Как Россия борется за франкофонную Африку: эксперт Максим Одине о своем исследовании
Во Франции недавно было опубликовано научное исследование о российском информационном влиянии во франкоязычных странах Тропической Африки. Его автор — политолог и славист Максим Одине, сотрудник университета Париж – Нантер, специалист по стратегиям влияния и информационного противоборства, в интервью русской службе RFI рассказал о том, какие цели преследует Москва во франкоговорящих африканских странах и как действует там с помощью государственных и местных каналов влияния.
Опубликовано:
RFI : В вашем исследовании вы утверждаете, что после распада СССР российское влияние в Африке ослабло, но с 2000-х Москва снова начала интересоваться континентом, а первый саммит Россия-Африка в Сочи в 2019 году ознаменовал ее возвращение. Военно-техническое сотрудничество – основной вектор российского влияние в Африке, но не менее важной составляющей является информационное воздействие, которое вы анализируете в своей работе. Как вы объясняете активизацию России во франкофонной Африке и какие цели она преследует?
Максим Одине: Россия стремится позиционировать себя в Африке как прагматичный партнер. Для этого она традиционно использует так называемую «жесткую силу», особенно военно-техническое сотрудничество, которое является основным вектором. После саммита 2019 года в Сочи Россия все более активно использует инструменты публичной дипломатии и информационное воздействие, которые сопровождают ее возвращение в Африку. Москва преследует две цели: легитимизировать российское присутствие в Африке и дискредитировать конкурентов, а также тех, кто критикует ее действия.
Для этого российские деятели используют различные официальные и неофициальные инструменты: органы иностранного вещания, сотрудничество с местными СМИ, кампании в социальных сетях. Говоря о государственных СМИ, стоит отметить, что практически с самого начала запуска на французском языке RT и Sputnik проявляли интерес к Африке, просто их присутствие и влияние в последнее время значительно возросло. Это совпало с саммитом в Сочи. Особенно Sputnik работал в этом направлении, расширяя сеть своих корреспондентов в Африке, где, по различным оценкам, проживает 140 миллионов франкофонов.
Анализируя контент этих СМИ, мы иногда прослеживаем антиколониальную риторику, созвучную той, что была во времена «холодной войны». Участники информационного воздействия в различной степени критикуют Францию, ее военные операции, историческую роль. В ходе исследования моя гипотеза подтвердилась: чем меньше эти участники связаны с государственными структурами, тем более открыто они критикуют французское присутствие в Африке. В то время как Sputnik и RT, которые работают из Парижа и получили лицензию от французского государства, более осторожны в своих антифранцузских публикациях.
Чем отличаются действия России от действий других держав, которые стремятся усилить свое влияние в Африке? В чем специфика действий Москвы?
Во-первых, мы видим, что редакционная политика органов иностранного вещания ориентирована на официальную повестку Кремля. Во-вторых, самые критические и чувствительные темы, как например, действия российских наемников и обвинения в бесчинствах в ЦАР, преднамеренно замалчиваются. В то время как RFI, например, сообщало об обвинениях французских солдат в педофилии и сексуальных домогательствах в некоторых африканских странах. То есть деонтология, а также степень независимости СМИ отличается.
Вы утверждаете, что для оказания информационного воздействия Россия использует различные каналы: не только государственные СМИ, но также неофициальных участников, среди которых есть и конфиденциальные источники. Как они действуют и каким образом вы их идентифицируете?
Важно понимать, что структура российского воздействия не вертикальная. В этом процессе участвуют различные деятели, которые не всегда связаны с Россией, и их не так просто идентифицировать. К примеру, есть активисты и СМИ, риторика которых совпадает с интересами Москвы, но мы видим также медиа, созданные и финансируемые из России. К примеру, в феврале 2020 года, за несколько месяцев до начала предвыборной кампании в ЦАР была создана радиостанция Lengo Songo. Как утверждают некоторые источники, она получает финансирование от структур, связанных с Евгением Пригожиным (cам Пригожин это отрицает — RFI).
Таким образом, местные участники выступают теми «рупорами», которые внушают больше доверия у населения. Через эти каналы намного легче легитимизировать роль России и критиковать Францию, чем с помощью официальных органов.
Кампания по дезинформации является одним из методов российского информационного воздействия. Каким образом вы идентифицируете участников этой кампании?
Я работаю в основном с вторичными источниками. В моем исследовании я упоминаю о закрытии в 2019 году компанией Facebook 200 фейковых аккаунтов, которые действовали в восьми африканских странах (масштабное исследование на эту тему провела американская компания Graphika). Все они так или иначе были связаны с Евгением Пригожиным, который является ключевой фигурой российского присутствия в ЦАР. Эта страна является своего рода лабораторией информационного воздействия России в Африке. Мы встречаем месседжи следующего содержания: Франция стремится к реколонизации Африки, французские солдаты пристают к африканским девочкам и насилуют их, Париж использует ООН, чтобы удержать ЦАР в аду, Франция вооружает джихадистов на севере и т.д.
Каковы масштабы и эффективность таких операций?
О масштабах и эффективности кампании по дезинформации ведется множество дебатов. На сегодняшний день очень сложно определить, в какой степени она оказывает воздействие на поведение людей. Но мы видим, что это работает в слаборазвитой медийной экосистеме, где традиционные СМИ не всегда пользуются доверием, а социальные сети становятся преобладающим источником информации. Мы точно можем утверждать, что финансовые ресурсы для такого рода кампаний в социальных сетях очень незначительные.
Важно также подчеркнуть, что задача этих операций по информационному воздействию заключается не только в том, чтобы влиять на местную аудиторию для достижения определенных целей, а и в том, чтобы демонстрировать свою способность это делать в интересах России. Такие «предприниматели по влиянию», как Пригожин и близкие к нему участники этих операций, (как пишут в своем исследовании Марлен Ларюэль и Кевин Лимонье), демонстрируют свою верность Кремлю, что позволяет им получать политические и экономические привилегии.
Можем ли мы в геополитическом смысле говорить об экспорте «русского мира» в Африке? И какую угрозу он представляет французским интересам на континенте?
В культурном плане дискурс о «русском мире» за пределами постсоветского пространства и Европы, как например, в Африке или Латинской Америке, которые относятся к третьему кругу российского влияния, наполнен меньшим смыслом. Здесь это понятие менее уместно, поскольку в первую очередь оно относится к русскому языку, православию. Однако если мы рассматриваем идеологический аспект, то влияние России в Африке строится на риторике о многополярности, защиты суверенных государств и анти-неоколониализма, которая находит свой отклик в среде панафриканских активистов, а также тех, кто выступает против французского присутствия.
Что касается угрозы в отношении Франции, то ее больше волнует не то, что Россия придет ей на смену, а скорее способность негативного воздействия, особенно в Сахеле, где Париж объявил о завершении военной операции «Бархан». Мы видим, как, например, в Мали активисты из «Группы малийских патриотов» (Groupe des patriotes maliens) призывают к военному сотрудничеству с Москвой.
Какие территории, оставленные Францией, может занять Россия? Это очень актуальный сегодня вопрос, особенно, когда мы видим, что происходит в ЦАР, куда Россия пришла год спустя после завершения военной операции Франции «Сангарис».
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться