Исследователь Арно Калика: «Африка так же нужна России, как Россия нужна Африке»

23 октября в Сочи стартует первый саммит «Россия-Африка». Саммит пройдет под председательством России и Египта. Участие в мероприятии подтвердили главы 47 африканских государств. Французские СМИ называют грядущее событие «важным символом возвращения России в Африку». В интервью RFI французский исследователь, эксперт по российско-африканским отношениям Арно Калика рассказал о том, что значит возвращение России на африканский континент и как развиваются сегодня эти отношения.

Президент России Владимир Путин и президент Конго Дени Сассу-Нгессо в Кремле, 23 мая 2019 года REUTERS/Evgenia Novozhenina

RFI: Когда начинается «российское возвращение» в Африку?

Арно Калика, автор доклада «Возвращение России в Африку?» для Французского института международных отношений IFRI CEMI

Арно Калика: Если начинать с начала, то придется говорить об уходе России из Африки. Крушение Советского Союза, закрытие девяти посольств и торговых представительств, закрытие нескольких резидентур — таким образом, образовалась пустота. В некоторых странах Африки это отсутствие было воспринято плохо, так как СССР там считали своего рода старшим братом. У Советского Союза действительно была очень последовательная африканская политика.  

Мне кажется, что на самом деле, Россия никогда по-настоящему не уходила из Африки. Посмотрите на бесчисленные публикации Института Африки РАН в 1990-х годах: этнологические, геополитические, экономические исследования. Все эти исследования финансировались МИДом, а это значит, что для МИД Африка если и оставалась «слепой зоной», то «слепой зоной», за которой внимательно наблюдали.

В конце 1990-х – начале 2000-х, смутный период перехода от Ельцина к Путину, в Африке часто бывал Евгений Примаков. Он чувствовал необходимость возвращения большой российской политики в Африку, хотя тогда ее действительно не существовало официально.

Экономический обмен с Африкой возобновил Михаил Маргелов в эпоху президентства Дмитрия Медведева (с декабря 2008 по март 2011 года Маргелов занимал пост специального представителя президента РФ по Судану, затем с марта 2011 года по ноябрь 2014 года он был спецпредставителем президента по сотрудничеству со странами Африки. — RFI). Для меня Маргелов — это человек, который смог правильно оценить ситуацию. Его диагноз был следующим: Россия пропустила много поездов, на которых уехали другие. Это Китай, Бразилия, Япония и Израиль. Постепенно у российского руководства стало появляться ощущение необходимости полноценной внешней политики в Африке.

Однако, если мы посмотрим на концепцию внешней политики России за 2018 год, то Африка там — на одном из последних мест среди приоритетов и появляется под несколько специфическим углом регионального и международного сотрудничества. Но то, что было правдой в 2018 году, больше не действительно в 2019. Мы видим, что Владимир Путин решил реинвестировать в Африку южнее Сахары. Мне кажется, что в новой концепции российской внешней политики в списке приоритетов Африка поднимется — просто потому, что ситуация эволюционировала. Африка так же нуждается в России, как Россия нуждается в Африке.

Западные санкции в отношении Москвы сыграли роль в этом возвращении?

Я думаю, что санкции ускорили этот процесс. Африканский континент никогда не исчезал с радаров российской внешней политики, он лишь опустился в списке приоритетов. Однако санкции, очевидно, подстегнули возвращение России в Африку, потому что Россия больше не может импортировать многие товары и продукты, больше не может делать инвестиции в Европу и наоборот — тогда как в Африке Россия сможет развивать этот обмен без проблем.

В вашем докладе для Французского института международных отношений IFRI, вы объясняете, что Россия в Африке — экономический карлик. Как вы анализируете экономический аспект российского присутствия в Африке?

Российское видение Африки — не панафриканское. Это разделение на «полезную» и «бесполезную» Африку. «Полезная» Африка — это Северная Африка, а «бесполезная» Африка — это Африка южнее Сахары, которую в России по-прежнему называют Черной Африкой, что во Франции уже сложно представить. «Полезная» Африка, если вы возьмете Алжир и Египет — это два главных клиента России. Если вы уберете две эти страны из 20-миллиардов долларов экономического оборота России с Африкой, то не останется почти ничего. Даже в тех странах, которые с Россией исторически близки. Эфиопия, Ангола, Мозамбик, Зимбабве, Центральная Африка, а также Мадагаскар — торговый оборот с ними ничтожен. Экономический обмен, действительно, постепенно растет, но пока эти цифры очень далеки от 200 миллиардов долларов торгового оборота с Китаем.

Я не думаю, что цель России — достичь уровня Китая, совсем нет. Мне кажется, что Кремль хочет напомнить о своем существовании и том, что когда-то Россия была ключевым игроком африканской политики.

Вы объясняете, что с африканскими странами Москва развивает партнерство по типу «безопасность в обмен на экономическую выгоду», в том числе благодаря историческим связям. Что вы имеете в виду?

