«Мое имя не исчезнет навсегда» — интервью с бывшим узником Освенцима

Одному из последних ныне живущих узников Освенцима Бенжамену Оренштейну было 14 лет, когда он попал в первый из семи нацистских лагерей, через которые ему пришлось пройти. В 1944 году Оренштейн оказался в Освенциме, где погибла вся его семья. С середины 1980-х он начал выступать перед школьниками и рассказывать им о Холокосте. Сегодня, в свои 92 года, Бенжамен Оренштейн ежегодно участвует в 50 встречах со школьниками и верит, что память о Холокосте не сотрется. В интервью Жереми Ланшу из французской службы RFIБенжамен Оренштейн рассказал о том, почему он решился написать книгу воспоминаний лишь 60 лет спустя, а также о том, почему о Холокосте до сих пор не все сказано.

Один из последних ныне живущих узников Освенцима (на фотографии — в центре) flickr.com

RFI: Вам было 14,5 лет, когда вы попали в первый трудовой лагерь в Польше, откуда вы родом. Сегодня вам 92 года. Стало ли вам со временем легче рассказывать вашу историю?

Бенжамен Оренштейн: Совершенно нет. Каждый раз некоторые моменты мне очень трудно рассказывать. Однажды один журналист в Гренобле спросил меня: «Что такое Холокост для вас?» Я ответил: «Холокост во мне, я с ним живу, и у меня нет выбора, я продолжаю жить так».

В 2006 году вы написали автобиографию «Эти слова для могилы» (Ces mots pour sépulture). 60 лет — это время, которое вам понадобилось для того, чтобы вам наконец удалось рассказать о Холокосте?

Да. Когда мне предложили написать книгу, моя жена настаивала, что я должен согласиться, но я думал: «кого может заинтересовать то, что я напишу, я не хочу писать». Но чего хочет женщина, того хочет бог. И ей удалось меня убедить, что я должен написать мемуары.

Ежегодно вы участвуете в примерно 50 встречах со школьниками. Есть ли у вас ощущение, что о Холокосте уже все сказано?

Нет. Я написал эту книгу, но даже в книге нет всего. И если бы я все написал, все рассказал, люди бы не смогли это читать.

Есть что-то, что вы до сих пор не рассказали?

Да. И я не хочу об этом рассказывать. Потому что я не хочу пробуждать во мне эти воспоминания.

Как реагируют школьники, с которыми встречаетесь, на ваши рассказы? Есть ли какие-то перемены за эти годы?

И да, и нет. Могу сказать, что с тех пор, как я начал участвовать в таких встречах, я замечаю эволюцию. Все слушают очень внимательно и задают интересные вопросы. Все еще зависит от школ: есть школы, которые лучше подготовлены, чем другие, и в таких школах вопросы тоже лучше подготовлены.

Есть ли какие-то замечания, которые вас удивляют?

Я не принимаю их в расчет. Мне трижды говорили, например: «это все хорошо, что вы рассказываете, но что вы думаете об израильско-палестинском конфликте». Тогда я задаю ответный вопрос: «Знаешь ли ты, почему меня сегодня пригласили?». Он отвечает: «да, чтобы рассказывать о Холокосте». «Этим я и занимаюсь, — говорю я. — Теперь, если ты хочешь поговорить об израильско-палестинском конфликте, пригласи меня и поговорим».

Вы один из последних ныне живущих узников Освенцима. Есть ли у вас страх, что память о нацистских лагерях постепенно сотрется?

Нет, потому что есть записи. Теперь, когда я иду в очередную школу, я прошу записывать эти встречи — для будущих поколений, потому что меня уже не будет. Но я надеюсь на историков. Историков, достойных этого имени, потому что есть историки, которые придумывают вещи, и это недопустимо. Это тоже одна из причин, по которой я решил написать книгу и рассказать о своей жизни, чтобы не оставлять нечестным историкам пространства для маневров. Они объявили, что Холокоста не было, а газовых камер и тем более. Тогда я снова задаю вопрос: «куда исчезла моя семья?». Нас было девять и я — единственный выживший. Где они? Покажите их мне? Самой младшей из нас, моей маленькой племяннице, было семь месяцев. В день своего рождения она уже была приговорена к смерти.

Сейчас много говорится о росте национализма в Европе, росте антисемитских актов во Франции. Что вы об этом думаете?

Мне это напоминает о моем детстве. Я читал книгу Примо Леви «Человек ли это», и там есть фраза, которая засела у меня в голове. Он уже тогда (книга была опубликована в 1947 году. — RFI) сказал, что это может повториться, потому что это случилось. И я вижу, что он прав. В последние тридцать лет мы видим рост расизма и особенно антисемитизма. Я вижу, что в Германии в парламент прошли нацисты, в Австрии правые, в Польше тоже, о Венгрии и говорить нечего. Постепенно все это напоминает мне мое детство, потому что перед войной было то же самое. Единственное, что меня утешает, что у нас есть страна, которая придет нам на помощь, если нам будет грозить смертельная опасность. Это Израиль. Я горжусь тем, что у меня два гражданства. Я горжусь тем, что я француз, потому что то, что Франция дала мне, не могла дать ни одна страна.

Сегодня вы чувствуете себя счастливым?

Я не знаю. Счастье проходит очень быстро. Нужно наслаждаться моментом и нужно осознавать, что это счастье, чувствовать его целиком. Моей жены нет уже девять лет. Я скучаю по ней. У меня двое детей и трое внуков, которые носят мою фамилию. И это мое счастье — мое имя не исчезнет навсегда.