Сергей Вакуленко об ограничении цен на газ в ЕС: «Эти меры приняты для стабилизации европейского рынка газа, а не для того, чтобы наказывать Россию»
В минувший понедельник страны ЕС договорились о механизме ограничения стоимости газа на европейских торговых площадках. Механизм рыночной коррекции вступит в силу в случае скачка цены выше 180 евро за МВт-час или в случае слишком большого разрыва с ценой на сжиженный газ. Установленные ограничения оказались более жесткими, чем первоначально предлагала Еврокомиссия. Регулятор подчеркивает, что механизм ценового потолка был разработан как сдерживающий фактор, а отнюдь не как инструмент «активного использования». Европейскую меру регулирования на газовом рынке RFI подробно прокомментировал эксперт по энергетике, нефти и газу Сергей Вакуленко.
Опубликовано: Отредактировано:
Слушать - 27:52
RFI: В понедельник, 19 декабря, 27 стран ЕС после месяцев разногласий пришли к соглашению об ограничении цен на природный газ на европейском рынке. Давайте проясним, что это за соглашение. Потому что совсем недавно, 5 декабря, странами «Большой семерки» и ЕС был введен в действие механизм ограничения цен на российскую нефть, поставляемую морем, для обуздания энергетического кризиса, а также для снижения доходов РФ от нефтяного экспорта (получилось это или нет — другой вопрос). Таким образом, перед нами две меры по ограничению цен на энергоносители — плюс 9 пакетов санкций ЕС, где упоминаются различные запреты и ограничения на российский нефтегазовый сектор. Давайте разберемся, какое соглашение было подписано в Евросоюзе 19 декабря, о каком газе идет речь, какое отношение оно имеет к российскому газу и какова цель этой меры?
Сергей Вакуленко: С самого начала давайте скажем, что к российскому газу это соглашение имеет самое минимальное отношение. Это соглашение принималось не для того, чтобы как-то «ущучить» Россию, ограничить ее доходы от газовой торговли, а для того, чтобы защитить европейский рынок газа.
Несмотря на то, что в постановлении, принятом Европейской комиссией, довольно много говорится о войне России против Украины, о том, что Россия превратила в оружие поставки газа, но об этом говорится только как о причине того кризиса, который разворачивается на европейском газовом рынке. Причем, заметим, что кризис, на самом деле, начал разворачиваться не в феврале 2022 года, а еще в прошлом году — летом.
Выяснилось, что европейский газовый рынок бывает дефицитным и это вызывает очень сильные всплески цен на газ. Самое значительное подобное явление происходило в августе 2022 года, когда остановились поставки по «Северному потоку», и тогда цены на газ доходили примерно до 300 евро/МВт-ч. А это больше 3 тысяч долларов за 1000 кубометров газа, хотя привычная цена была 200-300 долларов (в августе этого года максимальная цена превысила 340 евро/МВт-ч – RFI). Даже сейчас, когда цены значительно снизились с августа, эта цена — около 100 евро за МВт-ч, и это в несколько раз выше, чем самые высокие цены, которые наблюдались до 2021 года.
Это очень болезненно для европейской экономики, и европейские регуляторы что-то хотят с этим сделать.
Часть этих проблем – структурные, с ними в ближайшее время ничего не сделать. Они вызваны тем, что после ухода российского газа с рынка у Европы не хватает газа, и Европа будет испытывать проблемы с объемами газа до 2025-26 годов, пока в строй не вступят новые заводы СПГ, производящие сжиженный природный газ в Катаре и в США,которые обеспечат увеличение поставок в Евросоюз.
Но, кроме этого, если у вас существует дефицит и рынок в целом напряженный, самые небольшие флуктуации предложения и спроса способны вызвать очень сильные ценовые возмущения. Например, неделя холодов или перебои на какой-то из линий снабжения.
И тогда рынок, который и так находится в весьма деликатном балансе, из этого баланса выходит, и цены устремляются в бесконечность, что и наблюдалось в августе и зимой 2021-22 годов в период холодов. Совсем немного газа, казалось бы, уходит с рынка, но поскольку всем надо исполнять контракты, штрафы за их неисполнение крайне высоки, а спрос на газ очень не гибок, у большинства потребителей долгосрочные контракты, то есть, конечные потребители не реагируют на мгновенные всплески цен – они просто не видят этих ценовых сигналов и не могут соответствующим образом поправить свое потребление. В итоге на стороне спроса рост цен почти не сказывается, а дополнительного предложения просто физически нет — и цена уходит на любые уровни. Это классический пример биржевой паники.
