«Дани больше нет»

В семь утра пришло сообщение от Виталия Манского: «Дани больше нет». И столько горя услышалось в этих трех словах, столько отчаяния и детского страха — как мы теперь без него? Ничего удивительного — Даниил Борисович Дондурей был нашим золотым запасом. Нашим центром, нашей осью, к которой мы все, имеющие отношение к кинокритике, к культурной журналистике, лепились и радовались, что есть к чему и к кому лепиться.

Даниил Дондурей DR

Мы знали, что он тяжело болен, что прошел через несколько тяжелейших операций в Израиле и что надежда осталась только у тех, кто не умеет не верить, но поверх всего этого все равно пульсировала мысль: вот сейчас Даня подлечится, вернется в Москву — и сделаем мы с ним огромное интервью, где будет все и обо всем, потому что кто, если не он?

А теперь уже — без него. И это — катастрофа. Потому что никто так, как Дондурей, не умел увидеть культуру всю сразу и по частям одновременно, не умел и не сумеет с такой любовью ставить ей самые жестокие диагнозы. Он был потрясающий диагност. Даниил Борисович словно держал всю культуру на руках, видел каждую ее клетку и умел определить, где болит. Поскольку в последнее время болело чуть ли не везде, то все время и силы Даниила Борисовича уходили на определение болевых точек нашей культуры и способов их лечения. Он был не просто социолог культуры — он был настоящий интеллектуал, философ, подвижник культуры. При этом ему совершенно был чужд здоровый цинизм врача-диагноста, с каменным сердцем профессионала наблюдающего за страданиями пациента.

Дондурей был в культуру влюблен — всю жизнь, а в последние годы, чем грубее ее загоняли на задний двор, отводя ей роль приблудной девки, прислуги у хозяев-самодуров, он любил ее все сильнее и сильнее. И жалел, безумно жалел, и объяснял без устали, что культура — это не развлечение на досуге, а смысл и суть нашей жизни. Даниил Борисович, будучи человеком стойких либеральных убеждений, демократом, не чурался разного рода официальных заседаний, комитетов, советов. Он был членом президентского совета по правам человека и множества других советов, которые теперь без него станут окончательно бессмысленными.

Дондурей умел разговаривать с властью, будучи при этом очень далеким от власти человеком — и формально, и по духу своему. Он словно с малым дитем умудрялся изъясняться с ней просто, спокойно, разумно, каждый раз подбирая самые нужные, самые правильные слова. К нему не прислушивались (а к кому прислушивается наша нынешняя власть?), это все равно был одинокий голос человека, но он тем не менее умел говорить так, что перебить его или заглушить было нельзя. Его всегда было слышно.

Даниил Борисович был отменным дипломатом — он умел разговаривать с непрошибаемыми неучами так, что они на время чувствовали себя умными и — как знать — может, именно поэтому им пока не удалось разрушить все до основания, но при этом он парадоксальным образом сохранял достоинство.

Как только не пытались уничтожить его любимое детище — журнал «Искусство кино», которым он руководил без малого 25 лет! Скольким был не мил этот один из лучших в мире киножурналов вместе с его главным редактором! Дондурею крепко мстили за то, что отказался идти в ногу с нынешним руководством Союза кинематографистов — государственного финансирования журнал лишили, из помещения выгнали. А журнал жив, вот так-то. И ничего у них уже не выйдет, хоть и нет больше Дани. Мы будем следить.