Активистка FEMEN Яна Жданова: «Не мы выбрали Францию, а Франция выбрала нас»
В эфире программа «Новые французы». В этой передаче мы говорим с теми и о тех, для кого Франция, хоть и не является родиной по рождению, стала в какой-то момент домом, временным или постоянным. В этот раз в гостях программы Яна Жданова — активистка движения FEMEN. Движение, которое изначально появилось в Украине, стало теперь интернациональным. Один из офисов FEMEN с 2012 года находится в Париже.
Опубликовано:
Слушать - 20:32
Активистка FEMEN Яна Жданова в программе Новые французы
Яна, расскажите, как так получилось, что вы выбрали именно Францию?
Яна Жданова: Если честно, то это не мы выбрали Францию, а, скорее, Франция выбрала нас. Когда мы были в Украине, французское консульство было единственным, кто приглашал нас на свои мероприятия, открывало нам визы без проблем. И когда произошли события в Киеве (27 июля 2013 года в Киеве были похищены и избиты три активистки Femen (в том числе и Яна Жданова). В движении тогда связывали похищение с приездом в Украину президента России Владимира Путина и патриарха Кирилла по случаю 1025-летия Крещения Руси. — RFI), когда нас начали преследовать после акции в Ганновере против президента Путина, французский консул просто принял участие в нашей судьбе и предложил сделать нам визы — годовой «шенген» — для того, чтобы у нас была возможность, в случае беды, выехать за пределы Украины в Европу.
Преследования начались гораздо раньше, чем в 2013 году, практически, с самого начала нашей политической активности, антиправительственных акций. Наши телефоны начали прослушивать, начались аресты абсолютно незаконные, мы были похищены, избиты неоднократно позапрошлым летом. В какой-то момент мы поняли, что действительно становится все жестче, и просто опасно для жизни, для здоровья оставаться в Украине. И мы приняли решение, что, наверное, нужно все-таки перемещаться куда-то дальше, куда-то в Европу. А так как за год до этого — в 2012 году в сентябре — в Париже было открыто первое европейское отделение FEMEN, тренировочный центр FEMEN в Европе, то у нас было куда ехать. Так как денег не было, чтобы выбирать, куда бы нам поехать, то мы приехали сюда.
Наскребли какие-то последние [деньги] на билет, собрали маленький чемоданчик вещей, и вот — мы здесь. Попросили политическое убежище. Спасибо Франции — французское государство предоставило нам это политическое убежище в феврале 2014 года. Французский мы учим. Я лично уже сдала первый экзамен по французскому языку — DELF. Сложно привыкать, конечно же, к новой стране. Есть свои нюансы, есть какие-то приятные моменты, есть неприятные моменты. Но если вы почитаете мемуары любого эмигранта, то, в принципе, первый год самый сложный, ничего удивительного в этом нет.
В чем основные сложности?
Основные сложности в том, что французы, как я заметила, очень любят коллекционировать бумаги. У меня за 25 лет жизни в Украине не было даже четвертой части всех тех бумаг, которые у меня здесь накопились за год, и все они необходимы, их никуда нельзя потерять, иначе будут большие проблемы. Это такие мелочи, это просто такие бытовые моменты другой страны.
Не так давно вашу организацию лишили штаб-квартиры, решением суда вас выселили из сквотов в Клиши. Какие в целом у вас отношения с французскими властями? Куда вы переехали сейчас?
Мы сейчас никуда не переехали, мы по-прежнему живем в Клиши. Несмотря на то, что было вынесено решение, что мы должны оттуда выехать, мы продолжаем там находиться и надеемся, что еще будет у нас возможность это делать. Эту штаб-квартиру мы захватили потому, что предыдущая штаб-квартира была таким же сквотом, и тоже там были проблемы с легальностью этого помещения, и еще из-за того, что мы увеличились в размере (приехало вместо двух украинок, теперь уже четыре украинки в Париж), и нам нужно было где-то всем размещаться. Мы поэтому пошли на эту авантюру и захватили просто сквот в Клиши с другими художниками. Это не то, чтобы группа FEMEN пришла и захватила, там еще много разных артистов, художников, разных людей, которым тоже нужно помещение для работы и жизни. Обычное дело, в общем-то, для Парижа и для Франции — жить в сквоте, захватывать сквот.
