Узаконенные пытки. Что такое режим ШИЗО — популярное наказание в белорусских и российских тюрьмах?
Штрафной изолятор в Беларуси — обычное наказание для политзаключенных после 2020 года. Практики, обкатанные белорусским режимом, как это часто бывает, успешно перенимаются и в России. Так, Алексей Навальный, погибший в тюрьме, был в ШИЗО 27 раз и провел там почти 300 суток.
Опубликовано:
Для белорусских заключенных наказание помещением в штрафной изолятор (ШИЗО) системным стало уже давно. После поражения белорусской революции 2020 года и последующего раскручивания маховика репрессий режим ШИЗО стал в белорусских тюрьмах излюбленным наказанием политических заключенных.
Проводить исследования белорусской пенитенциарной медицины и психологии в самой стране сейчас невозможно. В эмиграции этим занимается публичное учреждение «Врачи за правду и справедливость», созданное медработниками, которые вынужденно покинули Беларусь в связи с репрессиями против гражданских активистов после президентских выборов 2020 года.
Психолог Ольга Величко, одна из учредителей «Врачей за правду и справедливость», в Беларуси возглавляла Гродненский детский хоспис. Ее специализация — онкопсихология, возрастная психология, нейропсихология. В прошлом году Ольга Величко выпустила книгу «Ад двух да пятнаццаці. Мая мама ў турме» («От двух до пятнадцати. Моя мама в тюрьме») — исследование мира, каким его видят дети политзаключенных, основанное на «сотнях историй, выслушанных психологом за последние два года».
В феврале этого года Ольга Величко представила исследование «Психологические последствия условий содержания белорусских заключенных в штрафных изоляторах. Потребность в психологической помощи во время отбывания наказания и после освобождения». Исследование основывается на документировании свидетельств и анализе 120 дел политзаключенных.
Разговор корреспондента RFI с Ольгой Величко начинается не с темы тюрем, но с уголовных дел — накануне стало известно о начале специального производства в отношении экс-директора Гродненского детского хосписа. 12 марта Следственный комитет заявил, что дела возбуждены по семи статьям Уголовного кодекса, среди обвинений: разжигание расовой, национальной, религиозной либо иной социальной вражды или розни; незаконная организация деятельности общественного объединения, религиозной организации или фонда либо участие в их деятельности; незаконные действия в отношении информации о частной жизни и персональных данных; содействие экстремистской деятельности; клевета в отношении президента и др.
Ольга Величко говорит, что в стране «процессы идут, люди отрабатывают свою зарплату».
Ольга Величко: Им дают приказы, они эти приказы реализуют. Не могу сказать, что это сильно повлияло на меня. Не сильно. Количеству обвинений немножко удивилась, многое не поняла — например, про оскорбление Лукашенко, потому что с 2020 года решила для себя, что не буду упоминать этого человека вообще. Долго не могла понять, какое там оскорбление. Думаю, это за книгу, в которой дети говорят то, что говорят. Когда книга готовилась к печати, то юристы предлагали обозначить автора псевдонимом или слова «Путин», «Лукашенко», которых упоминают дети, звездочками проставить. Но я решила открыто — я же ничего там не придумываю. Да ладно, как сказал один из коллег, заочно они меня и расстрелять могут.
Нет опасений за свою безопасность вне Беларуси? Недавно в Литве напали на российского оппозиционера Леонида Волкова.
Коллеги считают, что здесь может быть не очень безопасно. Я согласна, что ставки повышаются. Мы заходим в новые процессы, и на той стороне нервы сдают. Когда нервишки шалят, чего хочешь можно ждать, психопатия не сильно предсказуема. Да и вообще нет хороших вариантов, чтобы это все (в Беларуси и России) завершилось позитивно. Будет плохо. Вопрос в том, насколько это плохо будет и насколько можно быть к этому готовым.
ШИЗО — что это за инструмент в тюремной системе Беларуси, да и, как становится понятно, в российской тоже? Тюрьма в тюрьме, как недавно написала «Весна»?
