Момент истины в столице пластмассовых цветов

Сегодня главной политической фигурой в России стал, наконец-то, не ее президент, которого за двадцать лет перестали воспринимать как человека даже ближайшие поклонники и профитеры его режима. Нет, главной политической фигурой стал в эти дни июня 2019 года измученный полуторасуточной пыткой журналист, а на самом деле — юноша и живой человек Иван Голунов, бесстрашно публиковавший одно за другим расследования деятельности этих самых кролей жизни.

Корреспондент отдела расследований «Медузы» Иван Голунов в зале суда 8 июня 2019 REUTERS/Tatyana Makeyeva

Сегодня главной политической фигурой в России стал, наконец-то, не ее президент, которого за двадцать лет перестали воспринимать как человека даже ближайшие поклонники и профитеры его режима. Чтобы понять это, довольно посмотреть на каменные лица министров и хозяев многомиллиардных состояний, которые смотрят на своего сказочного принца, как кролики на великого змея.

08:48

Момент истины в столице пластмассовых цветов

Гасан Гусейнов

Нет, главной политической фигурой стал в эти дни июня 2019 года измученный полуторасуточной пыткой журналист, а на самом деле — юноша и живой человек Иван Голунов, бесстрашно публиковавший одно за другим расследования деятельности этих самых кролей жизни. Кто-то из этих травоядных и, как они выражаются, «заказал» своим доберманам Ивана Голунова. Наверное, права Галина Тимченко: еще чуть-чуть, и его бы просто убили. Это прошло бы, если б сразу. «Дорохие телезрители» даже не заметили бы: ведь не привычные Киселев-Соловьев и не убитые и забытые этой страной, несмотря на известность, Щекочихин и Политковская, Бабурова и Эстемирова, Евлоев и Немцов, наконец. Нет, под огонь Змея-Горыныча попал бы, в общем-то, знакомый только в своем цеху журналист-расследователь. Да еще и работающий в какой-то «Медузе» для гнилой интеллигенции где-то в далекой Риге.

Чудесным образом Ивана Голунова пока не удалось уничтожить. А пока кролики стараются и просят змея испустить немного огня, нужно запомнить этот момент, когда для общества вдруг важнее становится не обезлюдевшая и оборзевшая в своей безнаказанности вертикаль власти, а живой и даже плачущий за решеткой человек. Еще чуть-чуть — и население может опомниться от той паранойи, в которую загоняется его сознание последние двадцать лет.

Сигналом стало вот какое чудо: выступление царя перед вельможами и знатными иностранцами освещалось даже в казенных масс-медиа России меньше, чем захват прокурорскими боевиками Ивана Голунова. Змей и его кролики —пусть на миг — обернулись в масс-медиа садовой улиткой и мурашами, а вот какой-то безоружный Ваня — стал в этих медиях, даже казенных, фигурой действительно национального масштаба. Вдруг стало ясно, что без «вертикали власти», собравшейся на ленинградский квартирник, верней — дворцовник, «СПИФ», или как он там называется, можно обойтись, а вот без такого Вани общество просто погибнет, сгниет в своих нечистотах.

Похожее чувство было в 1991 году, когда Татьяна Малкина спросила ГКЧПистов на пресс-конференции в Москве: «А вы сами-то понимаете, что совершили государственный переворот?»

Да, через несколько лет они опомнились, начали мстить свободной России, недаром и сейчас поминают свободные 1990-е только лихом. Но момент освобождения от страха — был. Живой человек, — тогда это был Горбачев, задержанный в Форосе, — оказался важнее последних, как тогда казалось, советских политиканов.

Да, потом чекисты вернутся.

Но вернутся только для того, чтобы в следующие два десятилетия снова доказать обидное: дзержинские штирлицы обучены только убивать и грабить. Конечно, под шумок о высоких патриотических целях, ради единства и величия. «Если бы не мы, здесь стояли бы солдаты НАТО!» Отличная индульгенция для насилия и грабежей. Своими силами. Из давальческого сырья. На шкуре заказчика.

Одиночка может прийти к пониманию, что жизнь человека важнее всего этого лживого государственного величия, сравнительно легко, на собственном опыте. А тут журналист-расследователь показывает всему обществу, что эти люди готовы сделать с каждым — с тобой, со мной, с ним и с нею. И это проводимое им на собственной шкуре расследование важнее, значительнее для всех, чем все эти дяди, ожидающие своей «прямой линии».

Криводушный змей посмеивался бы в кулачок, если бы у него был кулачок, а посмеиваться-то он любит, так вот криводушный змей посмеивался бы в кулачок, ну какая, в самом деле, «прямая линия»? Ведь я же не могу, не извиваясь! Единственное, что я делаю прямо, так это смотрю в глаза своим верным кроликам. Я — человек маленький, это у кроликов — эксцессы исполнителей.

Ивана Голунова преследуют, говорят, и за то, что тот вскрыл, среди прочего, крупный похоронный бизнес какого-то среднего российского начальства. Чтобы понять смысл этого противостояния, придется отбежать далеко назад.

В 1962 году мне было 9 лет, вторая мировая война, во второй своей половине известная у нас в стране как великая отечественная, кончилась всего 17 лет назад. У нас тогда еще не было телевизора: черно-белый «Темп-6» появится только через год, а пока мы ходили иногда смотреть эту штуку к соседям. И вот однажды я услышал, как на каком-то концерте Марлен Дитрих пела на немецком языке песню, слов которой я не понял, но звучание ее и невнятная скороговорка за кадром зацепились в памяти. Прошло полвека, прежде чем я снова увидел эту запись 1962 года.
Марлен Дитрих, эмигрировавшая из Германии после прихода Гитлера к власти и в 1937 году ставшая гражданкой США, пела на благотворительном концерте Детского фонда ЮНЕСКО. Сначала она на двух языках — по-английски и по-французски — пересказала содержание песни, сочиненной в 1955 году Питом Сигером. Эта фолк-рок-песня стала страшно знаменитой. Вот она в переводе Андрея Дитцеля:

Где все цветы теперь?
Что-то случилось.
Где теперь все цветы?
Что-то не так.
Где все теперь цветы?
Девушки их сорвали.
Будто не знаешь сам, будто не видишь сам.
Где теперь все они,
Девушки эти?
Где теперь все они,
Что-то не так.
Где все они теперь?
Замуж их взяли.
Будто не знаешь сам, будто не видишь сам.
Где же мужья их все?
Что-то случилось.
Где же мужья их все?
Что-то не так…
Где же их мужья теперь?
Форму надели.
Будто не видел сам, будто не видел сам.
Где же теперь они,
Эти солдаты?
Где же теперь они,
что-то не так?
Где же теперь они?
Всех перебили.
Будто не знаешь сам, будто не знаешь сам.
Где же могилы их?
Что-то случилось.
Где же могилы их?
Что-то не так.
Где же могилы их?
Вот, под венками…
Будто не видишь сам, будто не видишь сам.
Где все цветы теперь?
Что-то случилось.
Где теперь все цветы?
Что-то не так.
Где теперь все цветы?
Девушки их собрали.
Будто не знаешь сам, будто не видишь сам.

Автор песни, Пит Сигер, рассказал всю историю ее возникновения: в 1955 году он взял с собой в самолет английский перевод «Тихого Дона», и в тот самый момент, когда выписывал в записную книжку три строки народной песни из романа
— А иде ж твой конь?
— За воротами стоит,
— А иде ж ворота?
— Вода унесла.
— А иде ж гуси?
— В камыш ушли.
— А иде ж камыш?
— Девки выжали.
— А иде ж девки?
— Девки замуж ушли.
— А иде ж казаки?
— На войну пошли…,
в этот самый момент, говорит Сигер, он услышал риторический вопрос попутчика, обращенный к жене: «Когда же они, наконец, поймут?»

Так и родилась эта песня — похожая на народную, с лесенкой — от цветка к могиле, и кольцевой композицией: вчера девушки срезали цветы радости для свадьбы и жизни, а теперь — цветы скорби, расцветшие на могилах их мужей и парней.

Немецкий перевод стихотворения сделал друг Марлен Дитрих — Макс Кольпе, немецкоязычный еврей, после революции подростком бежавший из России в Германию, где во времена нацизма погибла вся его семья. Потом он бежал во Францию, где был интернирован, оттуда в Швейцарию, потом в Штаты, а в 1950-е вернувшийся в Германию, в Мюнхен, где прославился как переводчик на немецкий американских мюзиклов и шлягеров.

И вот в 1962 году Марлен Дитрих поет эту песню. Поет в Дюссельдорфе, в Германии, где только-только разворачивается настоящая денацификация. Она не случайно называет имя переводчика ее на немецкий. Текст ее очень простой. Нет ничего горше этой прекрасной песни, созданной через десять лет после окончания мировой войны.

В годы войны Марлен Дитрих была американской фронтовой актрисой. Она ненадолго вернулась в Берлин, но не смогла там жить, потому что слишком заметны среди соотечественников были те, кто считал ее «предательницей» — ведь она «не была тогда со своим народом там», где ее «народ, к несчастью, был». Но она потому и не была с этим народом, что уже в 1930-х поняла кое-что о своем народе, в чем ей не хотелось соучаствовать.

Именно так было в то время в Германии, когда меньшинство — далеко не только заметное и знаменитое, вроде Маннов и Брехта, Марлен Дитрих и Вилли Брандта, но и многие так называемые простые люди, — отвернулись от своего большинства, которое пошло за развязавшими войну преступниками и поначалу наживалось на этой войне — кто больше, кто меньше.

Ослепленную толпу на войну гонят не сразу, а понемногу. Ну кто будет спорить, что австрийцы и немцы говорят на одном языке? А судетские немцы, разве они не нуждаются в защите немецкого оружия?

Но песня, которую в 1962 году пела в Дюссельдорфе Марлен Дитрих, не только о тех, кого убили до 1945 года. Она — общечеловечна.

Марлен Дитрих - Sag mir wo die Blumen sind

Она посвящена и тем российским военным, которые под предлогом защиты граждан СССР воевали в соседнем государстве и потом были тайком похоронены у себя на родине, не то пославшей их воевать в соседнюю страну, не то просто закрывшей глаза на их частную инициативу.

Да-да, конечно, ради великих целей. Мы провожаем наших героев цветами. Прямо в могилы. А что имен не называем, так это старая привычка. Украинцы и поют о своих защитниках иначе, совсем иначе, и хоронят их с воинскими почестями.

Океан Ельзи - Мить

Но песня Марлен Дитрих значима и для них, потому что все-таки эта война идет между бывшими согражданами по не существующему больше государству. И граждане Украины — Захар и Моторола, Гиви и Батя — зачем, за что погибли эти молодые мужчины? Кто злоупотребил их чувствами, превратив в пушечное мясо? На эти вопросы предстоит отвечать всему обществу.

Не те ли же это люди, которые внушили своим полицейским мысль, что человеку, которого твой начальник объявил своим врагом, можно подсунуть наркотики, а потом избить как бы за это? А если никто не видит, то и убить?

Это ведь те же люди, которые внушили другим мужчинам, что можно вторгнуться в соседнюю страну и убивать там с чистой совестью ради величия державы — и даже не своей, а уже почившей в бозе.

В общем, не будет ничего удивительного, если окажется, что, и в самом деле, крупный похоронный бизнес стоял за нападением на журналиста-расследователя Ивана Голунова.

Враг рода человеческого начинает с малого, и, если ему не воспротивиться, девушкам вместо мужей достанутся цветы на могилах молодых мужчин. Небольшая толпа понимающих это людей вышла защитить Ивана Голунова.
Момент истины в столице пластмассовых цветов.