Это довольно сильно раскачивает рынок. Это очень неприятно сказывается на финансовом здоровье европейских энергетических компаний, и вот конкретно с этим явлением европейские регуляторы и стараются бороться.
То есть, это – не о России.
Итак, ограничение вступит в силу, когда биржевая стоимость газа на хабе в Нидерландах будет превышать €180 за 1 МВт-ч (1,85 евро за кубометр) в течение трех дней. Ограничение будет применяться и в другом случае – если разница биржевой цены газа и стоимости сжиженного природного газа (СПГ) будет больше €35 — тоже на протяжении трех дней.
Первоначально в предложении Еврокомиссии триггер был установлен на уровне €275/МВт-ч по контрактам на газовые поставки на месяц вперед в течение двух недель, а также при превышении более чем на 58 евро эталонной цены СПГ в течение 10 торговых дней подряд. Как мы видим, первоначальное предложение Еврокомиссии сильно урезали, чтобы 27 смогли прийти к соглашению.
Что это за две цифры и почему они связаны одним соглашением? И второй вопрос – почему, по вашему мнению, был утвержден потолок в 180 евро за мегаватт-час (это означает 1,85 евро за кубометр газа для потребителя)?
Это очень высокие цифры. Это, конечно, ниже, чем те рекорды <в августе>, которые мы видели, но это цифры, неподъемные практически ни для кого – ни для промышленности, которая использует газ, ни для конечных потребителей, если платить по этим ценам за газ для отопления или за электричество, которое из такого газа делается.
Это цены, на которых действительно происходит то, что называется разрушение спроса — то есть цены, на которых может происходить довольно резкий спад потребления.
В этом плане, данное соглашение – это не социализм, это не ограничение цен на газ на желательном и приемлемом уровне. Это, скорее, биржевая мера по купированию пиков, чем попытка сделать газ дешевым. По крайней мере, если смотреть на историю, которая была сейчас. Может быть, мир изменится.
Может быть, цена на газ сдвинется еще раз фундаментально. Сейчас цена на газ уже сдвинулась на новые уровни: в 3-4 раза по сравнению с самыми высокими уровнями, которые были раньше. Подобное случалось в 1973 году, когда нефть тоже подорожала в 3-4 раза.
Может быть, подобное повторится еще один раз, и тогда европейские регуляторы сдвинут этот ценовой потолок со €180 на что-то еще, но пока €180 выглядит как цена, довольно далеко отстоящая от нормальных уровней.
€275 отставало еще сильнее и, соответственно, это был, грубо говоря, такой выбор: настраиваем ли мы этот предохранитель на уровень срабатывания, условно, в 0,1 % случаях или в 0,5% случаев. Логика была примерно такая.
Как это связано с сжиженным природным газом?
Европейцы сейчас понимают, что ценоустанавливающий газ в Европе – это газ СПГ. Первым делом Европа выбирает весь тот газ, который есть на европейском континенте и в сопредельных странах – это Великобритания и Норвегия; получает – уж сколько там газа приходит – из России, из трубопроводов, идущих из других мест, а весь дефицит восполняется газом СПГ, который свободно перемещается по миру и, если цены на газ в Европе достаточно высоки, то сжиженный газ приходит в Европу.
Если сжиженный газ достается по цене, которая выше €180 — ну, что же, имеем, что имеем.
Здесь понятно, что это не проблема какой-то раскрутившейся спекуляционной спирали на рынке, когда люди мечутся в попытках закрыть свои контракты, это оправдано тем, что доминирующая цена газа на рынке вот такая высокая, она выше €180 за1 МВт-ч и определяется мировой ценой СПГ — и в этой ситуации этот триггер не сработает.
Если же вдруг мы видим, что сжиженный природный газ есть, он относительно дешев, а европейская цена все равно высока, то в логике регулятора это означает, что это действительно какая-то биржевая динамика сработала, и вот тогда предохранителю имеет смысл включиться.
И здесь, конечно, есть две посылки, о которых можно спорить.
Первая посылка – это предположение, что сжиженного природного газа в мире достаточно, что Европа могла его у остального мира перекупить в необходимом количестве для удовлетворения собственных потребностей. Пока это получалось, хотя эта посылка, возможно, не бесспорна.
Вторая посылка состоит в том, что мощности регазификационных мощностей, терминалов, превращающих СПГ в газ для сети европейских трубопроводов, хватает, причем не где-нибудь, а именно в том регионе, где расположен TTF. Для того, чтобы обеспечивался нормальный переток газа с рынка СПГ (это газ с танкера) на рынки газа в трубах Европы.
Видимо, нужно сказать, что это за TTF. Это точка передачи прав собственности на газ. Она расположена на северо-востоке Нидерландов неподалеку от месторождения Гронинген. Это месторождение поистине гигантское, оно было открыто в 1950-е годы, это такой голландский Уренгой. Вся газовая промышленность Европы, все газоснабжение есть пошли от этого самого Гронингена — и логично, что вокруг Гронингена, где потребителям и торговцам передавали газ, торговля и начала развиваться.
Позже примерно туда же пришли трубопроводы из Норвегии и Великобритании, с Северного моря, то есть там, действительно, образовался хаб, на котором теперь существуют многочисленные источники газа и покупатели. Неподалеку от Гронингена расположены несколько терминалов СПГ – в голландской Зеландии, в бельгийском Зебрюгге. Это все более менее близко географически, поэтому там все и происходит.
В принципе, возможна ситуация, когда на рейде будет стоять достаточно танкеров СПГ, а мощности терминалов по приему будет не хватать. В этой ситуации у вас будет дефицит трубопроводного газа в Европе, который физически невозможно будет полностью компенсировать газом СПГ — вот в этой ситуации, действительно, дифференциал между СПГ и трубопроводным газом вообще-то может быть и выше, чем поставили регуляторы — по физическим, а не биржевым причинам. Хотя конечно, эта цена — разница-дифференциал — поставлена высокой, чтобы это случалось крайне редко.
В чем суть предложения Еврокомиссии?
Европейская комиссия объявила, что не должны исполняться контракты на бирже, если цена этих контрактов противоречит выставленным «предохранителям» биржевым.
Здесь сразу возникает, конечно, очень много вопросов. Что именно регулируется? Регулируется фьючерсный контракт на следующий месяц — и только.
Почему именно он? Потому что не так даже и важно, почем покупают газ конкретные участники рынка, а важно то, что цена этого контракта стала маркерной для очень многих договоров, которые между собой заключают поставщики и покупатели энергии по всей Европе.
Поскольку это наиболее ликвидный, хорошо торгуемый финансовый инструмент — этот фьючерс на цену газа на TTF — им пользуются все.
Кто-то хочет покупать тепло для своего завода, завод расположен рядом с теплоэлектроцентралью, со станцией, которая вырабатывает и электричество, и тепло. И рядом стоит производство, которому нужно тепло, например, пищевой комбинат. Этот пищевой комбинат договаривается, что он будет покупать тепло у этой теплостанции, но стоимость тепла прописана как функция вот этого контракта на газ. То есть обеим сторонам нужно как-то договориться, сколько будет стоить это тепло, и они выбирают общепринятый показатель.
И таких договоров в Европе очень много. Поэтому флуктуации цен на биржевой контракт TTF оказываются многократно усилены для европейской экономики вот этими самыми записями во множестве договоров. Поэтому Еврокомиссия, зная о такой коммерческой практике, регулирует цену именно этого контракта.
Интересно также, что этот контракт торгуется также на бирже ICE, Межконтинентальной бирже, которая вообще-то работает в Великобритании.
И возникает отдельный вопрос — насколько Еврокомиссия имеет юрисдикцию над этой британской биржей. Британская биржа уже высказала сильную озабоченность вмешательством в рынок в том, что какой-то чужой законодатель начинает управлять тем, что на ней происходит.
Вообще, это конечно очень интересное свойство современного мира, когда чисто финансовые контракты, торгующиеся даже не в Евросоюзе, определяют отношение котельной где-нибудь во Франции с фабрикой по производству печенья там же во Франции. Но вот мир так теперь устроен.
Межконтинентальная биржа, которую вы упомянули, немедленно направила в Еврокомиссию меморандум, где заявила, что предложение может привести к росту цен на газ. Европейский центробанк заявил, что предложение ЕС может поставить под угрозу финансовую стабильность. Министр промышленности Чехии в процессе дебатов сказал, я цитирую: «это первый раз, когда мы, по сути, пытаемся вмешаться в глобальные рынки».
