Стейнбек о России с опозданием на советскую власть

Году в 1964 мой отец получил от Джона Стейнбека бандероль. Книга в твердой обложке под названием «Путешествие с Чарли в поисках Америки». В книге лежала визитная карточка писателя. Не помню, знали мы тогда, что в 1962 Стейнбек получил Нобелевскую премию. Отец, хоть и стал недавно членом Союза писателей, но не выпустил тогда еще ни одной книги, и в каком качестве он получил роман на английском языке от нобелевского лауреата, было, мягко говоря, не очень понятно.

Джон Стейнбек wikimedia.org

Однако вскоре выяснилось, что книгу эту получил весь списочный состав членов СП СССР — критики и драматурги, поэты и литературоведы. Пять или шесть тысяч экземпляров были разосланы американским писателем братьям по разуму из нашей далекой для него страны, в которую, как станет известно много позже, Стейнбек к тому времени приезжал трижды — в 1930-х, в 1947 и совсем недавно, в 1963.

08:35

Стейнбек о России с опозданием на советскую власть

Гасан Гусейнов

В 1964 году я, в том, что касается литературы вообще, находился на уровне собаки Чарли, потому что не предпринял никаких попыток прочитать книгу, зато обнюхал ее чуждую советскому человеку желтоватую суперобложку, шершавые, неровно сброшюрованные толстые страницы, и этот аромат запомнился на много лет. Да книга и стояла у нас где-то на видном месте. Лет 5–6 спустя, занимаясь английским перед экзаменами, я даже сделал попытку ее прочитать, но путешествие американского писателя в поисках Америки показалось мне, дураку, скучной историей, и я это дело совсем забросил. Потом прошло еще сорок лет, в течение которых я прочитал два-три потрясающих романа Стейнбека, но до «Путешествия в поисках Америки» так и не дошел: слишком доступной она была, эта ароматная книга. А совсем недавно мне попался на глаза переведенный на русский язык «Русский дневник», который Стейнбек опубликовал в соавторстве со знаменитым фотографом Робертом Капой. В эти сентябрьские дни 2017 года дневнику Стейнбека исполняется 70 лет. Правда, изданный в Америке в 1948, «Русский дневник» Стейнбека выйдет в России (в переводе Е. Р. Рождественской) сорок лет спустя. К этому времени книга устареет только в одном отношении: в эпоху Стейнбека слова русский и советский были в Америке почти синонимами, как теперь, пожалуй, только у самых упертых постсовковых неоимперцев.

«Сейчас поздняя ночь, и я сижу посреди ужасно мрачного гостиничного номера, окруженный ста девяноста миллионами русских, четырьмя фотокамерами и парой дюжин проявленных, но больше непроявленных плёнок, а также одним спящим Стейнбеком, и счастливым я себя совсем не чувствую. Сто девяносто миллионов русских против меня. У них нет стихийных митингов на улицах, они не занимаются свободной любовью, они не любят ничего нового, они очень правоверны, высоконравственны и трудолюбивы, а для фотографа это так же скучно, как снимать яблочный пирог. Еще им нравится русский образ жизни и не нравится фотографироваться. Все мои четыре фотокамеры, привыкшие к войнам и революциям, испытывают чувство отвращения, и каждый раз, когда я щелкаю ими, с ними обязательно что-нибудь происходит».

Стейнбек особенно хорош тем, что с одинаковым отвращением относится ко всякому официозу — советскому и американскому, а еще — не лебезит перед так называемым простым человеком. Сочувствует страждущему, но без соплей. Поэтому книгу его и Капы никак нельзя было бы увидеть изданной в Советском Союзе. Она и потом прошла не особенно замеченной. Потому что лживость и надрывное лицемерие любви к Родине, какой бы та ни была, —лучшие подруги казенной цензуры для притерпевшихся, особенно пишущей братии.

Стейнбек рассказывает, как тщетно пытался объяснить представителю ВОКСа Караганову, что в Америке писатели не «инженеры человеческих душ». «Мы объяснили ему, что в Америке у писателей иное положение — чуть ниже акробатов и чуть выше тюленей. И с нашей точки зрения, это очень хорошо».

«Нам кажется, что одним из самых глубоких различий между русскими и американцами является отношение к своим правительствам. Русских учат, воспитывают и поощряют в том, чтобы они верили, что их правительство хорошее, что оно во всем безупречно, что их обязанность ― помогать ему двигаться вперед и поддерживать во всех отношениях. В отличие от них американцы и британцы остро чувствуют, что любое правительство в какой-то мере опасно, что правительство должно играть в обществе как можно меньшую роль и что любое усиление власти правительства ― плохо, что за существующим правительством надо постоянно следить, следить и критиковать, чтобы оно всегда было деятельным и решительным. Позже, когда мы сидели за столом с крестьянами, они спросили нас, как действует правительство, и мы постарались объяснить, что мы очень боимся, если власть будет сосредоточена в руках одного человека или одной группы людей, что наше правительство живет компромиссами, предназначенными для того, чтобы власть не перешла в руки одного человека. Мы старались объяснить, что люди, стоящие во главе нашего правительства, и те, кто в это правительство входит, так боятся чьей-то власти, что охотнее скинут хорошего лидера, чем допустят прецедент единовластия.
Я не думаю, что нас достаточно хорошо поняли, поскольку людей в Советском Союзе воспитывают на мысли, что сам лидер хорош и лидерство — вещь хорошая. И никакого контраргумента привести нельзя, это камень преткновения, на котором обе системы теряют возможность понять друг друга».

Пристально, с вниманием и уважением к обыденной жизни обыкновенных людей, Стейнбек описывает оставленные войной руины и постепенное восстановление страны от войны, ответственность за которую, пусть хотя бы частичную, никому не могло бы прийти в голову возложить на Сталина или действовавший режим. Слишком часто мы слышали: «Сталин никогда не ошибается. За всю свою жизнь он не ошибся ни разу».

И тут Стейнбек задает вопрос, который в своей рациональности не приходил в голову, так сказать, нашему человеку: «Если Сталин при жизни обладает такой властью, то чем он станет, когда умрет?»

Собственно говоря, для ответа на этот вопрос жителям Советской России не нужно было ждать так долго. Достаточно было подумать о дедушке Ленине, до сих пор торчащем на самых видных местах в столице мира и труда. Но во времена Стейнбека Сталина было еще больше, намного больше, в 1940-50-е он впечатался в память поколения, которое сейчас уходит, а в наши времена старый пропагандистский материал впрыскивается, перепрыгнув два поколения, как мумие — испытанное советское средство политического омолаживания.

Подробно описывает Стейнбек руины Сталинграда. «Люди живут в подвалах домов, в которых раньше были их квартиры. Мы могли видеть из окон нашей комнаты, как из-за большой груды обломков появлялась девушка, которая шла утром на работу, поправляя расческой волосы. Девушка, опрятно и чисто одетая, пробиралась через сорняки, направляясь на работу. Мы не могли себе представить, как им это удавалось. Как они, живя под землей, умели сохранять чистоту, гордость и женственность. Женщины выходили из своих укрытий и шли на рынок. На голове — белая косынка, в руке — корзинка для продуктов. Все это было странной и героической пародией на современную жизнь».

Вникая в советскую жизнь с безжалостным сочувствием, Стейнбек сделал работу за советских писателей. В начале 1960-х он попытался достучаться хотя бы до совписов. И да, «Путешествие с Чарли в поисках Америки» на русский перевели. Но книгу о позднем сталинском времени к русскому читателю не пустили и в эпоху оттепели, а теперь уж поздно.