Если у вас нет никакой поддержки, может возникнуть вопрос: откуда же у вас средства к существованию? На что ваше движение существует?
Во-первых, у каждого отделения есть страница в фейсбуке с выходом в PayPal — каждый поддерживающий FEMEN может пожертвовать пять-десять, один-два евро, сколько он считает нужным. И еще у нас есть FEMEN-shop — мы продаем всякую продукцию: венки девчонки сами плетут, футболки мы тоже сами разрисовываем, иногда печатаем. Понятно, что это далеко не большие деньги, этого хватает на реквизит для акций, иногда, раз в несколько месяцев, мы с этих денег берем на билеты, например, если нужно где-то акцию сделать вне Франции, то мы берем эти деньги и едем.
Здесь, во Франции, вы провели уже не один десяток акций против католической церкви, против «Национального фронта». Расскажите о деятельности FEMEN во Франции. Какие основные цели вашей борьбы здесь?
Мы стараемся ставить универсальные цели, у нас есть универсальная идеология, которая подходит одинаково для любой страны, независимо от того, Франция это или Палестина, или Россия. Мы абсолютно атеистическая организация, конечно же, мы против фашизма. А какой нормальный человек будет за фашизм? И то, что сейчас не только во Франции, но, в принципе, в Западной Европе, есть тенденция возрождения фашизма в той или иной форме, это очень страшно и очень обидно.
Одной из ваших последних акций была акция в музее Гревен, где вы, Яна, разбили восковую статую российского президента Владимира Путина накануне его визита в Париж. За это вас суд приговорил к штрафу. Расскажите, большой штраф? Вы оплатили уже?
Нет, и не собираюсь. Я уже подала апелляцию. Штраф — в сумме получается что-то 6,5 тысяч евро, из них полторы — exébition sexuelle (эксгибиционизм — RFI). Надо напомнить, что Франция — это первая страна, учитывая все страны, где мы протестовали (это были Тунис, Турция, Россия, Украина, и очень многие страны Западной Европы, Канада, США — фактически, по всему миру мы делали свои протесты), и только Франция почему-то посчитала форму нашего протеста психическим отклонением — эксгибиционизмом. Это очень обидно, конечно. «Обидно за державу», я имею в виду, за Францию, в данном случае. Это все-таки недоработка в феминистической стране — присудить женщине штраф за протест.
Про феминистическую страну, кстати — в одном из ваших недавних интервью Huffington Post вы критиковали активизм француженок. На ваш взгляд, французское феминистическое движение действует недостаточно, не очень эффективно?
К сожалению, или к счастью, но французский, да и не только французский феминизм — и американский феминизм, и украинский феминизм, и русский -очень кулуарная, очень закрытая форма борьбы с патриархатом и борьбы за права человека, за права женщин. Мы как молодая свежая кровь в феминизме, в своей сфере — да, мы революционеры в области феминизма. Мы, например, раздели женщину, а не одели ее в мужской костюм, в отличие от классического феминизма. Мы за то, чтобы использовать женственность в борьбе. В целом, мы за то, чтобы женщина могла оставаться женщиной, но быть при этом свободной, чтобы ей не навязывалось никаких правил.
Если вернуться к Украине. Вы уезжали из Украины как раз перед событиями на Майдане, которым уже буквально в эти исполняется год. Движение Евромайдан — как вы к этим событиям относитесь, следили ли вы за ними?
Когда в конце ноября прошлого года я узнала, что в Украине собирается что-то вроде революции, я была очень сильно удивлена. Правда — я никак не ожидала таких событий. Потом я просто со слезами на глазах наблюдала за всем этим. Я просто онлайн-трансляции — просыпалась и включала интернет, засыпала и выключала интернет. И все время свободное свое я тратила на то, что я была мысленно на Майдане. Я неоднократно срывалась уехать в Украину и протестовать, но только девчонки мои — Оксана, Саша — и остатки здравого смысла (мама, которая звонила, говорила «ой, какое счастье, что ты во Франции, ни в коем случае не езжай в Украину»), я понимала, что при той ситуации, когда вывозят активистов в леса, я просто, даже если очень захочу, и прилечу, — есть такая вероятность, что я просто не доеду из аэропорта до Майдана. Второе — мы, все-таки, ненасильственное движение, а любая революция совершается насильственным способом, нам, в общем-то, там было бы и не место.
У движения FEMEN были какие-то акции в поддержку?
Конечно, от фото-протестов, до акций непосредственно в поддержку Евромайдана. Я, например, ездила в прошлом году на саммит в Вильнюсе. Я сделала протест, но он, к сожалению, получился не таким, как хотелось, потому что я была просто заблокирована. Но все, что я смогла сделать, я сделала. Просто мое передвижение отслеживали, меня там уже встречали, вели и полностью контролировали и пытались блокировать возможность моего протеста в тот день.
Мы делали протесты, но они получились, наверное, не такими громкими и запоминающимися, потому что, когда льется кровь, когда погибают люди, когда идет война, никакие протесты не цепляют. Все-таки протестная деятельность, любая арт-деятельность хороша в мирное время. В военное время такие методы не работают, к сожалению. Именно поэтому мы и пытаемся в мирное время достучаться до народа для того, чтобы просто не привести к кровопролитию.
В том же интервью вы говорите, что «в данных условиях единственно правильной позицией кажется поддерживать Украину. Это не имеет ничего общего с национализмом». Не могли бы вы все-таки прояснить, что значит «поддерживать Украину»?
Я считаю, что сейчас естественно, что любой демократически настроенный человек поддерживает те события, которые происходили на Майдане, стремление Украины освободиться от российского влияния и стать самостоятельными, отправиться в свое плавание.
Мой вопрос к тому, что сейчас в России очень часто можно слышать, что когда ты критикуешь действующую власть, Путина, на тебя сразу нападают с обвинениями, что ты против России, ты не любишь Россию. Разделяете ли вы позицию, что власть ассоциируется со страной в целом? Что для вас Украина, если говорить о конкретных политических силах?
Я считаю, что выбор Украины должны олицетворять активисты Майдана, активисты АТО. Они создали свою партию и набрали, по-моему, 13% в парламенте.
13% набрала партия «Самопомощь» мэра Львова.
Да-да, «Самопомощь». Я говорю об этой силе, я считаю, что это и есть олицетворение украинской власти. Хоть они набрали и небольшой процент в парламенте, но это большой рывок вперед, потому что за 25 лет украинской независимости впервые народ, просто люди из народа попадают в парламент. Вчерашние активисты Майдана, вчерашние ребята, которые вышли просто сказать «да сколько же можно, да какого черта, давайте что-то менять». Я, может быть, очень оптимистично настроена, я хочу быть оптимисткой, но я также понимаю, что система сильнее, чем эта кучка людей, и она в состоянии переработать и их. Но какие-то маленькие победы в этом есть, и я им радуюсь. Потому что радоваться сейчас мало чему можно в связи с событиями в Украине.
Вы сами участвовали в выборах, ходили голосовать?
Я не имею права ходить голосовать как беженец, я уже не отношусь к своей стране, я под защитой Франции, и по документам просто не имею права это делать.
Ваш родной город — Донецк. Вы там выросли...
Макеевка.
Макеевка. У вас там остались родители?
Да, у меня все родственники, друзья, в основном, молодежь поразъехались — в Киев, кто-то в Одессу, кто-то вообще за границу уехал. А наши родители — не только мои, а и моих друзей — остались почему-то в Донецкой области. Хотя каждый день они рискуют быть убитыми, либо остаться без дома. Они выбрали остаться и по-своему защищать свой город, потому что очень много на самом деле проукраински настроенных людей, несмотря на то, что нам рассказывают СМИ. Очень много людей-сторонников окончания войны, за то, чтобы Донбасс остался территорией Украины. И, на самом деле, не так там все «катастрофично» с желанием народа примкнуть к России.
Спекулировать вопросами языка — это очень глупо и неправильно. До того закона, который был принят при президентстве Януковича «О введении русского языка в качестве второго государственного», у нас никто никогда в жизни не притеснял русскоязычное население. Я сама родилась в Донецкой области, на востоке Украины, прожила там до 16 лет. Я могу с уверенностью сказать, что никто никогда в жизни мне не запрещал говорить на русском языке, никто меня за это не преследовал, я никогда не испытывала никакого дискомфорта по этому поводу.
Сейчас я тоже говорю по-русски, и мой родной язык, к сожалению, это русский язык. Украинский язык я тоже знаю, тоже говорю и пишу, но все-таки первый язык, который я услышала, это был русский язык. Вся ситуация в Донецке создана, в большей мере, искусственно, но и, конечно же, имеет свои причины, потому что Донецкий регион — это промышленный регион, и людям даже некогда думать. У них настолько тяжелый физический труд, что они постоянно, как белка в колесе, в одном и том же водовороте.
Как люди, которые там живут, которые там остались, воспринимают новые власти сепаратистские? В Киеве их называют террористами, вооруженными боевиками и оккупантами Донбасса. Российские СМИ их, напротив, называют ополченцами и защитниками народа Донбасса от «карателей». Как местные жители их воспринимают — как защитников, ополченцев или как оккупантов?
Это зависит, во-первых, от местных жителей, потому что есть люди, которые хотят быть украинцами, хотят быть в составе Украины, и есть люди, которые считают, что создание собственного государства — ДНР, ЛНР — это возможно. Например, бабушка у меня ходила голосовать за ДНР, сейчас она говорит «почему мне пенсию не платят?». Мама ей говорит: «А как? Кто тебе пенсию будет платить? Ты же за ДНР голосовала, ДНР должна тебе платить пенсию». У ДНР денег, соответственно, нет, потому что деньги, которые у них — это либо спонсоры из российского правительства, либо грабят просто своих же граждан. Понятное дело — делиться они не собираются ни с кем. О народе если они и думают, у них есть какие-то свои общинные порядки — у них комендантский час, например, есть — если выходит человек после 10 вечера куда-то просто даже из подъезда, его встречают дружинники, его забирают на пять суток, и он там бесплатно работает на них пять дней. У меня брата так забирали, он пять дней там мешки какие-то переносил, два раза в день их кормили и через пять дней его выпустили. Просто за то, что человек после 10 вечера вышел на улицу. То есть, свобода людей уже ограничивается. То, что я слышу — их настроения очень сумасшедшие, сумасбродные, там тоталитаризм будет полный, если это государство вдруг будет существовать. Я все-таки надеюсь на то, что конфликт рассосется в пользу здравого смысла, и что донецкие земли останутся в составе Украины.
Вы планируете вернуться однажды в Украину? При каких условиях?
Конечно. Я хочу чувствовать себя в безопасности, поэтому, скорее всего, я, в первую очередь, когда у меня будет возможность получить французское гражданство, с французским паспортом уже поехать в Украину. Я очень хочу. Я очень-очень-очень хочу в Украину поехать, но сейчас это просто невозможно для меня. Особенно ехать в свои родные земли, в Донбасс. Я понимаю, что я для них сейчас «фашистка», «хунта» или как они там называют. То есть, я — часть всего того, чего они так боятся, против чего они жестоко воюют. Я понимаю, что мне лучше туда сейчас не ехать. Это просто небезопасно. Я считаю, что как деятель феминизма, как деятель общественный от меня гораздо больше пользы здесь, я могу сделать гораздо больше в Европе и для Украины, в том числе. В Украину я, естественно, поеду, но позже.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться