Вадим Клювгант : Суд отличается от расправы именно тем, что он соответствует определенным требованиям

В конце минувшей недели в Израиль с неожиданным визитом прибыл прокурор Международного уголовного суда Карим Хан. Это была его первая поездка в Израиль и на палестинские территории. «Нападения на невинных израильских гражданских 7 октября — это одни из худших преступлений, которые являются шокирующими для всего человечества, и это преступления, для расследования которых был создан МУС», — заявил Карим Хан, отметив, что суд готов взаимодействовать с соответствующими национальными органами власти в соответствии с принципом комплементарности, предусмотренным Римским статутом. О том, что означает визит прокурора Международного уголовного суда, а также о юридических аспектах того, что происходит в Израиле и в Секторе Газа после 7 октября Русская служба RFI поговорила с известным юристом и адвокатом Вадимом Клювгантом.

Адвокат Вадим Клювгант (архивное фото 12/12/2019). AFP - KIRILL KUDRYAVTSEV

RFI: Визит Карима Хана в Израиль и на палестинские территории вызвал у израильтян противоречивые эмоции. Как бы вы его оценили?

Вадим Клювгант: Эта поездка носила частный характер и сам господин Хан подчеркнул несколько раз, что приехал в Израиль не в связи с расследованием, а по приглашению семей похищенных и погибших в Израиле. С учётом этого обстоятельства, и нужно оценивать визит прокурора МУС, понимая, что его высказывания не имеют никакого юридически значимого характера. Это просто впечатление человека, который приехал, пообщался и уехал. Вот прокурор в суде действует именно в качестве прокурора, осуществляя эти полномочия в рамках формальных процедур и никак иначе. Это тоже важное обстоятельство, которое надо иметь в виду.

Очевидно, что произошедшее 7 октября — это преступление. Но как его квалифицировать — геноцид, военное преступление, преступление против человечности? Есть ли в этом смысле какая-то юридическая градация?

Есть понятие геноцид, это преступление, самое тяжкое из всех возможных. И это юридически значимый термин. Есть конвенция 1948 года, где он формализован.

Говоря простым человеческим языком, такого масштаба преступления находятся за пределами добра и зла, и к ним нельзя относиться по принципу «с одной стороны и с другой стороны», то есть это абсолютное зло.

Это то, что в древности называлось «враг рода человеческого», который подобное совершает. Есть определённый набор признаков, которые позволяют отнести деяния к категории геноцида, и это предмет расследования и доказывания.

Дальше идут преступления против человечности. Это преступления, которые совершаются обычно в зоне вооружённого конфликта, и от военных преступлений их отличают большие масштабы и системность. То есть военное преступление может носить единичный характер, может быть несколько единичных военных преступлений, а это уже такое более системное явление по масштабу, по охвату, по тяжести.

Иными словами, это можно сформулировать так: военные преступления могут быть отнесены к преступлениям против человечности, когда страдают люди, не участвующие непосредственно в вооружённом конфликте, не поддерживающие его, они просто волею обстоятельств находятся в зоне военного конфликта.

Освобожденные в Израиле заложники свидетельствуют, что в секторе Газа они находились у людей, которые формально считаются врачами или учителями. Вероятно, международные организации их относят к мирному населению. Можно ли с юридической точки зрения считать, что эти «мирные» граждане не просто поддерживают ХАМАС, но и соучаствуют в преступлении?

На самом деле всё ещё сложнее. Они не формально называются учителями и врачами, они действительно ими являются. То есть они считают возможным сочетать в своей жизни работу учителя и соучастие в акте геноцида. Потому что, в моём понимании, абсолютно очевидно, что действия ХАМАСа, начавшиеся 7 октября с беспрецедентной по своей чудовищности резни, похищения людей, захвата заложников, и продолжающиеся до сих пор в виде массовых обстрелов городов, то есть мирного населения израильских населённых пунктов, издевательства над заложниками, которые носят пыточный характер (судя по тому, что мы сейчас узнаём от тех, кто освобождён), — это все образует геноцид.

Так вот, врач, который одновременно и лечит, и соучаствует в геноциде, он, конечно, не может быть отнесён ни к какому мирному населению, так же, как и учитель, несмотря на то, что он ходит в школу и что-то там рассказывает ученикам, и при этом участвует в похищении людей.

Кстати, тут очень важно быть точными. Когда говорят о заложниках, называя их пленными, невольно принижают масштабы этой беды, этого преступления, потому что пленные — это тоже категория из правил ведения войны. Есть специальная конвенция о том, как нужно обращаться с военнопленными, кто к ним относится. Так вот у заложников ничего общего с ними нет.

Задача Израиля заключается как раз в том, чтобы сформировать юридическую позицию, безупречную, основанную на нормах международного права, на прецедентах международно правовых, в том числе судебных и, конечно, на фактической основе, на доказательствах. Это должна быть позиция, которая юридическими способами будет доказывать, что в отношении Израиля совершён акт геноцида и что те, кого почему-то кто по недомыслию, а кто по недобросовестности относит к категории мирного населения, совершенно не являются таковыми. Это отдельные предметы доказывания, отдельное серьёзное направление, которое необходимо не только для подтверждения акта геноцида в отношении Израиля, но и для опровержения тех обвинений, которые уже выдвигаются в отношении самого Израиля, потому что оказывается, что он совершает геноцид в Газе.

Говоря о доказательствах, могут ли быть признанными в международном суде таковыми видеокадры, снятые самими террористами?

Стандарты доказывания, в общем, они более менее универсальны. Есть критерии, по которым оцениваются доказательства — достоверность, допустимость, относимость. Каждое доказательство проходит проверку по этим трём критериям, и все вместе собранные доказательства в совокупности — по критерию достаточности для того, чтобы считать, что деяние доказано, вина конкретного обвиняемого доказана и так далее. Каждое доказательство, которое представляется сторонами, подлежит такой оценке судом.

Что касается видеозаписи, то здесь важно не только то, что, собственно, это снято персональной видеокамерой, а важно ещё и откуда получена эта запись, где ее первоисточник, сохранён ли он. Необходимо проследить всю цепочку, как видеозапись дошла до суда.

Всё должно быть в совокупности, здесь нет универсального ответа, будут ли эти доказательства признаны достоверными и допустимыми, это предмет оценки в каждом конкретном случае. Доказательства проверяются по соотношению между собой, противоречат ли они друг другу, или наоборот, взаимно подтверждают друг друга. Если они друг другу противоречат, значит суд должен решать, какие доказательства положить в основу своего решения, если подтверждают, можно уже говорить об их совокупности. Сбор доказательств, их исследование и оценка — это серьёзная профессиональная работа и достаточно сложный интеллектуальный процесс.

Если говорить о перспективе международного трибунала, в случае, если он будет проходить в Израиле, судьи будут тоже израильскими или из других нейтральных стран? Есть ли какие-то международные нормы на этот счет?

У каждого трибунала есть свой устав. В качестве примера — безотносительно конкретной ситуации — Международный уголовный суд имеет свой устав, он закреплён в том самом Римском статуте. Это международный договор, который учредил этот суд и там, в том числе, содержится процессуальный раздел. В нем прописано, как формируется и как работает этот суд, там интернациональный состав судей, и определено, как они отбираются, кто может быть судьей. Если создаётся трибунал Ad hoc (как это было в случае с трибуналом по Югославии, например), то при его учреждении должен быть утверждён учредителями устав этого трибунала, где тоже решаются эти вопросы. Но конечно, если это международный трибунал, то и состав участников судопроизводства — и судей, и обвинителей, и защитников — становится международным.

Защитников, обвиняемые себе выбирают сами, а сторона обвинения и суд формируется на основании процедуры, исходя из того, что этот состав должен быть международным. Есть ещё всякие гибридные и промежуточные формы. Я сейчас гипотетически рассуждаю, может быть, и израильский судебный процесс будет с какой-то существенной долей международной составляющей в виде наблюдателей или жертв. Тут надо учитывать, что состав жертв  геноцида 7 октября тоже интернациональный. В числе пострадавших десятки граждан других стран.