Это довольно простой подход, который [секретарь Совбеза РФ Николай] Патрушев разработал в ходе своего турне по странам Африки. Он основывается в первую очередь на общем видении ситуации, которое разделяют Россия и некоторые африканские страны с сильной властью, назовем это так. Ситуацию они видят так: тенденция доверять Западу сомнительна. Есть примеры Ливии, Сирии и «арабской весны» в целом. Сегодняшняя ситуация с курдами тоже, мне кажется, будет использована российскими властями, как пример того, что доверять Западу нельзя. Россия говорит своим африканским партнерам: «Посмотрите, вы доверились Западу, и что из этого вышло. Остерегайтесь Китая, мы знаем, как они действуют. Мы же предлагаем вам другую вещь. Мы предлагаем вам, с одной стороны, защитить вас от возможных цветных революций, а с другой стороны, помочь вам в борьбе с терроризмом. Экономической компенсацией нашего сотрудничества, за которое вам не нужно будет платить, станет возможность для наших корпораций работать на вашей территории». Речь идет в первую очередь о странах, у которых есть залежи урана и ценных металлов. Корпорации вроде Газпрома и в первую очередь Росатома ищут схемы разработки месторождений с помощью концессий.

О каких странах идет речь?

Речь идет об Анголе, такое предложение также было сделано Эфиопии. Мне кажется ошибочным думать, что в Африке к югу от Сахары некоторые страны более открыты для России, чем другие. Российская идея заключается в том, чтобы ставить метки в тех странах, где никто этого не ожидает. А никто не ожидает этого в Западной Африке.

Как в Африке воспринимают Россию? Как некоторую альтернативу — в первую очередь Китаю?

Правил не существует. Я встречал разных людей и у всех сохранились достаточно четкие воспоминания о советской политике. И вопреки общепринятому мнению, не все воспринимают результаты советской политики в Африке позитивно. Было много обещаний и мало результатов. Так что чувства достаточно смешанные. При этом, когда речь идет о крупных нефтегазовых проектах, проектах развития инфраструктуры, присутствие русских, а не только китайцев, европейцев и японцев, позволяет африканским клиентам вести переговоры в свою пользу. С этой точки зрения, присутствие России воспринимается в позитивном ключе.

Что вы думаете о присутствии России в ЦАР?

Центральная Африка — давний союзник СССР. Представители местной элиты учились в Советском Союзе, у двух стран сильные культурные связи. Почему Россия вернулась в ЦАР сейчас? Я думаю, что ответа на этот вопрос нет ни у кого. Возможно, ответа нет и в самом Кремле. Просто открылось окно возможностей, когда ООН разрешил России поставку оружия в ЦАР. Россия воспользовалась этой возможностью, а если вместе с этой возможностью у нее появилась возможность подставить подножку Франции, Великобритании, США и другим странам, голосовавшим за принятие санкций в отношении Москвы, она не преминет ей воспользоваться. Россия не привыкла идти на поводу у других. И даже если это выглядит топорно, Россия, так же, как и Турция, например, принадлежит к тем странам, где сила является классическим инструментом внешней политики.

Каким вам видится идеологический аспект российского присутствия в Африке? Или, на ваш взгляд, это — в первую очередь прагматический подход?

Прагматизм очевиден. Прагматизм необходим в связи с введением западных санкций. Но идеологический аспект также присутствует — в том виде, в котором я вам его описал: «безопасность в обмен на экономические уступки», когда Россия объясняет, что Западу больше доверять нельзя.  

Россия хочет продемонстрировать, что есть альтернатива Западу, есть другая политика, есть другой путь — путь России. Я думаю, что на саммите в Сочи будет представлен очень четкий нарратив по этому поводу, напоминание о том, что Россия не была в числе тех, кто делил африканский пирог на Берлинской конференции в XIX веке, хотя Россия этого хотела. И что сегодня Россия, напротив, считает, что тот факт, что она не стала одной из колониальных империй, выгодно отличает ее от остальных.

Будут ли российские официальные СМИ RTи Sputnik, вещающие на французском и английском языке, играть важную роль для распространения этого нарратива? Стоит ли ждать расширения их присутствия в Африке?

Что касается расширения, не знаю. Но то, что они будут распространять этот нарратив, для меня очевидно. У Кремля четко выстроенная стратегия коммуникации. Хорошо это или плохо — это другой разговор. Реальность заключается в том, что сайты RT и Sputnik очень хорошо посещаются в Африке, какую бы информацию они ни распространяли.

Саммит в Сочи, с точки зрения коммуникации, должен стать событием выдающимся, у нас должно создаться чувство, что Россия сегодня — один из ключевых игроков развития африканского континента. В этом и заключается цель этого мероприятия.

Для вас саммит в Сочи — событие, в первую очередь, символическое?

Я думаю, что он станет в первую очередь символом. Символом того, что Россия играет важную роль в развитии континента, что Россия — ключевой игрок в борьбе с терроризмом в Африке. По этому поводу, я думаю, будет сделан ряд заявлений. Кроме того, на саммите в Сочи нам продемонстрируют конкретные достижения. Владимир Путин не может устраивать событие такого масштаба без того, чтобы не был подписан ряд контрактов. И Путин воспользуется поводом, чтобы показать, что у России есть своя внешняя политика в Африке.