«Я сказала: Остановите войну! Там бомбят моих учеников! — и за мной пришли». Учитель из России об эмиграции и волонтерском проекте для украинских беженцев во Франции

Учительница английского языка Вероника Гавердовская из Волгограда работала удаленно в международной онлайн-школе, когда началась война. У нее были коллеги и ученики из Украины, которые на ее глазах оказались под бомбами. Вероника в тот же день подписала петицию российских учителей с требованием прекратить огонь и вышла протестовать на городскую площадь. А через два дня к ней домой пришли люди в черном с повесткой в полицию. Опасаясь репрессий, учительница уехала во Францию, где стала координатором образовательных проектов для украинских беженцев. О жизни после 24 февраля она рассказала RFI.

Опасаясь репрессий, учительница Вероника Гавердовская уехала из РФ во Францию, где стала координатором образовательных проектов для украинских беженцев. AP - Markus Schreiber

Вероника Гавердовская: Я хорошо помню, как проснулась на рассвете 24 февраля от рева самолетов над окнами, как в фильмах про войну, взглянула на часы — около четырех утра, стало не по себе. А, уже с семи утра, в рабочий чат школы посыпались сообщения от наших преподавателей из Украины, что их начали бомбить. У всех был шок.

Вероника Гавердовская © DR

Днем в соцсетях появилась петиция российских учителей (она набрала более 5 тысяч подписей, после чего организаторы закрыли сайт из-за угрозы репрессий — RFI), потом петиция Льва Пономарева (набрала более 1,2 млн подписей) Я подписала их обе, а вечером, после занятий вышла на площадь перед центральной библиотекой, где у нас в городе обычно проходили мероприятия. Мне казалось, там должен собраться весь город, но было полно полиции, все перекрыто, людей просто разворачивали.

Меня остановили двое в форме, спросили, что я тут делаю. Я сказала, что пришла протестовать против войны, у меня в Украине дети-ученики, а их бомбят, так нельзя! Они попросили паспорт, переписали мои данные и сказали, чтобы я уходила.

Я почувствовала ярость и бессилие. Когда понимаешь, что такого быть не должно, но переломить ситуацию не можешь. Мне было странно смотреть на людей, которые продолжают заниматься своими делами, как будто ничего не случилось. Хотя мне, наверное, повезло: среди моего окружения таких было мало, почти никто не поддержал войну.

RFI: Вы догадывались, что за вашим протестом могут последовать репрессии?

Я думала только о том, как это остановить. Мне казалось, что людям просто надо выйти на улицу и им (правительству — RFI) объяснить, что они делают чудовищную ошибку.

Но, почитав, о чем пишут наши СМИ, я поняла, что ситуация только ухудшается. Через два дня ко мне пришли двое мужчин в черных кожаных куртках с закрытыми антивирусными масками лицами, вручили повестку и сказали, что я должна явиться в полицию для выяснения моего «статуса», какие у меня связи с Украиной, почему я выражаю несогласие с действиями власти во время спецоперации и подписываю петиции.

Я старалась не спорить, чтобы не обострять ситуацию. Был вечер субботы, накануне мне пришел паспорт с французской визой, которую я оформляла для запланированной поездки в языковую школу. Я решила, что это — добрый знак, и уже в воскресенье 27 февраля была в самолете, хотя виза у меня открывалась только 3 марта.

Может быть, вам проще было эмигрировать в англоязычную страну?

Я была уверена, что если вылечу позже, то вообще не смогу пересечь границу. Раздумывать, делать другую визу времени не было. Я еле долетела из Волгограда до Москвы: аэропорт закрывали, рейсы отменяли. В Шереметьево творился хаос, онлайн-брони слетали из-за огромного спроса, сотни людей выстраивались в кассы. Люди просто просили билеты «куда-нибудь из России». Я тоже была в их числе, потому что моя виза открывалась только через неделю.

Мне предложили Стамбул, рейс был в ночь — не очень удобный, но кассир сказала: «Улетайте сегодня, вдруг завтра все закроют вообще». У всех было ощущение конца света.

Как возникла идея образовательного проекта для украинских беженцев?

Я ни дня не переставала работать в своей онлайн-школе. И уже на второй день войны, когда я еще была в России, у нас с коллегами появилась мысль бесплатно проводить уроки для ребят из Украины. Школы бомбили, отменялись занятия, а детям нужно осваивать программу, выпускникам сдавать экзамены. Мы очень хотели им помочь. Когда понимаешь, что не в силах остановить войну, но можешь облегчить страдания людей, это дает силы.

Я уже не помню кто первым из нашего учительского сообщества открыл канал в telegram, в нем педагоги-волонтеры стали писать, что готовы давать бесплатно уроки для украинских детей, оставляли свои контакты. Ссылки распространяли в twitter, других социальных сетях. Группы расширялись, помимо преподавателей иностранных языков в них появлялись учителя математики, литературы, физики, химии.

До отъезда у меня было пятеро учеников из Украины, четверо из них уже переехали: во Францию, Бельгию, Перу. Но одна девочка пока не смогла выехать. Это одиннадцатиклассница из Херсона, она — моя боль, на занятии в прошлый четверг я сама услышала бомбы. Кричу ей: «Все бросай, беги, прячься!» А она мне: «Мы уже привыкли». По-моему, это самое ужасное, когда дети привыкают к бомбежке.

Это ужасно и трудно даже представить. Как, по вашему мнению, дети переживают войну?

Они уходят с головой в учебу. День и ночь над книгами. Ведь для тех ребят, кто еще в Украине, это возможность поступить в иностранный вуз и, наконец, выбраться из ада войны, для тех, кто уже переехал — быстрее адаптироваться в новой стране.

Вот почему эти образовательные программы нужны, как «Скорая помощь». Сейчас во Франции у меня взрослая и детская группа беженцев, каждый день веду по 1–2 урока. Да, в первую очередь, они усиленно учат французский, но им нужен и английский. Взрослым он увеличивает шансы найти работу, так как многие работодатели сейчас часто его требуют, а детям — не потерять имеющиеся знания. Многие из них приехали с хорошим уровнем. А видели бы вы, какие образованные у них мамы: врачи, фармацевты, IT-специалисты.

Требуют ли такие уроки особенного подхода?

Да, на уроках со взрослыми теперь посвящаю больше времени составлению резюме и подготовке к собеседованию на работу. Есть и другие особенности. Стараюсь, выбирая тему, никого случайно не травмировать. Но не всегда получается. Недавно у меня был урок с мамами по теме «Профессии». Когда я спросила, каким специалистам нужна форма, они хором ответили — военным. Хотя мне самой, например, приходит в голову — врач.

Сейчас вы координируете программы сразу в нескольких группах для учителей-волонтеров, расскажите о них, и какие возникают основные сложности?

Сейчас это «Образовательный мост», «Teaching without borders» «Ковчег», «Французский для украинцев», «Free English for Ukrainians» — все они есть в telegram, у «Образовательного моста» — он самый крупный, есть еще свой сайт.

Были еще несколько небольших проектов, после они соединились с более крупными.

Во всех проектах можно как подать заявку на получение бесплатных уроков, так и самому предложить помощь.

Самая большая сложность в том, что очень нужны учителя, на все заявки волонтеров не хватает, наибольший дефицит педагогов — для школьников 9–10 лет. Много волонтеров из вузов, и они преподают старшеклассникам, а малышей учить некому. Поэтому я активно об этом рассказываю. Последнее мое выступление на конференции «Женские голоса против войны», организованной ассоциацией Russie-Libertés в Париже, получило много откликов, так что теперь, я надеюсь, учителей благотворительных проектов станет больше.

Вы думаете о том, что могло произойти, если бы вы не уехали из России?

Первые дни после отъезда мне еще казалось, что это безумие скоро закончится, и можно будет вернуться. Но я читала новости и не находила ничего позитивного. Те учителя, которые подписали петицию и продолжили протестовать, стали фигурантами уголовных дел, тех, кто работал в государственных школах, уволили. Я не готова была сесть в тюрьму, ведь тогда бы я не смогла никому помочь.

У вас 20 лет учительского стажа, вы работали и в государственных, и в частных учебных заведениях. Что, по вашему мнению, будет с российскими школами теперь?

Все будет завесить от директоров: есть более лояльные, которые в душе против всего этого, они просто просят коллег «быть потише», есть более жесткие, провластные, которые требуют фототчеты патриотических уроков, введенных недавно в обязательном порядке.

Хотя, выявился интересный парадокс. Весь этот угар в виде буквы Z в первую очередь насаждается в обычных средних школах. А в элитных гимназиях и лицеях, где учатся дети чиновников, показной патриотизм выражен в гораздо меньшей степени.

Преподаватели будут увольняться?

Они уже увольняются в огромном количестве. Просто не говорят об этом вслух. Многие, стиснув зубы, доработали до конца учебного года — мы же все гиперответсвенные, у нас — дети, которым надо сдать экзамены.

Есть учителя, которые под псевдонимами участвуют в наших волонтерских программах для беженцев, пока еще оставаясь в России. На свой страх и риск. Просто потому, что по-другому не могут.