Возьмем самый хрестоматийный пример международного трибунала Ad hoc — это Нюрнбергский трибунал,  и вспомним, что состав судей там был интернациональный, и от каждого государства-учредителя Нюрнбергского трибунала был обвинитель. А защита была преимущественно представлена германскими адвокатами, но только по той причине, что такой выбор сделали сами подсудимые. Когда в Израиле был процесс над Эйхманом, а его дело рассматривал Иерусалимский окружной суд (то есть стандартный израильский суд), защиту Эйхмана осуществлял адвокат из Германии, но наряду с ним в этом процессе был еще и израильский адвокат.

Израиль имеет юридический статус государства. В отличие от анклава, коим является сектор Газа, и ХАМАСа, у которого статус достаточно эфемерный.

Я тут не соглашусь с вами насчёт эфемерности. На самом деле ХАМАС — официальный орган управления в секторе Газа, его избрали, все органы управления были им сформированы, в том числе, кстати говоря, и судебные. И сектор Газа имеет определенные границы. Но дело в том, что субъектами уголовной ответственности, в отличие от ответственности, скажем, гражданской, являются не государственные или квазигосударственные образования, а конкретные лица, занимавшие те или иные позиции или формально не занимавшие позиций, но непосредственно совершавшие деяния, которые являются предметом судебного разбирательства.

Не имеется в виду, что трибунал будет над ХАМАСом — де-факто это так, но де-юре это будет суд над конкретными обвиняемыми, где индивидуальная вина каждого должна быть доказана, и каждый, чья вина будет доказана, должен понести наказание.

Директор службы безопасности Израиля ШАБАК сказал, что верхушка террористической группировки ХАМАС будет уничтожена, где бы они ни находились, сравнив это с операцией после мюнхенского теракта. На ваш взгляд, это соответствует статусу демократического правового государства или, если всех уничтожат, то некого будет судить?

Это заявление публично-политического характера, и я бы не стал его комментировать с точки зрения правовой. Человеческие эмоции понятны, и не просто понятны, они абсолютно заслуживают поддержки, но, понимаете, суд отличается от расправы именно тем, что он соответствует определённым требованиям. Вот мы с вами некоторые основные из этих требований обсудили: должен быть процесс доказывания в условиях состязания равноправных сторон, должно быть обеспечено право на защиту, должны быть раскрыты и исследованы, и оценены судом все доказательства. Тогда это отвечает всем критериям справедливого судебного разбирательства.

Есть формула, которую в своё время сформулировал Европейский суд по правам человека, она сейчас уже является общепризнанной в западной или евроатлантической, если угодно, цивилизации. Формула состоит в следующем — недостаточно, чтобы правосудие осуществилось, необходимо ещё, чтобы всем было очевидно и понятно, что оно осуществилось.

После того, что случилось 7 октября, в израильском обществе постоянно идут дискуссии, эмоции людей вполне понятны. Насколько сложно в таких условиях Израилю сохранить репутацию правового демократического государства?

Я бы сказал, что после 7 октября стало всё очень сложно. С одной стороны, в каком-то смысле всё стало проще и очевиднее для всех, кто имеет глаза и уши и хочет ими пользоваться по прямому назначению, различает добро и зло.

Но все, что касается фронтов, на которых сейчас Израиль ведёт войну, всё стало сложнее. Разве просто сейчас воевать армии в Секторе Газа, учитывая необходимость соблюдения норм международного гуманитарного права? А дипломатическая работа разве не стала сложнее?

В этом смысле и юридическая работа стала намного более сложной, но одновременно с этим и порядково более необходимой. На мой взгляд, юридический фронт — это такой же фронт, как, собственно, военный и по важности, и по сложности, и по влиянию на будущее страны.

Сейчас момент истины. Да, это сложная работа, в том числе и потому, что всем причастным к её исполнению приходится сдерживать эмоции и заставлять себя действовать в правовых процедурах, но без этого, действительно, нет права, нет правового государства, нет правосудия, а Израиль не может себе позволить дать обоснованный повод для обвинений в том, что он не является правовым демократическим государством. Это смертельная опасность для страны.