Что такое тюрьма? Тюрьма — это как детский сад, похожие в чем-то системы. Если ребенок не слушается, у воспитателя должны быть инструменты наказания. Наказание должно быть соизмеримо совершенному поступку. В педагогике наказание — это ограничение, соразмерное поступку, которое позволяет ребенку подумать и раскаяться над тем, что он совершил. Если два ребенка в садике подрались, там им обоим рассказывают, что так делать нельзя, надо уметь договариваться. Создают социальные конструкторы, социальные коммуникативные подходы, чтобы мы все по итогу вышли с тем, что драться нельзя. Но если мы в 18 лет подеремся, то тут уже никаких воспитателей не будет. Воспитателя, который прививал эти нормы, заменяют законы. Но в законах тоже прописано, что наказание должно быть соизмеримо с тяжестью преступления. В тюремной системе тоже должны быть предусмотрены меры наказания внутри, в норме ШИЗО является таким наказанием. Я знакомилась в Германии с системой наказания внутри тюрем. Одно из самых суровых наказаний является то, что двери в камеру закрываются на час позже обычных 20:00. Чтобы дойти до немецкого ШИЗО, я не представляю, что нужно совершить немецкому заключенному.
Условно, в тюремной системе наказаний должен быть диапазон «разгона». В нашей тюремной системе почти нет грамотно выстроенного диапазона, там все построено на двух принципах. Первый — это ШИЗО или ПКТ (помещение камерного типа), когда происходит изоляция человека, помещение его в холодные камеры. И это классифицируется как пытки.
Вторая мера — перевод человека в низкий социальный статус. Администрация очень умело этим пользуется, потому что приобретение такого статуса — это серьезно и надолго.
Из ШИЗО можно выйти. А вот когда администрация тюрьмы принимает решение, как это называется на сленге, «опустить» человека, перевести его в более низкую касту, то тогда для него наступают очень тяжелые и бытовые последствия нахождения там, и самое главное — моральные последствия. Наступает очень большая внутренняя изоляция человека.
Есть еще так называемые стаканы. Они были придуманы во времена становления НКВД, их очень хорошо описал Александр Солженицын в «Круге первом». Мне казалось, что от Солженицына до сегодняшнего дня вон уж сколько времени прошло. Но в моем исследовании люди рассказывают о перевозке в тех же «стаканах», как и у Солженицына — один в один. Есть «стаканы» во весь рост, так называемые клетки, где человек, когда заходит, не может ни повернуться, ничего. Это когда людей перевозят из тюрьмы, например, в суд, или переводят из одного учреждения в другое. Каждый раз, когда человека из камеры переводят в комнату для свиданий с адвокатом, человек тоже проходит через «стакан». И перед тем, как человека перевезти в суд, он тоже проходит через «стакан».
Это холодное бетонное помещение, примерно 80 на 80 сантиметров, без окон с одними дверями, куда человек заходит лицом и он практически не может развернуться. Поэтому большинство политзаключенных белорусских заходят туда спиной.
Я в исследовании упоминаю фильм о тюрьме, снятый государственным каналом БТ. Кадры 2017–2018 года — еще до вот этого всего террора — и там человек раздет, заблюрены его половые органы, он приседает. На кадрах видно, как людей ставят на «растяжку» — и это показано как что-то очень нормальное. То есть уже в то время белорусские колонии могли себе это позволить.
В российских тюрьмах режим ШИЗО пока имеет все же несколько отличий от белорусского. Российским осужденным в ШИЗО положена часовая прогулка; в камеру можно взять книгу; ручку и бумагу выдают на время; простыню, наволочку, матрац, подушку и одеяло — на ночь
В российской зоне риска сейчас, в связи с регулярным помещением в ШИЗО, находятся политзаключенные (неполный список):
политик и общественный деятель Владимир Кара-Мурза, срок 25 лет. Не менее пяти раз помещения в ШИЗО по информации на конец 2023-го;
общественный активист Алексей Горинов, срок 7 лет. Не менее пяти раз помещения в ШИЗО;
политик Андрей Пивоваров, срок 4 года строгого режима, несколько раз в ШИЗО;
журналистка Мария Пономаренко, срок 6 лет колонии, не менее трех раз в ШИЗО.
В Беларуси сейчас 1392 политических заключенных. По данным правозащитников, можно говорить о применении режима ШИЗО практические к каждому «политическому».
Почему белорусские ШИЗО приравниваются правозащитниками к пыткам?
Безусловно, ШИЗО — это пытки. В специальных «Правилах Нельсона Манделы», в протоколах ООН прописано, что в одиночной изоляции люди не могут находиться принудительно больше, чем 10 дней. И в белорусском законодательстве (хотя власти готовят увеличение до 15 суток) сегодня тоже говорится о тех же 10 сутках ШИЗО. Но на самом деле это легко переступается. Они держат человека 10 суток в ШИЗО, потом уводят его на час, на два, а потом опять заводят в ШИЗО за якобы новое нарушение. И эти 10 суток на самом деле могут тянуться очень долго и превращаться в нечто бессчетное для человека.
За что могут посадить в ШИЗО?
Основанием для помещения в ШИЗО может быть все, что угодно. Плохо рапорт представил, переписывал вещи и не указал что-то, не застегнул пуговицу, грязный воротничок, неопрятный вид, плохо побрился — при желании можно найти разнообразные нарушения. И все политзаключенные как один говорят, что спорить бесполезно. Начинаешь спорить — получишь еще больший срок в ШИЗО. То есть препираться, жалобы писать или рапорт подавать на несправедливое помещение в ШИЗО — это даже не стоит рассматривать.
ШИЗО — это не одиночная камера, в которой есть кровать и стол, окно. ШИЗО — это небольшая холодная камера, где есть деревянный настил, на котором ночью может спать человек, днем настил прикручивается к стене, а сами стены отделаны такой что-ли ершистой штукатуркой, к которой не прислонишься. Или в побелке стены. Человек не может ни сесть, ни наклониться, ни опереться на стену.
В ШИЗО имеется также двойная система «тормозов» — двойные двери. И помимо того, что человек находится в холоде, там дополнительно создаются такие условия, что он не просто ничего не видит, но и почти ничего не слышит. Человек видит один и тот же цвет, запахи примерно одинаковые, тактильно получить нечего, и он лишается последнего анализатора для получения информации — слуха. Поэтому это не просто большая, а иногда — невыносимая нагрузка на психику. Люди так описывают свои состояния в моменте: примерно на вторые-третьи сутки накатывает огромное количество негативных эмоций, они превращаются в мысли, и человек начинает гонять эти мысли бесконечно по кругу, остановиться практически невозможно, то есть не хватает силы воли, чтобы остановить эти негативные мысли. Закрытое помещение, человек не может ни на что отвлекаться, поэтому он остается со своими мыслями и их крутит-крутит-крутит. Но потом все переходит в еще более сложный процесс. Все как один мне про это сказали: в какой-то момент мысли заканчиваются. И тогда человек думает, что сошел с ума. Нам сложно представить, как мысли могут закончиться, потому что мы видим, мы слышим, мы ощущаем, к нам очень много информации поступает. Тем ШИЗО и страшно, и сложно.
Почему изоляция должна быть ограничена по времени? Потому что если человек долго находится в таком состоянии, то начинаются необратимые последствия для психики.
Вообще, по данным американских исследователей, если люди провели более трех лет в тюрьме, начинаются необратимые последствия для личности человека, через пять лет эти последствия укореняются, и человек из мест лишения свободы выходит с другой структурой личности.
Я долго не могла понять, почему так прессуют наших политзаключенных, да, как видим, и российских тоже. Кажется, ну, посадили вы их, всё, сидят, вам спокойно, они ходят на работу, едят. Но, как мне кажется, тут вопрос в том, что сейчас в тюрьмах появилось большое количество людей, которые — и все вокруг это знают и понимают — не виновны ни в чем. Думаю, огромное количество невиновных людей, которые сидят в тюрьме только за свои убеждения, одно их нахождение там говорит о том, что они претендуют и конкурируют за власть. Поэтому их жмут.
Олег Груздилович, журналист «Радио Свобода», провел в колонии 9 месяцев, после освобождения написал книгу «Мае турэмныя муры» («Мои тюремные стены»), где говорится и о ШИЗО. Журналист получил 10 суток штрафного изолятора, а потом еще 10, «и в течение всех этих суток получил еще три взыскания».
«Я всю свою сознательную жизнь, думая, что ШИЗО и карцер — одно и то же, писал про ШИЗО — карцер. (…) Карцер — это полегче. (…) В карцере тебе дают матрац, белье, ты спишь в нормальных условиях. Днем все это забирается. А в ШИЗО ты спишь на голых досках, которые в 9 вечера опускаются и в 5 утра поднимаются. (…) Через несколько дней ты сталкиваешься с такой ситуацией, что сколько же можно размышлять, думать об одном и том же? А там же нет информации, ты ничего не получаешь, нет радио, нет писем, газет, книг — ничего. Человека ты видишь, как в книге про графа Монте-Кристо: два раза пришли контролеры, и всё. И баландёры приносят еду. Ты в итоге думаешь, как бы с кем поконтачить, побыть с каким-то человеком», — пишет Олег Груздилович в своей книге.
Что происходит с физическим состоянием человека в ШИЗО?
Ничего хорошего, конечно. Изменяется аппетит, люди, как правило, не хотят есть, они находятся в стрессовом состоянии, изменяются обменные процессы, изменяется работа желудочно-кишечного тракта, у многих людей есть проблемы в виде запоров или диареи.
ШИЗО сильно влияет на сон из-за постоянных мыслей, из-за неудобного положения, из-за холода, влажности люди долго не могут уснуть, а в 5 или 6 утра у них подъем и спать уже они не могут. Люди там разного возраста. А к 40 годам даже в нормальной жизни могут быть проблемы со сном.
У многих фиксируются боли в теле. Это связано с местом для сна — люди спят на неровных досках без матраса, накрывшись простынкой или одеялом, без подушки, часто люди укладывают небольшое полотенце под голову. И все это сопровождается головными болями из-за того же недосыпания.
Люди с хроническими заболеваниями гарантированно получают их обострения. Если есть гипертонические болезни, сахарный диабет — все это будет прогрессировать.
Люди в этих небольших помещениях ищут способы физической активности. Прыжки, отжимания от стены, приседания, небольшие пробежки и хождения туда-назад. Эти хождения туда-назад также чуть успокаивают психику. Знаете, как многих в нормальной жизни успокаивает касание волос или накручивание на палец локона. Метод успокоения психики через действие.
Меняется ощущение времени, нет часов, гаджетов, радио и тв. Если это лето, то ориентируются по солнцу на стене или его отсутствию, по теням. Как узник замка Иф — у меня такая прямая ассоциация была во время бесед с побывавшими в ШИЗО. Правда, благом является то, что в ШИЗО есть график дня. Дали еду — значит, 12 дня, сказали шконку разбирать — значит, 9 вечера. Первые двое-трое суток очень тяжело, потому что люди не понимают время, потом психика начинает адаптироваться и приспосабливаться.
Сенсорика страдает. Еще когда человеку объявляют, что он едет в ШИЗО, первым обостряется зрение, потому что человек воспринимает это как опасность, он глазами начинает искать опасные моменты. Начинает искать, где эта опасность. Сердцебиение учащается. Гормональная система ведет себя нестабильно. Интересно работает обоняние. Когда открываются двери, люди замечали, что они начинали нюхать, чтобы получить хоть какую-то информацию.
Тактильные ощущения другие. Люди говорят: я перестал там чувствовать свое тело. Тогда они начинают в прямом смысле себя ощупывать, чтобы понять, условно, а сколько меня есть? В депрессиях бывают похожие состояния.
Правозащитник Леонид Судаленко после освобождения из колонии летом 2023 года рассказывал RFI:
«Что такое эта шконка в ШИЗО? Это такой же деревянный настил, как и пол. Поэтому спать на этой шконке или спать на полу одинаково. Даже собака у хозяина спит на каком-то коврике. А там не дают даже коврика. Не знаю как там зимой, я был в ШИЗО в июле, температура была на улице ночью где-то 10–12, и я не мог спать больше 40 минут, потому что нет одеяла, это постоянные ознобы, постоянно зубы стучат. Я был вынужден подыматься для того, чтобы просто согреться. Потому что очень-очень холодно. Кроме того, затекает очень сильно шея. Я прожил без малого 60 лет и никогда в жизни не спал на полу, не спал без подушки, не спал без матраса и без постельного. Туда только разрешают зубную пасту, зубную щетку, кусок мыла и пачку туалетной бумаги. На прогулки тебя не выводят, ты постоянно 24 часа находишься в этой комнате. Три раза приносят поесть».
Леонид Судаленко болен сахарным диабетом — за два года колонии уровень сахара у него измерили один раз. В ШИЗО его поместили с нарушением закона — без согласия тюремного доктора.
Для женщин такие же условия в ШИЗО?
Законодательство не делает каких-то поблажек по полу. Женщины тоже попадают в ШИЗО. Физически там женщине труднее, тут еще вопрос в физиологии, женщины к тому же хуже переносят холод, чем мужчины. Но если говорить про психологию, женщины более устойчивы. Женщины говорили: не дай этим ублюдкам себя сломать, я должна выжить для своих детей. А у мужчин больше такой подход: почему я тут, меня все бросили; они там вот на воле сидят, а я должен через это проходить. Мужчины в моем исследовании говорят: это средневековье, если я второй раз сюда заеду, то лучше «вскроюсь» и поеду на крытую тюрьму.
Один из бывших политзаключенных рассказывал мне, что в ШИЗО — ради сохранения рассудка — слепил фигурку из хлеба, представил, что это его жена, и разговаривал с ней.
Это очень важный момент. Человек пугается токсичных мыслей, а там они приходят изо всех щелей. Человек понимает, что он один. Тогда психика пробует сбалансироваться в виде выстраивания или придумывания какой-то живой фигуры, с которой можно вести внутренний диалог. Люди, с которыми я разговаривала при работе над исследованием, рассказывали о паучках в ШИЗО, которым можно дать имя и говорить с ними; были люди, которые из хлебного мякиша лепили фигурки или хотя бы представляли себе какого-то человека, который в жизни является опорной фигурой. Люди ведь там начинают вести внутренние диалоги, потому что эти мысли надо куда-то уместить. Их условно надо кому-то рассказывать. Грубо говоря, это является такой самотерапией.
Очень важным моментом, спасающим, является умение организовывать себя, занять себя. Вот я это сама поняла, когда меня забрали (в октябре 2020 года за участие в марше протеста Ольга Величко была арестована и помещена на несколько суток в изолятор — RFI), я тогда подумала: как хорошо, что мне с собой не скучно. Если можешь себя занять, то есть, условно, можешь внутри выстроить диалог и тебе с собой интересно, тогда это очень сильно спасает. Умение в ограниченном пространстве организовать свой график дня: кто думает, кто запоминает, кто в шашки-шахматы играет, кто судоку разгадывает. Там же нет ручки с листиком, люди воображают. Чем выше функция воображения, тем человеку легче.
ШИЗО, как повторяющаяся мера наказания, может убить человека?
Абсолютно, такие примеры есть. Витольд Ашурок, который умер в ШИЗО, пошел в туалет и просто упал (политзаключенный умер в мае 2021 года в ШИЗО, Следственный комитет опубликовал видео с признаками монтажа из ШИЗО, на котором запечатлены два спонтанных падения Ашурка. В свидетельстве о смерти причина не была указана — RFI). Мария Колесникова, с которой случился приступ в ШИЗО осенью 2022 года, приступ непонятно какого заболевания. Мария Колесникова, один из символов белорусского протеста, была наказана ШИЗО за «нахождение в неположенном месте в рабочее время» и за «неподобающее поведение».
В ШИЗО человек один на один, двойная система дверей, ему достучаться сложно до кого-то, а если еще и время идет на минуты, секунды… А если он обезвожен, если ему больно, либо кома сахарная? Он недосмотрен. Конечно, ШИЗО — это большая зона риска не просто потери здоровья, но и жизни. В условиях такой пенитенциарной системы с человеком может произойти все, что угодно.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться