Аньес Дезарт: «Что же нам делать с болью Холокоста?»

Едва успев оказаться на прилавках французских книжных, новый роман Аньес Дезарт «Dans la nuit brune » ( «В сумеречной ночи», изд. L’Olivier) уже попал в список престижной премии Ренодо. В интервью RFI известная французская писательница рассказала о своей последней книге, попытках разобраться в прошлом, любви к Янушу Корчаку и русской литературе.

Аньес Дезарт Binet - MYOP

Аньес Дезарт родилась в Париже, но в детстве французский язык родным не считала, в семье говорили на идише, русском и арабском. Первая профессия Аньес Дезарт – переводчик. Правда, с английского. Затем она стала писать книги для детей, тексты песен, сценарии, а в 1993 году вышел ее первый роман «Quelques minutes dе bonheur absolu» («Несколько минут абсолютного счастья», изд. L’Olivier).

Сегодня Аньес Дезарт - автор восьми романов, признанный переводчик Джея Макинерни и Синтии Озик и лауреат нескольких литературных премий.
Ни один из романов Аньес Дезарт не похож на другой. В последнем, «В сумеречной ночи», она смешивает жанры, от волшебной сказки до детективного романа, чтобы рассказать историю человека, ищущего свое прошлое.

RFI: Главный герой вашего нового романа «Темная ночь» Жером - найденыш, дикий ребенок, которого немолодая и бездетная супружеская пара обнаруживает в лесу. Почему вы выбрали такой образ дикого ребенка?

Аньес Дезарт: Когда я начала писать книгу, я еще не знала, что мой главный герой будет найденышем. Все, что я знала про своего героя, так это то, что у его юной дочери погибает возлюбленный, и он оказывается один перед горем своей дочери.
Я начинаю писать эту историю, и в какой-то момент, у меня в голове настойчиво возникает фраза: «это найденыш». Я не знаю, откуда она взялась. Я задумалась об этом и поняла, что идея эта возвращает меня к двум феноменам, которые очень меня интересуют. Первый, исторический, связан с условиями, в которых приходилось выживать людям, а особенно детям, во время Второй мировой войны. Это вещи, о которых мало кто знает, но очень многим пришлось тогда прятаться и жить, иногда в течение длительного времени, в очень негостеприимных местах. Порой это были какие-то каморки или подвалы в городах, порой они укрывались в каких-то диких, труднодоступных местах, в пещерах, например. Я даже знаю одну женщину, которая родила в норе, в большой норе. Так вот, меня невероятно поразила способность обычного человека выживать в таких условиях.
Вторая вещь, которая меня интересовала, относится непосредственно к детям. Ведь дети, особенно когда они совсем маленькие, когда они еще не говорят, как будто отрезаны от всего остального мира. Они появляются на свет такими дикарями, устраивают настоящие истерики и катаются по полу, плачут, кричат, а нам, родителям, приходится прикладывать невероятные усилия, чтобы превратить их в цивилизованных людей. Так что, для меня все дети - в каком-то смысле дикие. А еще у детей, даже когда их очень сильно любят родители (а это не всегда так), бывают моменты бесконечного одиночества и растерянности. В такие моменты они ничего не понимают из того, что с ними происходит, как если бы они оказались совсем одни в лесу. Так что, мне кажется, два этих элемента были исходной точкой моего романа.

RFI: Жером - ребенок, пришедший из ниоткуда, живший в лесу. О его происхождении ничего не известно. Можно ли сказать, что он символизирует собой жертв Холокоста?

Аньес Дезарт: Действительно, оттого, что мы ничего не знаем о его происхождении, ему можно приписать множество разных личностей. Об этом я тоже не знала, начиная роман. Я не знала, что у Жерома будет такая история. Как если бы я шла по дороге, и на каждом повороте удивлялась: ой, этого ребенка нашли! Ой, его нашли в лесу! Ой, его родители – жертвы Холокоста… Я ничего из этого не задумывала, получилось, как если бы это была внутренняя необходимость романа.
Одна вещь показалось мне важной: поскольку роман начинался с горя другого, то есть с истории отца, столкнувшегося с горем своей дочери, расширяя эту идею, можно задуматься о горе другого народа. Как один народ может почувствовать горе другого? Как одна цивилизация может почувствовать горе другой? Как в прошлом, так и в настоящем. Мой замысел – это замысел попытки разделить эту скорбь. Можно ли разделить чужое горе? Для меня Жером – это лакмусовая бумажка, как если бы мы ставили химический опыт. Лакмусовая бумажка, на которую я налью капельку холокоста (вам это покажется странным, но для меня это так), и буду смотреть, что происходит. Можно ли разделить такое горе? Этот вопрос возникает в самом конце романа: когда Александр (полицейский, который проводит расследование о семье Жерома) открывает ему его прошлое, связанное с холокостом, Жером говорит, что не имеет с этим ничего общего, а Александр отвечает ему: все мы имеем с этим что-то общее. Мы – французы, мы в этом участвовали, мы были там, наша идентичность сформирована этим, из этого. Я думаю, мне хотелось пролить свет именно на этот вопрос. Даже для меня самой. Узнать (а я принадлежу уже к третьему поколению), что нам от этого осталось? Эта скорбь есть в нас, но мы ее не чувствовали, она не принадлежит нам, что же нам с ней делать?

RFI: Какими историческими документами вы пользовались для написания романа?

Аньес Дезарт: Мне удалось познакомиться с Клер Зальк, соавтором (совместно с Николя Марьо), книги об истреблении евреев в Ансе (коммуна на юго-востоке Франции –прим.ред.) во время Второй Мировой войны. Меня особенно интересовали две вещи. С одной стороны, мне хотелось узнать о возможных маршрутах, путях следования французских евреев во время войны: как это происходило? Разлучались ли семьи? Как семья оказывалась в том или ином эшелоне? Удавалось ли детям остаться с родителями или, наоборот, их разлучали? Мне хотелось знать об их маршрутах. В этом вопросе Клер мне очень помогла, потому что она рассказала мне подлинные истории еврейских семей во время Второй мировой войны. Эти элементы я использовала для своей книги.
Кроме того, мне хотелось узнать, какими средствами располагает сегодня исследователь или человек, проводящий собственное расследование, чтобы найти следы исчезнувших людей. Я сама пыталась искать через интернет, вводила имена в поисковики. Ужасное упражнение, вызывающее головокружение. Клер Зальк помогла мне рационализировать все это, объяснила, где и как нужно искать – в основном, это, конечно, архивы, где работают историки, широкая публика туда попадает редко.
Для написания романа я использовала эти данные, фактически научные, а также письма и бумаги, которые я обнаружила после смерти моего дедушки. Эти письма он писал своей жене, не зная, что в тот момент, когда он их писал, она уже умерла в депортации.

RFI: Ваш дедушка стал главным героем вашего предыдущего романа «Замещающий» (« Le Remplaçant »), который в этом литературном сезоне выходит во Франции в карманной версии. Его образ пересекается в романе с образом знаменитого польского педагога Януша Корчака, во Франции мало кому известного. Как вы открыли для себя Корчака?

Аньес Дезарт: Я открыла для себя Януша Корчака постепенно. Наверно, я впервые о нем услышала в момент выхода фильма Анджея Вайды «Корчак». Тогда я не видела этот фильм (и, кстати, до сих пор так и не посмотрела), но помню, что в тот момент много о нем говорили.
Второй раз я услышала о Корчаке, когда оказалась в музее Борцов гетто, который находится в кибуце в Галилее, в Израиле. Меня пригласили туда на конференцию. Внутри этого музея, один из залов посвящен этому педагогу. Тогда я начала интересоваться его жизнью, его творчеством и поняла, что есть в нем что-то очень важное для меня, в особенности в его отношении к детям и детству. Меня очень трогает то, что у него нет воспитательных принципов и теории о детстве. Он занимается педагогикой, как чем-то вроде этнологии. То есть ребенок для него – это территория, которую нужно открыть. Он наблюдает за детьми, и все происходит через наблюдение.
Я очень восприимчива к жестокости, которой подвергаются дети, и которая зачастую связана с плохим понимаем того, что с ними происходит. Что меня всегда трогало у Корчака – это то, что он никогда не превозносил себя над ребенком. Поскольку он руководит домом сирот, он, разумеется, занимает определенную позицию, берет на себя ответственность, организует быт, выстраивает иерархию и прочее, но, в то же время, он все время думает о правильности своих действий, в нем нет интеллектуального превосходства взрослого. Иерархия для него – всего лишь инструмент для того, чтобы все было хорошо, однако, он всегда готов ее изменить. Мне кажется, это необыкновенно новаторский подход. Я думаю, что в отличие от других педагогов, Корчак не боится детей, тогда как, по моему мнению, большой проблемой взрослых и, в частности взрослых, которые занимаются детьми и выстраивают длинные педагогические теории, является страх перед свободой и жестокостью, присущим детям. А Корчак не боится. Он садится рядом и наблюдает. Это меня очень поразило.
Кроме того, меня всегда интересовала повседневная жизнь в варшавском гетто. Как можно жить в таком месте? Ведь это длилось несколько лет, и с годами условия жизни только ухудшались. Я все время задавала себе вопрос: что там происходило? Что такое день в варшавском гетто? В своем дневнике Корчак дает ответы на все эти вопросы, всю информацию, которая меня интересовала и которая казалась мне необходимой, чтобы писать и даже, чтобы размышлять.

RFI: Кроме романов, вы пишите еще и детские книги. Читали ли вы книгу Корчака «Король Матиуш Первый»?
 

Аньес Дезарт: Да, я читала эту книгу. Мне кажется, что это очень красивый,сильный и смешной роман. Совсем не во французском духе, и этим он мне тоже нравится. Очень радикальный. В нем нет никакого снисхождения. Это тоже связано с личностью Корчака: быть только там, где он считает нужным быть, быть абсолютно честным и искренним.

RFI: Вы входите в состав жюри премии «Русофония», которая ежегодно вручается во Франции за лучший перевод с русского на французский. Сохраняете ли вы связь с Россией, бываете там? Следите ли за современной русской литературой?

Аньес Дезарт: Я часто бывала в России, когда была подростком, но с 1989 года ни разу не приезжала, а это, согласитесь, ключевая дата. Должна была поехать этой весной, но не получилось, может быть, еще поеду в этом году. К тому же, у меня там вышла книга «Сьешь-меня» (мои русские друзья, кстати, сказали, что она отлично переведена, чему я была очень рада).
Премия «Русофония», как раз, дает мне возможность сохранить связь с русской литературой, современной и не только (ведь в прошлом году премию получил перевод стихотворения Белого, например). Что касается современной русской литературы, я с огромным удовольствием слежу за тем, что выходит во Франции. В этом году с радостью прочитала два романа Сорокина: «Роман» и Путь Бро». Потрясающе. Еще мне очень нравится Захар Прилепин. Удивительный автор, особенно мне нравится его манера, очень неожиданная, говорить о женщинах и детях, тогда как сам он, в то же время, является очень мужественным писателем (если можно так сказать о писателе). В его описании женщин и детей столько нежности, столько поэзии.
Мне, действительно, очень важно сохранить эту связь, потому что, даже если я очень давно не была в России, русский язык, его звучание, все что связано с русской культурой, даже образы и запахи, все это для меня очень важно и дорого.