Дунья Бузар: Мы на десять лет отстали от вербовщиков джихадизма

По информации Министерства внутренних дел Франции, более 1500 французских граждан связаны с сетью джихадистов террористической организации «Исламское государство», более 500 французов воюют сейчас в Сирии и Ираке, более 100 были там убиты. Премьер-министр Франции Манюэль Вальс пообещал открыть в стране центры по дерадикализации молодежи, попавшей в сети исламистов. Ученый-антрополог Дунья Бузар рассказала RFI о том, что происходит в головах юных французов, вернувшихся из Сирии во Францию, а также о том, насколько отстает полиция от методов вербовщиков-исламистов.

Дуня Бузар (lemondedesreligions.fr)

Больше месяца прошло после терактов в Париже, унесших жизни 130 человек. В стране действует чрезвычайное положение, каждый день происходят аресты, связанные со следствием по организации этих терактов. Власти говорят нам о том, что полиция делает все возможное и даже невозможное, но новые нападения исламистов все же неизбежны. Страна уже как-то привыкла жить по-другому. Привыкли французы и к тому, что, по мере того, как продвигается следствие, мы узнаем, что большинство камикадзе и связанных с ними сообщников, родились и выросли во Франции или в соседней Бельгии. Другими словами, в Европе, хотя все они и собирались или уже успели повоевать в Сирии. И хоть мысль эта и становится потихоньку привычной, очень мало кто знает, что теперь с ней делать. Как предотвратить новые теракты? Как уберечь молодежь Франции от участия в них? И вообще, как могло произойти такое, что сейчас, в 21 веке, в экономически благополучной стране, где никто не умирает от голода и получает бесплатное образование, люди становятся способными убивать своих ничего не подозревающих сограждан?

Об этом – беседа с французским ученым-антропологом, многие годы изучающим проблему религиозного радикализма, Дуньей Бузар. В течение нескольких лет Дунья Бузар работала в Министерстве юстиции, в отделе, занимающемся проблемами молодежи, где она наблюдала за ростом радикальных настроений среди юношей и девушек из так называемых трудных кварталов. О росте исламизма во Франции она знает лучше, чем многие работники полиции. Дунья Бузар опубликовала несколько книг на эту тему, одна из которых, «Жизнь после ИГИЛа», вышедшая в начале этого года, стала бестселлером уже после парижских терактов. После успеха книги и обращения к ней нескольких сот родителей, дети которых намеревались или уехали в Сирию, Дунья Бузар основала Центр по предупреждению радикальной исламизации, куда теперь уже обращается за помощью и французская полиция.

В студии RFI Дунья Бузар рассказала о том, что она видела своими глазами, общаясь с молодыми французами, вернувшимися из Сирии на родину, во Францию.

RFI: Что происходит в умах этих людей и как должно относиться к ним общество?

Дунья Бузар: Людей это успокаивает, когда они объясняют себе радикализацию молодежи, наклеивая ярлыки. Они говорят: а, это молодежь из трудных пригородов, они – дети иммигрантов, они не интегрированы, у них другие ценности, это культурная проблема. Но ИГИЛ – это не культурная проблема, никакая культура не требует уничтожения несогласных. ИГИЛ – это не культура. Так что у нас еще много работы. И если я согласилась ее продолжать, я согласилась работать с МВД и полицией, то только потому, что наконец-то, после десяти лет работы я нашла способных понять эту проблему.

Скажу честно, я уже опускала руки и собиралась уехать, так как видела, как здесь растет напряжение. Я все время задавала себе вопрос: чем все это закончится? Но, с другой стороны, надо было что-то делать. И я это делаю, я стараюсь изо всех сил, но я понимаю, что мы отстали на 10 лет по сравнению с исламистами, с интегристами любых течений. И теперь надо торопиться.

Я хорошо знакома с методами вербовщиков джихадистов, я наблюдаю за тем, как они хорошо адаптируются к меняющимся условиям. И я вижу префектов полиции, которые, выполняя приказы главы МВД, создают новые бригады по дерадикализации молодежи – я вижу, что не все работающие в них являются профессионалами, не все прошли необходимую подготовку.

Я также вижу, как вербовщики водят за нос полицию. Они, например, говорят молодым людям, стоящим на учете полиции: подожди немного, запишись в спортивную секцию, займись музыкой – рэпом. Тогда твое дело закроют, а ты к нам вернешься через полгода. Так что нам еще все это предстоит наверстывать. Люди, которые со мной работают, полны благих намерений, все полны желанием бороться с этим злом, несущим смерть, но мы страшно опаздываем. А они, вербовщики, зашли далеко вперед.

Как происходит радикализация молодых французов? Как говорит Дунья Бузар, причина – вовсе не в их социальных или этнических корнях.

Все, чего нам удалось до сегодняшнего дня достичь – это только благодаря родителям. Они согласились рассказать нам истории своих семей, чтобы мы могли понять, каким образом происходит вербовка. Как они адаптируют надежды и мечты современной молодежи к своей цели, как они их кормят утопиями. Они почти что «работают на индивидуальный заказ», приспосабливаясь к каждому молодому человеку. Конечно, сейчас мы уже знаем, как им противостоять, мы поняли их методы. Они используют метод паранойи.

Изначально молодежь не вступает в ИГИЛ, чтобы убивать. В самом начале молодежь собирается спасать людей от смерти. Когда парню или девушке показывают видео с детьми, погибшими от химической атаки армии Башара Асада – все именно с этого и начинается – он или она хотят только помочь. После этого молодым людям показывают только эти страшные видео из разных уголков света – Бирмы, Африки или Палестины, чтобы увеличить паранойю.

Разговаривая с такими молодыми, я слышала следующее: «Я только об этих убийствах и думал, не спал всю ночь, я хотел их спасти». То есть изначально эта молодежь исходит из благих намерений. Может и наивно так говорить, но это так и есть. Я никогда не встречала молодого человека, который стал радикальным исламистом только ради того, чтобы убивать. Нет, они собираются помогать тем, о ком мировое сообщество забыло.

Почему никто и пальцем не пошевелил, когда Асад тысячами убивал людей? А все остальное – дело техники по увеличению паранойи молодых новобранцев джихада до тех пор, пока они не начинают думать, что все, кто не последовал их примеру – это сообщники зла. И именно с этого момента они начинают ненавидеть окружающих.

Приведу пример из своей книги: Леа, девушка, которая готовилась совершить теракт во Франции, вначале писала в своем фейсбуке, что мечтает стать медсестрой. Она хотела исправить свои ошибки и чувствовала себя виноватой за то, что врала родителям. Она безумно любила детей. И увидев эти страшные кадры, приготовленные вербовщиками ИГИЛ, она решила готовить теракт во Франции.

Случай этой девушки меня многому научил. Как переходят от желания спасти мир к желанию убивать? Она действительно считала себя воином ислама. Именно этот переход нам и необходимо понять. Никто из них не рождается с идеей убивать. И если мы этого не поймем, если мы будем считать их варварами от рождения, это ничем нам не поможет. Это неверно даже с научной точки зрения. Но это очень успокаивает обывателя, привыкшего делить мир на «наших» и «ненаших». Обывателю понятнее думать, что это – психически ненормальные люди или представители чужой культуры. Ан нет! Среди таких завербованных детей встречаются дети известных адвокатов, врачей и так далее. Все происходит совершенно иначе, чем думает большинство.

Как же тогда бороться с опасностью радикализации? Какие меры стоит предпринимать? В первую очередь, причем на государственном уровне?

Самая первая вещь, которую мы должны сделать, похожа на то, что уже делала полиция во время борьбы с международными сетями педофилов. Это, прежде всего, интернет. ИГИЛ всячески использует интернет. Это производит эффект двойной экзальтации. Для сравнения, в фашистской Германии существовал феномен экзальтации толпы, а сейчас – это двойная экзальтация, в мире реальном и в мире виртуальном, где эти вербовщики, нанятые за деньги, представляют себя друзьями и сподвижниками джихадизма, или теми «рыцарями на белом коне», которые выманивают девушек в Сирию, чтобы запереть их там в домах без света и еды.

Так что в этой виртуальной области для нас есть много работы. И надо работать с родителями. Ко мне приходили 600 родителей, и, общаясь с ними, я поняла, что они совершенно ничего не понимают в интернете. Они либо слишком наивны, либо вообще не знают, как его контролировать.

И еще нужна работа в школах. Молодежь сейчас говорит: в школе нам говорят о вреде наркотиков и о презервативах, но никто не объясняет опасностей интернета. Как нам самим определить, с кем там можно общаться, а с кем нельзя? Мне кажется, что это должно быть базой для борьбы с радикализацией молодежи.

После январских терактов против редакции журнала «Шарли Эбдо» и в кашерном магазиине в Париже премьер-министр Франции Манюэль Вальс пообещал до конца 2015 года открыть в стране несколько центров по дерадикализации молодежи, попавшей в сети исламистов. Там будут работать психологи, задачей которых является «возвращение к нормальной жизни» тех, кого джихадистские вербовщики учили убивать. До конца года осталось всего несколько дней, но никакой дополнительной информации на эту тему правительство пока не дает. Согласно агентству France-Press, в начале 2016 года во Франции будут открыты два таких центра. Один будет принимать вернувшихся из Сирии молодых людей на добровольной основе. Во второй будут попадать по решению суда, в принудительном порядке. По данным полиции, около 7500 французов числятся в списке «риска» из-за причастности к группам исламистов. 630 семей сами обратились в полицию за помощью, видя радикализацию своих детей. Каждый центр по дерадикализации должен обойтись государству в 1 миллион евро в год.