехало из Беларуси. Сотни тысяч прошли через пытки. И эти все ужасы происходят прямо сегодня, прямо в эту минуту. И у нас нет полной картины репрессий. Сейчас общество находится в состоянии невероятного уровня страха. Люди даже боятся сообщать информацию о задержании. Сейчас это небезопасно. Например, за интервью независимому СМИ могут дать четыре года колонии. Поэтому очень сложно получать информацию.
Кроме того, вы упоминали в ходе пресс-конференции о давлении на адвокатов, которые работают по политическим делам. Насколько проблематично сейчас найти защитников?
Наши адвокаты большие молодцы, даже сейчас они продолжают работать в таких условиях, хотя очень многие лишены лицензий, в том числе из-за того, что защищали политзаключенных. Сейчас для политзаключенных не найти адвоката. Как-то один политзаключенный рассказал, что его родственникам адвокатка ответила, что лучше бы он убил кого-нибудь, чем сходил на этот марш, за который его сейчас судят. То есть они тоже находятся, как и все общество, в состоянии дикой запуганности. Во-первых, некоторые отказываются от таких дел из-за страха просто остаться без лицензии. Многие адвокаты в 2020 году выехали, когда поняли, к чему это все ведет и что не получится осуществлять свою законную деятельность.
В тюрьмах сейчас находится шесть адвокатов-политзаключенных только за то, что они выполняли свою адвокатскую деятельность. Режим, даже не стесняясь, в обвинении пишет: «оказывал правовую помощь „Фонду правовой солидарности“», как, например, в случае Александра Данилевича, которого осудили на 10 лет колонии. То есть быть адвокатом в Беларуси и защищать политзаключенных — это может стать преступлением. И часто работа адвоката у нас сводится только к «почтовой службе», то есть съездить в колонию и передать вести, рассказать, в каком состоянии находится подзащитный. И даже такой возможности теперь нет в Беларуси. Например, адвокат Юлия Юргилевич, которую сейчас судят за то, что она рассказала про политзаключенного Алеся Пушкина, который умер в тюрьме, где она находится.
Когда нет независимых СМИ, нет правозащитных организаций больше, давление на адвокатов, какие тогда возможности остаются, чтобы помогать политзаключенным в Беларуси?
Некоторые моменты, конечно, мы не можем раскрывать в целях безопасности. Но правозащитники, журналисты и активисты, те, кто сидят в тюрьмах и кто был вынужден покинуть Беларусь, не единственные в Беларуси люди, которым важны вопросы справедливости и права. И многие не безразличные белорусы нам сообщают информацию. И то, что люди остаются в Беларуси, не значит, что они перевернули страницу. Нет, никто не перевернул страницу. Они стараются в рамках своих возможностей помогать политзаключенным на местах, писать письма, которые редко доходят, но доходят, посылки передавать, денежные переводы политзаключенным делать. Как я уже сказала, большая сейчас сила — это бывшие политзаключенные, их уже, наверное, до пару сотен. И они выносят очень важную информацию, с которой мы работаем, например, рассказывают про Алеся Беляцкого, в каком состоянии они его видели в застенках, в СИЗО. Так что мы находим какие-то способы. И это все — благодаря людям.
Евгения Андреюк (OMCT): «Даже если завтра отпустят полторы тысячи, послезавтра они могут задержать новых полторы тысячи, потому что законодательство стало таким, что можно задержать кого угодно и за что угодно»
RFI: Алесь Пушкин — политзаключенный, который умер 11 июля в тюрьме. Это не первая смерть политзаключенных в тюрьме. Что можно сказать про обстоятельства этих смертей, власти дают какие-то объяснения?
Евгения Андреюк: Мы знаем сейчас о трех смертях. Но это просто те люди, о которых мы знаем, обычно это более активные люди. Я боюсь, что реальное количество смертей может быть больше, но мы просто о них не знаем. Часто люди просто не знают, кому говорить. Особенно когда человек погиб, позиция семьи часто в том, что «ну, это уже случилось, похороним и будем жить дальше». Не все семьи хотят вовлекаться дальше в процесс общественного расследования. На них начинают давить органы. Есть анонимные свидетельства врачей, но это не дает никакого объяснения, что с ним произошло. Со стороны власти нет никакой информации. Они делают формальные вещи. Они обязаны по закону провести внутреннее расследование, которое они и проводят. И меня это иногда даже удивляет, что они до сих пор придерживаются процедуры. Но они делают просто формальные вещи.
Информация, опять же анонимная, от докторов, которая появилась по поводу смерти Алеся Пушкина, в том, что у него была запущенная стадия язвы. То есть он фактически с дыркой в желудке поступил в больницу. Все настолько запущено было, ему не была оказана медицинская помощь [в тюрьме], что когда он поступил в гражданский госпиталь, фактически ничего нельзя было сделать. Но у меня лично есть сомнения: откуда мы знаем, что этот источник — это доктор, а не человек от правительства, который специально дает эту информацию? Может быть, реальные причины смерти другие. То есть в этом часть проблемы с освещением ситуации. Есть информация, о которой я бы хотела заявить или написать, но не могу, потому что мы не можем сказать, насколько она достоверная.
Как вы сейчас сказали, несмотря на весь этот беспредел, власти все еще пытаются сохранить формальные приличия, пишут отчеты. Для режима в Беларуси все еще важна международная реакция, и давление Запада до сих пор может иметь какой-то эффект?
Да, это хороший вопрос. И для меня это тоже секрет, зачем они это делают? Сейчас Беларусь меньше уделяет этому внимания, чем раньше. Например, есть такой большой Международный пакт о гражданских и политических правах, за его исполнением следит Комитет по правам человека [ООН], туда можно подавать индивидуальные жалобы. Но с этого года Беларусь вышла из договора, теперь больше нельзя подавать индивидуальные жалобы. И теперь мы видим, что то, что представители МИДа официально говорят и комментируют, — это уже за рамками дипломатического языка, даже по обычным меркам — это хамски, не говоря уже о дипломатическом [языке]. Но при этом они все равно соблюдают свои процедуры, принимают новые законы, людей по ним судят. Меня всегда это поражает. Это столько ресурсов. Вся эта гигантская машина на это работает.
В своей работе мы используем целый ряд инструментов. И я всегда говорю, что с такими режимами никогда не понятно, что сработает. Первый такой слой — это [персональные] санкции. Я не исключаю, что на личном уровне для кого-то из судей, прокуроров, кто ездит еще и у кого родственники тоже за границей, санкции могут быть достаточной мотивацией, чтобы уклоняться от политических дел, отказываться вести их. Есть и такие люди в органах власти. И мы сейчас видим, что формируется более или менее один пул судей, адвокатов, прокуроров, которые штампуют эти уголовные дела. Это всегда одни и те же фамилии.
Уровень, который мы меньше знаем, — это вопросы экономических санкций, политического давления. Мы не знаем, на каком уровне идут сейчас эти политические переговоры, о чем они идут. Но, конечно, Беларусь торгуется политическими заключенными с разными странами. Например, было очень вопросов к тому, что Швейцария переназначила посла. Обычно сейчас, когда у европейских стран заканчивается срок полномочий их посла в Минске, они не назначают нового. Швейцария назначила нового. Швейцария объясняла, что посол нужен просто по гуманитарным причинам. И когда посол приехал, спустя пару месяцев освободили политическую заключенную, у которой было двойное гражданство Швейцарии и Беларуси. Швейцария за нее боролась, и мы видим результат: одни пообещали, что назначат посла, другие пообещали, что отпустят человека. Конечно, тут много и моральных, и правозащитных дилемм. Но это политические вещи, которые идут. Наверное, эти инструменты самые эффективные, но мы о них меньше всего знаем.
И, конечно, есть еще юридические механизмы в рамках универсальной юрисдикции. И это правда, что на какие-то из этих механизмов давления правительство иногда реагируют каким-то странным образом.
Они все более оторваны от европейского мира. Россия все больше и больше затягивает Беларусь. С другой стороны, Лукашенко пытается хоть немножко, хоть с кем-то торговаться. Он держался так во власти 30 лет и, мне кажется, ему некомфортна эта позиция — быть только с Россией. Но иногда эти переговоры, особенно, что касается политических заключенных, меня лично очень пугают. Я понимаю, что торговля все равно ведется насчет самых известных людей и будет прекрасно, если отпустят Алеся Беляцкого. Но это не отменит того, что еще полторы тысячи людей, даже больше, будут за решеткой. И даже если завтра отпустят полторы тысячи, послезавтра они могут задержать новых полторы тысячи, потому что законодательство стало таким, что можно задержать кого угодно и за что угодно.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться