Последний из Политехнического

Уходили поэты-шестидесятники, один за другим, и вместе с ними тихо забывалась та короткая эпоха, когда набитый зал Политехнического дружно верил в скорое торжество человеческого духа. Один за другим, оплаканные, ушли Рождественский, Окуджава, Ахмадулина, Вознесенский. Но пока был на свете Евтушенко — очень в летах, очень нездоровый, — мы помнили, что дух веет, где захочет. И верили, что когда-нибудь мы его опять поймаем.

Поэт Евгений Евтушенко evtushenko.net

Не стало Евгения Евтушенко. И набившая оскомину чиновничья фраза из некрологов «С ним ушла эпоха» обрела четкий и трагический смысл. Поэтов-шестидесятников больше нет. Они унесли с собой тот глоток свободы, который мы ловили ртом, но все-таки промахнулись.

Евтушенко умер в Америке, где жил последние двадцать с лишним лет. Хотя упорно настаивал, что в Америке он работает, а живет в России. Но где бы он ни жил — пока жил, не рвалась связь времен. Казалось, что он смотрит на сегодняшний день своими стихами из 60-х, проговаривает наше время вечной, нестареющей поэзией.

Танки идут по Праге
в затканой крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета,

Словно слезами возмущения и ненависти написано то знаменитое стихотворение в августе 1968-го. И дальше там есть строки:

Страх — это хамства основа.
Охотнорядские хари,
вы — это помесь Ноздрева
и человека в футляре.

И, кажется, зачем еще искать какие-то слова о дне сегодняшнем, о нашей власти и ее столпах — вот ведь, все сказано давно, еще в конце оттепели — и про хари, и про хамство, и про страх.

У Евтушенко были самые необычные отношения с властью, которую он одновременно ненавидел и любил. Они каким-то поразительным образом сосуществовали вместе, взаимно негодуя, но не в силах оторваться друг от друга. И все это глупости, что Евтушенко был хитрым конъюнктурщиком, работавшим на власть. У нас любят большое мерить маленькой меркой.

Евтушенко был выше конъюнктуры, он не был сплетен с властью, просто он и власть всегда были рядом, не могли друг без друга. Он не был и не мог быть диссидентом — все-таки человек левых убеждений, но никакой конъюнктурщик никогда не написал был ни «Бабьего яра», ни «Казанского университета», ни «Монолога голубого песца на аляскинской звероферме». Помните, в «Монологе песца»:

Кто в клетке зачат — тот по клетке плачет,
и с ужасом я понял, что люблю
ту клетку, где меня за сетку прячут,
и звероферму — родину мою.

Это не просто тоска по свободе — это великая тоска по самому себе, избежавшему свободы, не поймавшему ее. Это ужас бессмысленности и безнадеги, страх умереть, не познав воли, как жила и умирала веками огромная страна, про которую Евтушенко потом напишет: «Если будет Россия — значит, буду и я». А что — конъюнктурщик, каким его многие считали, позволил бы себе демонстративно отказаться от ордена «Дружбы народов» в 1993 году в знак протеста против войны в Чечне? Сейчас, сегодня — кто из поэтов, писателей, артистов — не конъюнктурщиков, кто из них откажется от «высокой чести», от властного похлопывания по плечу? Кто? Много таких?

Когда вгоняют в гроб поэтов
и правит серое ничто,
Ни Пушкин и ни Грибоедов
как воспитатели — не то.

Это из поэмы «Казанский университет», 1970 год. Без малого 50 лет назад написаны золотые слова про сегодняшний день, про то, что нами правит и как нам с этим жить. И хоть Евтушенко-человек не был ни диссидентом, ни революционером, Евтушенко-поэт все-таки был несомненным борцом — живым, возмущенным, страдающим, великолепным в своих ошибках, порой — в своей наивности, в своей горячности. Его, как он и просил, похоронят в Переделкино, неподалеку от Пастернака. Они теперь навсегда рядом — два больших и очень разных поэта.

Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.

А я думаю, что поэту — можно. Так и будет.