С другой стороны, глобальные рынки – это не передовая на фронте, не лобовые атаки с непредсказуемыми и катастрофическими последствиями, все риски в торговле застрахованы и перестрахованы. Почему предложение Еврокомиссии вызвало такое раздражение у участников газового рынка?
Как раз потому, что в контрактах прописано то, что и как считается в зависимости от того, что происходит с этой рыночной ценой. Но все предполагают, что цена рыночная и свободная и устанавливается в процессе свободной торговли. В частности, это подразумевает, что товар на рынке есть и его можно купить. Если же по указанию Европейской комиссии кто-то и хотел бы закрыть свой контракт, но не может – ну нет газа...
И, все-таки, эти цены взлетают до такой величины ровно потому, что это уровень, на котором достигается равновесие между спросом и предложением, нравится нам это или нет.
И, соответственно, никто толком не понимает, как это будет работать. Теоретически, вроде бы, все должно происходить именно так, как предполагает Еврокомиссия: цены упираются в потолок и там остаются, и рынок как-то балансируется. Но на практике это означает то, что остается какой-то неудовлетворенный спрос. И кто-то, кто, может быть, и хотел бы, и готов был бы заплатить, и не видит никакого другого выхода, чтобы покрыть свои потребности в газе или покрыть свои контрактные обязательства, но он просто остается без газа.
Он не может этот газ купить. Так создается дефицит.
Что такое экономика дефицита, люди постарше, заставшие Советский Союз в общем-то знают. Вам очень нужен какой то товар. Но поскольку есть дефицит — за деньги вы его купить не можете и вынуждены как-то доставать: обменивать билеты на Таганку на собрание сочинений Цветаевой, на красную икру и тд и тп.
Да, рынок находит какие то механизмы, но они более сложные, более затратные, менее эффективные.
Соответственно, вот такое вмешательство в рынок и вызывает у всех опасение, что проблему с недостатком газа объективно в те или иные периоды это решение <ЕС об ограничении> не облегчит, а проблемы создаст.
И кроме того, это создает новую договорную и юридическую реальность, которую всем участникам придется как-то осознавать, обрабатывать, заново включать в свои контракты. Будет ли это означать, что если кто-то готов был и обладал полной доброй волей, чтобы купить газ на рынке, но не мог этого сделать, потому что правительство запрещало платить больше, даже если компания готова была это сделать — освобождает ли это обстоятельство и эту компанию от каких-то своих обязательств в адрес своих поставщиков или покупателей? Не приведет ли это к тому, что появятся какие то альтернативные индикаторы, которые начнут включать в контракты? И не приведет ли это к тому, что рынок окажется фрагментирован, а значит, менее ликвиден? Вот таковы опасения у многих игроков, и они, наверное, оправданы.
Насколько эта мера неслыханна?
Насколько это неслыханно? Это сложный вопрос. Правительства регулярно занимаются ограничениями цен, регулярно занимаются тем, что вмешиваются в отношения продавцов и покупателей. Есть, например, классические примеры ограничения ставок на аренду жилья — и в США, и в Европе это действует и поныне. Существует огромный корпус работ по экономике, изучающих этот очень интересный феномен. Все все-таки сходятся на том, что это неэффективный механизм контроля за ценами на рынке жилья. Тем не менее, он действует.
Сейчас правительства так или иначе вмешиваются в цены сельскохозяйственных продуктов. Это было особенно популярно в 1930-е годы, но какие-то механизмы, введенные Рузвельтом в США, действовали до 2010- х годов. Доходило до курьезов. Существовала Национальная Изюмная Администрация, которая управляла тем, сколько должен стоить изюм в США. Она действовала до середины 2010-х годов.
На биржах фондовых тоже есть «предохранители», устроенные, правда, несколько по-другому: если рынок движется больше, чем на какой-то процент, торги просто останавливаются и возобновляются снова через некоторое время. Там нет момента, что нельзя продавать или покупать акции по цене, заданной правительством, выше какого-то потолка, но, по крайней мере, есть остановка торгов. То есть, в принципе, прецеденты есть.
Даже с бензином и с нефтью были опять-таки какие-то подобные действия в 1970-е годы, когда был шок, сравнимый с нынешним, после арабского эмбарго на нефть. Но все-таки тогда был период, когда экономика была гораздо менее свободна.
Опять же, постсоветские люди очень часто представляют себе настоящий, такой трушный, свободный рынок по книжкам Айн Рэнд, Драйзера, а кто и вовсе по «Незнайке на Луне». И здесь, знаете, в этой шутке есть доля шутки, для многих это действительно так.
Но все-таки реальный западный рынок очень далеко ушел от рынка XIX века, который клеймил Маркс в своих работах. Регуляции на нем довольно много, было особенно много в 60-70-е годы, стало сильно меньше после 80-х годов, но много и осталось.
Все-таки значительные колебания цен очень сильно сказываются на жизнях людей и приводят к трагедиям.
Но здесь такой механизм: рынок — глобальный, международный, и он не всегда подчиняется воле европейских регуляторов. Есть, в частности, опасение, что и так-то Европе трудно добывать СПГ для своего рынка. А вот если такой контроль начнется, то станет еще труднее: скажут катарцы и американцы: «Спасибо. А вот в Сингапуре, Гонконге, Токио, Индии мы можем обойтись без этих хлопот, без этих опасений».
Но, справедливости ради, на рынок СПГ, по крайней мере, сейчас европейские регуляторы не покушаются.
Последний вопрос. Соглашение об ограничении цен на газ — это в первую очередь забота о потребителях и попытка защитить европейские домохозяйства. Цены на энергоносители в Европе привели к самой высокой инфляции за последние десятилетия, повысили счета для населения и вынудили некоторые предприятия закрыться. Как временная мера – по крайней мере, так ее представляет ЕС – насколько она может быть эффективной?
На домохозяйствах это почти не скажется, и вот почему: подавляющее большинство контрактов домохозяйств — мы об этом говорили в начале — действует по фиксированным ценам. Это характерная ситуация, когда цены на газ выставляются на 12 месяцев — и так и фиксируются.
В следующем году энергокомпании, смотря на свои предыдущие издержки и на то, как выглядит долгосрочный фьючерсный рынок газа, как-то это пересчитают и выставят какие-то другие цены. И так это и будет перекатываться из года в год.
Домохозяйства не видят высокочастотные колебания цен. Чего, возможно, опасаются европейские регуляторы, что если позволить ценам вылетать слишком высоко, и это будет происходить все чаще, то и средний уровень будет сдвигаться.
Но скорее, это все-таки забота не о домохозяйствах. Большая экспозиция на высокочастотные колебания цены на рынке — у энергокомпаний, в первую голову, и у коммерческих потребителей — причем чаще крупных, чем средних и малых.
Что касается судеб европейской промышленности и проблем европейских домохозяйств в целом, то действительно проблема есть, она большая, но опять-таки она не связана с колебаниями, а связана с тем, что в мире сейчас значительный дефицит газа. Европа его восполняет, скупая газ по миру — тот самый СПГ. Но чтобы удавалось это сделать, приходится платить столько, что другие потребители, которые покупали этот газ раньше, просто не могут себе этого позволить и отказываются от него в пользу Европы. Понятно, что это происходит по очень высоким ценам, и это очень сильно сказывается и на располагаемых доходах домохозяйств. Располагаемых после того, как они потратились на тепло и свет. И приводит к тому, что после вот этих трат многие домохозяйства, многие европейцы приближаются к уровню бедности.
И раньше вообще-то тоже бывало, что каждую зиму в холода были ситуации, когда некоторые пенсионеры не могли себе позволить достаточный уровень тепла в квартирах и замерзали. Но раньше это было редкостью, печальными случаями, а сейчас такое вполне возможно в значительно больших масштабах.
То есть счета за отопление в Европе легко могут достигать 600 € в месяц и больше. Для людей с ограниченными доходами это очень заметная сумма. А снижение располагаемых доходов ведет к изменению потребительского поведения, уменьшению спроса на другие товары, что крайне неприятно для экономики в целом.
Если говорить о промышленности, при таких ценах на энергию целые отрасли европейской промышленности становятся совсем не конкурентными. Это производства удобрений, стекла, довольно многих стройматериалов и всего того, что делается из глины, силиката, песка — того, что требует высоких температур и, соответственно, высокого нагрева.
И эти предприятия действительно закрываются. Перспективы им открыться — это в лучшем случае этот самый 2025-26 год. До того цены на энергию в Европе вряд ли заметно снизятся. Очень большие опасения, что эти предприятия, переехав куда-то еще — их владельцы могут перевести эти производства в страны с более дешевой энергией — заново могут не открыться.
И если они продолжат работать, то будет три года со сниженным производством, с меньшим количеством рабочих мест. Да, это значительная проблема.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться