Зоя Светова о деле Зары Муртазалиевой: «У каждого из нас должна быть своя Зара»

Журналист и правозащитник Зоя Светова и освободившаяся после 8,5 лет колонии Зара Муртазалиева приехали в Париж, чтобы представить книгу «Признать виновного виновным», посвященной историям. В этой книге Зоя Светова рассказывает истории двух невинно осужденных людей, ученого Игоря Сутягина и чеченской девушки Зары Муртазалиевой.

Зара Муртазалиева и Зоя Светова в русской редакции RFI Elena Servettaz / RFI

RFI: Как уже отметили некоторые французские СМИ, ваша книга посвящена «аду российского правосудия».

Зоя Светова: Это книга, которая была издана в России полтора года назад и которая называлась «Признать виновного виновным». Она сейчас вышла в Париже под названием «Les innocents seront coupables». И я думаю, что это будет как раз точное название книги, более даже, чем по-русски. Это книга, в которой я рассказываю о двух историях дух невиновно осужденных на огромные сроки в России – это Игорь Сутягин, ученый, который был признан российским судом присяжных шпионом и осужден на 15 лет свободы, и Зара Муртазалиева – молодая чеченская девушка, которая была обвинена в попытке совершения террористического акта в торговом центре «Охотный ряд» и получила срок 9 лет, и потом полгода ей отменил Верховный суд, и она отсидела 8,5 лет от звонка до звонка в мордовском лагере.

RFI: До последнего момента мы не были уверены, что сможете приехать во Францию вместе с Зарой. Зара, легко ли вам удалось организовать эту поездку?

Зара Муртазалиева: Организовывала все Зоя совместно с теми людьми из издательства, в котором вышла книга. Поэтому подробностей я не знаю, это тайна за семью печатями. Но самое главное – я в Париже, здесь с вами.

RFI: Вообще невероятно, что после 8,5 лет отсидки, тем более, по статье «терроризм», вдруг Зара может выехать из России. Это запредельно.

Зоя Светова: Знаете, я всегда мечтала, когда я ездила к Заре в течение этих 8,5 лет – я посещала ее в мордовском лагере в пос. Парца ВК-13, я ездила к ней примерно 2-3 раза в год – я всегда мечтала, что однажды я вывезу ее за границу, в Париж, потому что я сама очень часто бываю во Франции. И я думаю, что это чудо, что она смогла выехать, и мы можем только благодарить Бога за то, что это произошло.

RFI: Когда вы вышли после 8,5 лет на свободу, что в голове? Что поразило?

Зара Муртазалиева: Во-первых, это такое дурманящее, пьянящее чувство, когда ты выходишь и понимаешь, что даже воздух – дышится по-другому. Все другое. И первые минуты ты готов любить всех, все на белом свете, потому что понимаешь, что тот день, который тебе снился на протяжение 8,5 лет… каждую ночь, каждый божий день, что бы ты ни делал, ты думаешь об одном и том же: когда этот день наступит. И когда он приходит, то с ним приходит совершенно невероятное ощущение, которое трудно передать и трудно описать.

RFI: Странно, что вы говорите о таком объеме любви, который вас переполнил. После того, что случилось, по идее, первая реакция – это, наверно, чувство ожесточения, озлобленности, обиды.

Зара Муртазалиева: Есть два варианта, когда попадаешь в колонию. Первый – это сидеть, перебирать: почему это случилось со мной, почему я? Начать в себе копаться, есть себя изнутри, грызть. Это приводит к тому, что вы на кого-то обижаетесь – на тех сотрудников, которые вас задержали, на людей, которые подставили. Это дорога в никуда. В этом нет смысла. Это путь саморазрушения. А есть второй путь: принять то, что с вами случилось, как неизбежное, как само собой разумеющееся и считать, что, значит, тебя Бог оградил от чего-то другого. Значит, от чего-то он хотел тебя спасти, и это должно было произойти. И что-то делать, как-то отвлекаться, читать, общаться. И я из этого вынесла очень много положительного.

RFI: Сколько времени вам понадобилось для того, чтобы  принять это как неизбежность?

Зара Муртазалиева: Я думаю, я начала это уже осознавать, как только приехала в колонию. Даже когда получила приговор. Потому что до осознания того, что вы сядете, и надолго, еще не ушло то, что вы верите в правосудие, в суд, в систему Российской Федерации, вы верите еще каким-то сотрудникам, верите, что они разберутся, где-то появится такой замечательный благородный сотрудник, который решит все ваши проблемы. Вы в это все верите. Потом вы осознаете, что это все фантазии, ваши розовые очки, что вас посадят. И, более того, у многих людей есть это желание сделать это с вами. На этом строится статистика, «звездочки», чьи-то погоны, чья-то зарплата. И ко мне пришло это сознание, когда приехала в колонию или даже уже когда получила приговор.

RFI: Вас пытались сломать? Сколько соотечественниц с вами было? Что такое вообще прожить молодой девушке в неполных 21 год за решеткой?

Зара Муртазалиева: Просто сказать, что это тяжело, нет – это драма каждого человека, который попадает в эту систему в отдельности. Я очень часто видела, как девочки вскрывают вены, глотают таблетки…

RFI: У самой не было такого желания?

Зара Муртазалиева: Было. Я не буду врать – было. И было не раз. Когда ты ложишься и понимаешь, что больше не можешь, что ты не в состоянии больше этого выносить. При этом, наверное, какая-то другая часть мозга тебе дает… важно во что-то верить. Попав в эту систему, важно обязательно во что-то верить такое, что вам поможет выйти из этой ситуации. Неважно, что это будет – религия, Человек, друг, письма, поддержка. В моем случае, этого было более чем достаточно. Я верила, верю в Бога, я верю в судьбу. У меня было очень много людей, которые появились не тогда, когда вам хорошо, а именно в самый трудный момент. Люди, которые меня не знали и никогда не видели в своей жизни, вдруг стали мне писать, помогать, приезжать. Многие правозащитные организации – «Мемориал» «Совет солидарности с политзаключенными» - Зоя Светова, Ганнушкина, ребята из журнала «Дош», это абсолютно простые ребята, которые жили в Воронеже, в Питере, за границей в Италии. Мне приходило безумное количество телеграмм на каждый праздник. От людей – я до сих пор не знаю, кто это.

RFI: Рядом с вам оказались люди, не принадлежащие ни к вашему кругу, ни к вашей национальности, за исключением Шавхалова и Абдулы Дудуева, журналистов «Дош». Где остальные? Где были соотечественники?

Зара Муртазалиева: Я не знаю. Я не знаю, где были соотечественники. Из всех тех соотечественников, которых я знаю, это был Абдула, Ихрапин, по освобождению – Мурат Мусаев адвокат в Москве. Во время следствия, процесса Рамзан Кадыров заявлял о моей невиновности и о том, что он берет меня под свою опеку.

RFI: Вам не кажется, что это все-таки, мягко говоря, была ложь со стороны главы республики Чечни? Всесильный Кадыров не может спасти 21-летнюю девочку от насилия, от избиения, от варварского отношения?

Зоя Светова: Когда я узнала о деле Зары Муртазалиевой, я ходила на все эти процессы, освещала этот процесс. И когда ей дали 9 лет лишения свободы, потом Верховный суд полгода снизил, я была в шоке. Мне было ужасно стыдно, что я, русский журналист, не смогла помочь этой девочке-чеченке, которая абсолютно невиновна. И я решила, что я должна все сделать, чтобы вытащить ее раньше срока. И я стала к ней ездить в лагерь, я стала с ней встречаться, на эти краткосрочные свидания меня туда пускали. Потому что, я думаю, и сотрудники, и администрация, и спецслужбы, которые, конечно, курировали это дело, хотели узнать, о чем мы будем говорить. Потом я пошла работать на французское телевидение, это был 2006 год. Я описываю это в книге – это был ноябрь 2006 года – я сказала корреспонденту бюро телевидения France 2 в Москве: «Давай, поедем к Кадырову». Это было как раз через месяц после убийство Анны Политковской. «Давай, возьмем у него интервью». Меня не интересовало это интервью, я хотела отвезти ему письмо мамы Зары Муртазалиевой. И мы поехали, и я передала ему письмо. В этом письме была просьба, это была мольба Таиты Муртазалиевой, чтобы Рамзан Кадыров помог ее дочери. И он прочел это письмо и, надо сказать правду, он проникся этой темой. Он сказал: «Я бы очень хотел ей помочь, но я не знаю, что я могу сделать». Я сказала: «Но вы можете хотя бы перевести ее в Чечню, потому что в Мордовии, где она отбывает наказание, там ужасно, там не любят чеченцев». Как раз это был 2006 год, когда Чечня уже начала отстраиваться. Я говорю: «Ну, как это возможно? Молодые девушки у вас тут ходят по улицам. Почему она, абсолютно невиновная, должна сидеть там, в этой ужасной колонии?». Он сказал: «Я попробую». Потом прошло несколько месяцев, и вдруг я услышала по радио, что он объявил о том, что он будет переводить всех чеченцев, которые отбывают наказание в России, в Чечню. Я была счастлива. Я подумала: «Вот Зара Муртазалиева, что она сделала для своего народа, для своих чеченских заключенных!». Но моя такая наивная радость длилась недолго. Потому что, действительно, какие-то люди из российских регионов, лагерей были переведены в Чечню, один человек мне звонил и благодарил, до этого он был в Коми, и там его ужасно мучили в лагере. И потом выяснилось, что в Чечне нет колоний для женщин. То есть, Рамзан Кадыров, президент, тогда он был исполняющим обязанности президента, не знал, что нет колоний.

RFI: А Грозный-Сити выстроили за 2 года.

Зоя Светова: Да. И они начали строить эту колонию. И если в чем бы я хотела его упрекнуть – в том, что прошло с 2006 по 2012 год 6 лет, и они не смогли построить эту колонию. И мне стыдно, что я ездила к Заре, что я говорила ей: «Тебя переведут в Чечню», и она очень радовалась, она хотела туда переехать, потому что ее мама смогла бы ее посещать там. И президент Чечни не смог найти денег, чтобы построить. Я часто звонила туда и говорила: «Ну, когда же вы построите эту женскую тюрьму?». И мне какие-то там представители ФСИН Чечни говорили: «Вы знаете, мы хотим сделать, чтобы это было просто по лучшим европейским меркам, но у нас кончились деньги» и т.д. И одновременно я видела, что строят проспект Путина. Я журналист, простой журналист, не мне судить политиков и президентов, но президент Кадыров обещал перевести ее в Чечню, но он этого не сделал.

RFI: Во Франции много говорят о судебной системе, о ее несовершенстве, благодаря делу Pussy Riot, которое до сих пор так обсуждается. Когда эти люди прочитают вашу книгу, они поймут, что то, что случилось с девушками из панк-группы и то, что произошло с Сергеем Магнитским, то, что происходит с Михаилом Ходорковским, это такая вещь, которая повторяется от раза к разу. Они поймут, что только так эта система работает?

Зоя Светова: Да. Я думаю, что они поймут, и для этого я и написала свою книгу. За 10 лет, что я в журналистике, занимаюсь судебной журналистикой, я очень много писала про разные дела. Потому что моя тема – это невиновный в тюрьме. Я очень много писала про разные дела, я пыталась как журналист добиться пересмотра дел этих людей и возбудить общественное мнение на защиту этих людей. Иногда мне удавалось, иногда бывали люди, которые после моих статей выходили на свободу или им давали меньший срок, или их освобождали по УДО. Но эта система непробиваема. Российская судебная система – это система беззакония, она непробиваема, и у тебя часто бывает ощущение отчаяния, что ты просто бьешься об стену.

RFI: Она меняется как-то? За эти 12 лет, что Путин находится у власти, вы были 8,5 лет в колонии. Что меняется?

Зоя Светова: Она становится только хуже, все больше и больше людей в эту орбиту засасывается. Эта судебная машина все больше и больше людей перемалывает.

