Перейти к основному контенту

Ленин в Цюрихе, а Хомейни в Париже

Для меня долго оставалось загадкой, почему Ленин, так любивший Швейцарию и проведший в Женеве, Берне и Цюрихе, возможно, лучшие годы своей жизни, у себя на родине построил что-то такое, что на Швейцарию совсем не похоже. Вернее сказать, некоторые явления советской жизни, вроде санаториев для рабочих, как раз напоминали своим парадоксально скромным внешним видом и режимом питания иной раз самые дорогие пансионы Швейцарии и южной Германии, но в целом жизнь гражданского общества вождя мировой революции не вдохновила.

Памятник Ленину демонтируют в восточном Берлине в ноябре 1991 года
Памятник Ленину демонтируют в восточном Берлине в ноябре 1991 года AFP PHOTO / DPA / BERND SETTNIK
Реклама

Вернувшись в Россию в пломбированном вагоне, Ленин, может, и рвался назад, но ветер истории так сильно шумел в его ушах, что он решил отомстить бестолковым российским массам, осиротевшим после отречения Николашки, за эту невозможность вернуться в женевское или бернское кафе и мстил революционным матросам и солдатам.

07:40

Слова с Гасаном Гусейновым - Ленин в Цюрихе, а Хомейни в Париже

Гасан Гусейнов

Через шестьдесят лет после возвращения Ленина в Петроград другой вынужденный эмигрант-идеолог вернулся из Парижа в Иран. Да, это был аятолла Хомейни, прилетевший на родину в самолете, где среди пассажиров и даже просто в свите Хомейни находился известный немецко-французский политический журналист Пьер Шоль-Латур, с которым мы много лет назад обменялись нашими личными переживаниями времен Иранской революции.

Понятное дело, в ушах Шоль-Латура гудела большая история. Еще бы: в его портфеле лежал проект новой конституции Ирана. На всякий случай, рассказывал Пьер, его в последний момент попросил об одолжении Хомейни: вдруг все-таки в аэропорту Тегерана их встретят не сторонники, а какие-нибудь старые шахские спецслужбисты. Эти предосторожности оказались напрасны, и в водовороте встречи Хомейни тотчас вознесся так высоко, что никакой возможности общаться с каким-то европейским журналистом у него уже не было.

Моя история куда скромнее. Через несколько дней после возвращения Хомейни в далекой северной Москве я очнулся от наркоза в палате интенсивной терапии и первое, что увидел, был приклеенный к стеклянной двери плакат, подсвеченный с другой стороны. Как морской прибой, в комнате шумел какой-то прибор. На плакате же была изображена строгая медсестра в шапочке с красным крестом и в известной позе «а ты записался добровольцем?» Вместо этих слов в оригинальном плакате был, видимо вопрос, «вскипятила ли ты шприц и иголки?» (тогда еще одноразовые шприцы были у нас в новинку). Но под моим плакатом огромными красными буквами было написано: «А ты дала Хомейни?»

Портреты аятоллы Хоменеи на манифестации в Тегеране после пятничной молитвы
Портреты аятоллы Хоменеи на манифестации в Тегеране после пятничной молитвы REUTERS / Raheb Homavandi

Поскольку события в Иране были у всех на слуху, эта игра слова — аятолла — а ты дала — считывалась мгновенно, но мало кто из нас, советских граждан, задумывался о последствиях религиозной революции как для самого Ирана, так и для других стран мира. Среди специалистов господствовала убежденность, что революция была вызвана социальными противоречиями Ирана, кровавым шахским режимом с его Саваком, а религиозную форму антишахская революция приняла из-за отсталости широких народных масс восточной страны. Нужно сказать, что многие иранские женщины и некоторые мужчины в первые месяцы после исламской революции даже вышли на улицы Тегерана протестовать против хиджаба или паранджи, который совсем недавно сняла освобожденная «женщина Востока». Поскольку же свободная женщина Запада научилась ходить не только в бикини, но и просто с голым торсом, на дресс-код мусульманских революционерок посмотрели без энтузиазма, но и, откровенно говоря, без особого интереса. Это потом, когда Советский Союз увязнет в Афганистане, когда пламенеющий ислам доберется до Турции, где женщинам постепенно начнут рассказывать старые байки о необходимости прятаться от всевышнего, когда в Европу хлынут молодые женщины, с пеной у рта добивающиеся для себя права не иметь права ходить без платка, многие вспомнят и момент возвращения из парижской эмиграции аятоллы Хомейни.

Правда, в отличие от дедушки Ленина в Швейцарии, дедушка Хомейни провел во Франции всего около года. Париж должен был ужаснуть этого святого человека. Он никогда еще не видел столько неверных. Выжечь следы западной заразы в Иране! На крыльях ненависти к западной культуре летел Хомейни домой в Иран. Ленин, подъезжавший к Петрограду шестью десятилетиями раньше, думал, наверное, совсем о другом, о европеизации косной России. Хомейни же мечтал вытравить Европу из Ирана. Разве что методы достижения цели у обоих революционеров были похожие. Поэтому Хомейни вселял некоторый ужас в советскую верхушку. Особенно после вторжения в Афганистан. 

А вот с приходом Горбачева и решением вывести советские войска из Афганистана у иранского вождя, возможно, появилась уверенность, что на место лопнувшей советской идеологии можно поставить ислам. Об этом в 1989 году Хомейни прямо так и написал Михаилу Горбачеву. Хомейни вообще был многостаночник и, в частности, много читал. Поэтому одновременно с щедрым предложением советскому вождю Хомейни сделал предложение, от которого нельзя отказаться, и писателю Салману Рушди, который вывел Хомейни в «Сатанинских стихах».

И вот Рушди посылается фетва, смертный приговор, а Горбачеву — милостивое приглашение присоединиться к исламскому миру. Роспуска империи Михаила Горбачева Хомейни не дождался, хотя значительная часть бывшего советского общества сполна хлебнула религиозного возрождения. Еще десять лет спустя, в 2008, послание Хомейни российскому руководству будет официально запрещено в России как экстремистское, но неофициально круг его читателей только расширится. Как после смерти Ленина, так и после смерти Хомейни поклонников обоих революционеров становилось все больше. Казалось бы, что общего может быть между ленинистами и хомейнистами. А вот может. Оба духовных лидера лежат в мавзолеях и чувствуют себя гораздо бодрее, чем, например, Салман Рушди: смертный приговор-то отменить теперь некому.

Памятник Ленину у Финляндского вокзала в Санкт-Петербурге
Памятник Ленину у Финляндского вокзала в Санкт-Петербурге Mladen ANTONOV/AFP

Вот почему другая опасность исходит не от прямых сторонников ленинизма и хомейнизма, а от тех, кто принимает созданные ими государства и общества, сплачивающие и склеивающие вокруг себя миллионы, за явление природы. Так было всегда, так будет и впредь, главное — не сопротивляться — сказали всем нам их адепты. Приговорят в далеком Иране женщину к публичной порке, так ей и надо: «Она что, не знала в какой стране живет? А надо уважать традиции!» Или вот в государстве товарища Ленина выясняется, что иной раз людей казнят просто так. Вернее, конечно, не просто так, а для острастки. Но для острастки других, а сам-то казненный вроде бы ни в чем не виноват был.

А по нынешним временам, опыт нас учит, вовсе не виноватых ни в чем просто не бывает. Так что неуютно в этом мире должно быть всем, а особенно — посторонним. Ведь даже ни сном ни духом не причастный ни к Ленину, ни к Хомейни человек побаивается. Может быть не столько их самих, талантливых мертвецов, и даже не столько их идеологий, в чем-то похожих, а в чем-то и нет, сколько их страстных поклонников и поклонниц, готовых пожертвовать самым дорогим для себя, чтобы только насолить неверным, неверующим, сомневающимся, любящим свободу ради самой свободы, а не ради бога или загробной жизни.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.