Адвокат Ирина Бирюкова: «Будет ли колония пыточной, зависит от региона и от того, кто там работает»

Адвокат Ирина Бирюкова — юрист фонда «Общественный вердикт», опубликовавшего в июле 2018 года видео с пытками заключенного в колонии №1 Ярославской области. 11 марта фонд передал «Новой газете» новые видео, свидетельствующие об издевательствах над заключенными в этом исправительном учреждении. «Это то, над чем мы так долго работали», — комментирует публикацию юрист в своем фейсбуке. Русская служба RFI расспросила Ирину Бирюкову о том, как устроена «пыточная система» ФСИН и с какими трудностями приходится сталкиваться адвокатам при защите потерпевших.

Адвокат Ирина Бирюкова, юрист фонда «Общественный вердикт» DR

RFI: Сообщения о пытках в российских исправительных учреждениях появлялись в прессе и раньше. Но видео из Ярославской колонии стало вехой. Почему?

Ирина Бирюкова: Это дело послужило толчком ко всему тому, что дальше последовало – сколько обращений мы сейчас получаем, и как удается сейчас возбуждать уже уголовные дела. Такая проблема была раскрыта не только в одном регионе, а вообще в России. Это дело, как паровоз, потянуло за собой остальные вагоны.

Вечный русский вопрос — кто виноват? Кого обвинять в том, что пытки в колониях, как свидетельствуют ваши коллеги, превратились в систему, — верховную власть, власти на местах?

Как у нас говорят, рыба гниет с головы. Мы считаем, что такое допускается по вине самого высшего руководства службы исполнения наказаний, потому что они обязаны следить за тем, что происходит в их региональных ведомствах. А то, что существует такая иерархия — какая-то из них менее «пыточная», какая-то более, — это зависит, во-первых, от дальности расположения от федерального центра. А во-вторых, от штата сотрудников, которые там работают. Например, что касается Ярославля, она не была такой пыточной до того момента, пока туда не пришли работать сотрудники УФСИН, которые проходили как бы практику в Омске. Омск считается «пыточным» регионом, и там их учат, как надо общаться с осужденными и заключенными. И даже бывшие осужденные, которые освободились, мне говорили, что такого не было, пока не пришли после такой практики новые сотрудники. Поэтому, конечно, это зависит и от региона, и от того, кто там работает.

Из свидетельств адвокатов и правозащитников известно, что управление колоний использует для издевательств над заключенными других заключенных, так называемых «активистов». Приходилось ли вам сталкиваться с такими случаями?

Более того, что когда их используют, им дают надевать форму спецназа или какую-то еще униформу, и надевают маски на лицо, чтобы невозможно было узнать, кто конкретно из «активистов» бил. Потому что бывают конкретные случаи, когда потом осужденные собирались бараками и избивали этого «активиста». Поэтому в последнее администрация их прячет. Бывает, их переодевают в форму спецназа УФСИН, либо вообще в обезличенную, просто камуфляжную форму. Есть, например, такие мероприятия, они называются плановые, когда в колонию заходят «маски», как называют их обычно осужденные. Это сотрудники разных колоний региона, которые проводят массовый обыск, всю колонию перетряхивают, чтобы найти какие-то запрещенные предметы. Но среди этих сотрудников есть «активисты», на которых тоже надевают форму или маски, чтобы их невозможно было узнать. Те могут во время проверочных мероприятий избивать вместо настоящих сотрудников.

Существует также проблема доступа адвокатов к подзащитным. В чем причина — это недостаток самого законодательства или невыполнение закона? Вы рассказывали, что иногда вам приходилось по нескольку дней ждать перед дверьми колонии.

Закон позволяет нам проходить, иметь доступ. И даже не то чтобы позволяет, а гарантирует беспрепятственный доступ. Иногда руководители колоний или тюрем говорят: «Идите, жалуйтесь на меня». То есть они понимают, что пока мы будем жаловаться, пройдет месяц или два, и соответственно, все телесные повреждения у потерпевшего пройдут, зафиксировать ничего будет невозможно, мы его лично не увидим, и нам потом скажут: «А ничего и не было». Проблема доступа тут — не проблема закона. Закон гарантирует адвокату беспрепятственный доступ. Но на месте этот закон не исполняют, потому что нет никакой ответственности, кроме дисциплинарной. А поскольку существует только дисциплинарная ответственность, в управлении такого начальника еще и похвалят, что он адвоката не пустил, — так меньше проблем самому управлению. Поэтому тут надо только заставить закон работать.

Адвокаты также свидетельствуют о случаях подмены подзащитных. Вместо того, к кому они приехали, им выводят другого человека. Были ли такие случаи в вашей практике?

Да, у нас были ситуации, когда нам подменяли осужденных. И даже не только нам, адвокатам, а даже официальным лицам — уполномоченному по правам человека предъявляли других заключенных вместо того, кого надо. Они же не видят их фотографий, не знают, кто это. «Ты Иванов?» - «Да, Иванов». Откуда они знают, Иванов это или нет? Поэтому мы стали так поступать: мы у родственников или друзей просим дать фотографию. У меня, например, тоже так было — я распечатала фотографии, сотрудники видели, что они у меня в руках, понимали, что подменить человека не удастся и выводили именно того, кого нужно. А так, да, случается, что даже официальным лицам, даже сотрудникам прокуратуры, бывает, предъявляют других людей.

Проблемы, о которых вы рассказываете, касаются ФСИН или всей системы юстиции, в том числе суда и прокуратуры?

У нас есть прокуратура, которая так и называется — Прокуратура по надзору за исполнением закона в исправительных учреждениях. И есть региональная прокуратура, которой, в общем, та прокуратура подчиняется. Как правило, в абсолютном большинстве своих случаев, прокуратура по надзору заодно с тюремным ведомством. Обычно сотрудники живут в одном городе, друг друга знают, вместе парятся в бане, ходят на дни рождения. И, если прокуратура начнет выявлять какие-то нарушения,  то получается, что они будут друг друга подставлять. Например, если они будут сдавать их нарушения вышестоящей прокуратуре. Про суд мы вообще не говорим, потому что это вообще недоступно. У нас сейчас 15 сотрудников под стражей по этому видео (заключенного Евгения Макарова — RFI), и они дают такие показания, что никогда видео с избиениями не поступает в прокуратуру и следствию. Максимум, кто эти видео может посмотреть, это начальники колоний, ну может быть, кто-то из руководства регионального УФСИН. Остальные даже не знают, что происходит, да и, в принципе, даже не хотят этого знать.