Зара Муртазалиева: Еще 8,5 лет назад не было такого понятия как «политзаключенный». Их были единицы. Сегодня это уже становится тенденцией. Это становится уже нормой, и мы это наблюдаем. Раз за разом, раз за разом. Говорить о том, что что-то поменялось в лучшую сторону за путинские сроки, я бы не стала.

RFI: Мы часто спорили по одному вопросу. В России очень часто приходится сопрягать две профессии – журналист и правозащитник. Во Франции это две совершенно разные линии поведения, которые ни при каких обстоятельствах смешиваться не должны. Не шокированы ли французские журналисты, когда мы вас представляем как журналиста-правозащитника? Как они реагируют на это? Не режет ли им это ухо? Или они все же понимают, что система такова, что просто не остается выбора?

Зоя Светова: Мою книгу я посвятила Анне Политковской, потому что она для меня – пример именно такой правозащитной журналистики. И она научила меня состраданию и любви к людям. И пониманию, что этим людям нужно помогать. И во Франции очень хорошо знают Анну Политковскую, читали ее книги, и я думаю, что они это все понимают.

RFI: Зара, были ли вы за то время, которое прошло с момента вашего выхода из колонии, в Чечне, и собираетесь вы в ближайшее время туда ехать, если еще не были?

Зара Муртазалиева: Я была в Чечне. У нас обычай: когда человек возвращается, неважно откуда – из путешествия, в моем случае, из заключения – он обязательно должен вернуться на родину. Старикам поклониться, прийти на могилы.

Естественно, меня ждали, потому что у меня очень большая родня, семья, не многие имели возможность приехать ко мне черт-те куда в мордовскую колонию. Я приехала. И первое, скажу вам честно, это шок. Потому что я в Чечне не была больше, чем 8,5 лет в связи с тем, что я училась в Пятигорске. И в последний раз, когда я видела город Грозный и свой Наурский район – это были руины. Это были руины, и больше ничего. И когда я приехала сначала в Наурский район – красивая мечеть, отстроенные улицы, дома, это было несравнимо с тем ощущением, когда я приехала в Грозный.

Понимаете, когда вас долго нет, и вы приезжаете домой и до этого не было ничего, а тут – просто отстроенный город, в нем кипит жизнь, и нет ни одного напоминания о том, что здесь происходило когда-то, буквально лет 10, больше – что здесь были военные действия. И я, конечно, была в шоке. Я просто шла по улицам, по проспектам, дошла до мечети возле фонтанов, обратно.

Можно долго рассуждать о том, об этом, но самое главное – это жизнь. Она бесценна. И такие создания, как дети, подрастающее поколение, не знает о том, что такое бомбежки, не знает, что такое подвалы, блок-посты, военные, не видит всех этих ужасов, они играют в песочнице, они знают, что такое игровые площадки, детские площадки, что такое спокойно уйти в детский садик или в школу – это важнее всего.

RFI: А эти иллюзии рассеялись, когда вас пригласили на разговор официальные лица Чечни? Вы, наверное, прекрасно понимаете, что вы находитесь под особым наблюдением силовых структур, спецслужб.

Зара Муртазалиева: Мне кажется, я уже, в какой-то степени, привыкла к спецслужбам.

RFI: Родные?

Зара Муртазалиева: (смеется) Понимаете, от них уже никуда не деться. Они посадили, они за мною следили, они меня «опекали» 8,5 лет, поэтому от них никуда не деться. Да, сам факт – это неприятно, это очень напрягает, с этим очень много проблем связано, которые я не хочу озвучивать. Но от этого никуда не деться, это часть той статьи, которую на меня повесили, дань тому, что я – осужденная по 205 статье «терроризм».

RFI: Вы упомянули, что отношение было другим, исходя из того, что вы – чеченка. Также вы говорили, что за последние годы появилось очень много политзаключенных, которых не было раньше. Как относились в колонии вообще к другим политзаключенным, как относились к вам лично?

Зара Муртазалиева: Ко мне лично… Очень многое в колонии играет то, когда вы прибываете в места лишения свободы, как вы ставите себя в первые дни. Если вы выдерживаете то давление, которое начинают на вас оказывать, помимо администрации, еще и осужденные, вы зарабатываете определенный авторитет. И дальше, в принципе, абсолютно плевать – вы уже живете отдельной жизнью. Вас начинают уважать, к вам начинают относиться соответственно. В моем случае, помимо того, что я справилась с давлением, которое пытались оказать на меня осужденные, две такие работницы, которые работали на администрацию, другой вариант был.

Очень много людей, которые были из Москвы, знали мою историю не понаслышке, знали то, что со мной произошло и, в принципе, очень много народу, когда я приехала в колонию, уже знали, что это Зара Мартузалиева, которую посадили, обвинили в терроризме, и сидит она ни за что. Знали даже, как девочек зовут, кто посадил. Знали эту историю и наблюдали за этой историей в средствах массовой информации.

RFI: Вы говорили, что была ситуация, когда вы попали в больницу. Что значит, момент солидарности?

Зара Муртазалиева: Это очень важно. Это очень помогает. Когда я приехала в колонию, нас было 11 человек. Неважно, какие были между нами отношения – мы тоже живые люди, могли поругаться, еще что-то. Мы были три разных возрастных категории, но мы знали четко и ясно одно, что нас мало, нас 11 человек, и мы должны поддерживать друг друга. Когда меня повезли в мужскую колонию…

RFI: Что вы делали в мужской колонии?

Зара Муртазалиева: У меня была открытая черепно-мозговая травма…

RFI: Это после побоев?

Зара Муртазалиева: Это после общения с некоторыми оперативниками. На тот момент я сказала об этом только Зое, а от матери скрыла, мама бы этого не выдержала. Приехав туда – там тоже было много наших - ингушей, чеченцев, которые отбывали наказание. Это была больница, там кто-то лечился, кто-то, кто там отбывает наказание, там же и колония. Мне передавали там безумные сумки, подарки, прислали телефон позвонить, предупредили всех врачей, что не дай Бог – так как я лежала в реанимации, где лежат мужчины – ближе, чем на 100 м ко мне кто-нибудь подойдет. То есть, там был жесткий контроль. Это очень важно, это поддерживает – эта солидарность. Второе дыхание.

RFI: Когда вы вышли, как вообще жизнь начать сначала? Как оставить этот девятилетний кошмар там – за спиной?

Зара Муртазалиева: Наверное, это никогда не оставишь, наверное, никогда не забудешь. Это не 8-9 дней, это 8,5 лет твоей жизни. В 20 лет чья-то рука взяла и перечеркнула: дала приговор и отправила отбывать наказание в места лишения свободы. Сейчас я просто пытаюсь отойти от этого, жить новой жизнью, строить новую жизнь. Все те люди, которые были рядом со мной 8,5 лет, у меня было ощущение, когда я вышла, что они просто скинули лет 10 вместе со мной. Потому что это ожидание для всех нас, мы все знали друг друга заочно. Я знала только Зою. Ее я знала лично, так как она ездила ко мне все 8,5 лет. А всех остальных я знала заочно. Ни одного человека не видела, кроме как в зале – их было там очень много. Первое, конечно, когда я вышла, освободилась – это были встречи в «Мемориале». Мы отмечали мой день рождения. Потом встреча в «Гражданском содействии».

RFI: Вас выпустили 3 сентября, 4-го вам исполнилось…

Зара Муртазалиева: Да, 4-го мне исполнилось 29. Поэтому меня как взяли, забрали с вокзала – Зоя, мама с братом – и дальше мы пошли знакомиться со всеми теми людьми, которые меня опекали.

RFI: Есть ли другие люди, которые сидят по похожим сфабрикованным обвинениям? Следите ли вы за этими историями, есть ли у вас желание и возможность им помогать, учитывая ваш опыт?

Зара Муртазалиева: Сейчас уже, наверное, не отойти от этой темы. В дальнейшем, я думаю, уже никогда. Естественно, я слежу, уже вне зависимости от того, хочется мне или нет. Я открываю интернет и начинаю читать. Истории есть, есть такие истории. Одну из этих историй Зоя опять скоро будет освещать – это Игорь Соколов. За годы, за военные действия, которые были в Чечне, появилось очень много ребят, из которых сделали «террористов», многие из них были вынуждены уехать из Чечни, многим же пришлось отбывать наказание в местах лишения свободы. Их очень много. Если поднимать, я уверена, все их дела, то больше половины из них никакого отношения к этому не имеет.

RFI: Ваш случай как-то помог пролить свет на остальные дела?

Зара Муртазалиева: Я думаю, да. Во-первых, этому помогли средства массовой информации, которые это освещали. Это очень важно, и я им очень благодарна. Потому что, не было бы средств массовой информации, я была бы еще одной из «террористов», осужденных за то или за это. Я думаю, этот случай помог показать, не только в России, но и за рубежом, как работает наша система, как работают правоохранительные органы. И как на самом деле у нас расследуются, разбираются дела, связанные с терроризмом.

RFI: Когда мы говорим о судебной системе, неужели в этой самой судебной системе среди правоохранителей вам за все эти годы не встретился ну, хотя бы мало-мальски нормальный, порядочный человек, законник, который проявил хоть какое-то участие к вашей судьбе?

Зара Муртазалиева: Есть один такой человек. Я думаю, Зоя все-таки найдет сейчас его номер телефона, мы его найдем. Это следователь, сотрудник ФСБ, который, в свое время, отказался подписывать мое уголовное дело в связи с тем, что «он не будет спать, если он его подпишет». И сейчас мы заняты тем, что нам надо достать его номер, но даст ли он интервью и расскажет ли он, как это на самом деле было, и где он сейчас работает – для нас пока остается загадкой.

RFI: Как вы живете со всем этим?

Зоя Светова: Не знаю, если уже начал, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Зара Муртазалиева: Перебью – я у Зои живу с тех пор, как освободилась, находясь в Москве. Этот человек просто уходит утром в 8 часов, и домой она приходит в 3, в 4 утра. Спит она по 3-4 часа в сутки, при этом у нее два телефона, которые не перестают, они разрываются днем и ночью. И то, что она говорит «я не знаю»… Я приехала и просто наблюдала за этой картиной, и я у мужа Зои, у Вити, потом спрашиваю: «Объясните мне, пожалуйста, как этот человек умудрялся ко мне 8,5 лет ездить?». Ее комната просто забита делами осужденных, ей приходит просто безумное количество СМС из колоний, где она должна все успеть. Как она успевает, как она разрывается между этим, я не знаю.

Зоя Светова: Зара, конечно преувеличивает: я ничего не успеваю. Иногда я чувствую себя просто как Хлестаков, который всем обещает и ничего не делает. Конечно, иногда удается кому-то помочь. Но, слава Богу, что сейчас в России очень большой интерес к судебной системе и к тюремной системе среди журналистов. Очень много журналистов, которые хотят помогать этим людям, потому что невиновных в России очень много. И  это не только резонансные дела, как дело Pussy Riot, как 6 мая. 

Раньше, 9 лет назад, когда было дело Зары, когда были журналисты – я и еще 2-3 человека - когда мы кричали об этом деле, когда мы кричали, что она невиновна, что нужно что-то изменить, журналисты были равнодушны. Потому что, кто такая чеченская террористка? Когда у нас шла война с Чечней, это было непонятно. Но когда стали сажать всех подряд: уже и экономические заключенные после дела Ходорковского, потом пошли оппозиционеры, потом начались манифестации, демонстрации, стали сажать молодых людей. И это движение против этого зависимого суда и за освобождение невиновных в России сейчас набирает силу.

Мне кажется, что у каждого человека (я когда-то это для себя сформулировала)  должна быть своя Зара. Каждый человек в своей жизни должен пытаться кому-то помочь, изменить ту несправедливость, которая существует в мире. Если получается, если хоть чуть-чуть ты дашь улыбку этому человеку, если он будет улыбаться, или ты что-то для него сделаешь, значит, ты свое время провел не зря в этом мире. Мне кажется, это очевидная вещь.