Перейти к основному контенту

Маркс – наш!

Нет, Маркса не забыли. Это имя на слуху, на устах. Но оно — агноним. Говорят, бубнят, но не понимают, что именно говорят. Это тоже, как ни крути, часть новой русской идеологии: алогичная, бессмысленная речь, апофеоз бессвязности. Все то, что так любил анализировать НАШ МАРКС.

Памятник Карлу Марксу в Трире с банкнотой достоинством 0 евро, выпущенной по случаю 200-летнего юбилея философа
Памятник Карлу Марксу в Трире с банкнотой достоинством 0 евро, выпущенной по случаю 200-летнего юбилея философа Harald Tittel / dpa / AFP
Реклама

08:46

Слова с Гасаном Гусейновым: Маркс – наш!

Гасан Гусейнов

С Дарвиным он познакомился, а вот с Фрейдом, конечно, нет. Но я хорошо себе представляю, как они при встрече переругивались бы.

— Еж мою мышь, — чесал бы репу Зигмунд Фрейд, — а ведь у нас куда больше общего, чем я думал.
— Японский городовой, — сказал бы Карл Маркс, — ну нельзя же все богатство человеческих отношений сводить к половому вопросу!
— Елки-моталки, а к классовому — можно?

Когда слово «маркс» (не только марксизм, но именно маркс) войдет в словарь живого великорусского языка нынешнего и прошлого века, еще не осмысленного как следует, читателю предстоит освежить привычные представления о сообщающихся сосудах и перетекании их содержимого — личных имен в собственные, собственных в нарицательные и обратно. В том смысле, что вот сначала в шотландском клане Макинтош появились талантливые изобретатели и селекционеры — Чарльз и Джон. Один придумал фасон плаща, другой вывел сорт яблок, а дальше покатилось это яблочко аж до самого Мака. На полпути, уже давно став обозначением фасона одежды, Макинтош мог превращаться в прозвище. Моего одноклассника в конце 1960-х звали Макинтош — за то, что носил реглан. Потому что песня «Жора, подержи мой макинтош» — была. А про реглан песен не было. А ныне главных макинтошей — и подавно.

Но как бы то ни было, а ведь чуть ли не за каждым нарицательным именем маячит личное. Например, именем Кафка обозначают, без всяких пояснений, какой-то совсем непроходимый абсурд. Хотя Кафка — писатель рациональный, безупречно логичный, а его образы просто кажутся абсурдными туповатому читателю, скрытому персонажу писателя.

Или вот Маркс. Во второй половине 1960-х годов он вдруг стал героем советских антихрущевских анекдотов, отдававших лубянским остроумием. И в тумане антимарксистской иронии размылись очертания собственной нашей советско-российской действительности, не слишком удачно идеологизированной с помощью этого автора. Тем менее знакомого, с чем большим рвением его издавали в Советском Союзе.

Открытие памятника Карлу Марксу в Трире, 5 мая 2018 г.
Открытие памятника Карлу Марксу в Трире, 5 мая 2018 г. REUTERS/Wolfgang Rattay

Помните, как называлось полное собрание сочинений, выпускавшееся у нас на немецком языке? МЕГА! Еще до всякого культа гипер-супер-пуперов понимание было, что МЕГА — Маркс-Энгельс-Гезамтаусгабе — это вам не хрен собачий, а серьезное философское мероприятие.

Но что говорить, недоверчивое советское племя не готово было бы о себе сказать фразой Маяковского:

Мы открывали
Маркса
каждый том,
как в доме
собственном
мы открываем ставни,
но и без чтения
мы разбирались в том,
в каком идти,
в каком сражаться стане.
Мы
диалектику
учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
она врывалась в стих,
когда
под пулями
от нас буржуи бегали,
как мы
когда-то
бегали от них.

После смерти Сталина и аж до самого конца советской эпохи вся наука, создававшаяся в СССР, должна была следовать определенным правилам. Какую тему ни возьми, от археологии Средней Азии до борьбы с вредителями сельскохозяйственных растений Нечерноземья, каждая диссертация, книга, брошюра обязана была на первой же странице иметь ссылку либо на материалы свежего съезда КПСС, либо на труды так называемых классиков марксизма-ленинизма. Список этих классиков был очень коротким: Маркс, Энгельс и Ленин. Раньше был и Сталин, собственно говоря, эти правила введший. Но Сталина, наоборот, после 1956 года вовсе нельзя было цитировать, так что остались эти трое.

И тут за Марксом закрепилась совсем новая функция. Ссылка на Маркса стала восприниматься в научной продукции 1960–1980-х годов как не ссылка на Ленина, уж не говоря о всяких партийных документах, речах Хрущева или Брежнева. Знающие люди, мастера чтения между строк, подняли эту планку диссидентности Карла Маркса в позднесовковой интеллектуальной жизни на новую высоту после публикации собрания ранних произведений Маркса и Энгельса. Когда они еще не стали марксистами, а были честными гегельянцами, как все приличные люди того времени. И вот он, советский апофеоз разрешенного фрондерства, публичного инакомыслия, со скрипом, но проходящего все же цензурные рогатки.

Бюст Карла Маркса в Трире
Бюст Карла Маркса в Трире Patrik STOLLARZ / AFP

Да, черт побери, мы склоняем выю и даем на первой странице нашего труда ссылку на классиков марксизма-ленинизма. Но эта ссылка — барабанный бой! — на книгу Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Из ранних произведений. Москва. Государственное издательство политической литературы. 1956. Тут, можно сказать, живой Маркс, враг идеологий и Российской империи, да еще с сакральной для позднего советского человека датой — 1956 — год ХХ съезда КПСС! — требует прочтения всех этих почти семисот страниц.

Этот Маркс критиков советского режима прошел, надо сказать, незамеченным для широких народных масс. С болью и грустью говоришь сегодня с людьми, для которых Маркс как социальный философ — это всего лишь идеологическая подставка под их печальным советским опытом.

Сколько их, малограмотных критиков марксизма, ни черта в этом марксизме не понимающих, но чувствующих себя в своем праве и даже во всеоружии богатого советского опыта. Вырвавшиеся на волю бывшие совки так сладострастно жуют чужой плантаторский снюс антимарксизма, что и в этом коллективном слабоумии хочется обвинить Карла Маркса. Еще бы, ведь он такой умный, ведь это памятник Марксу стоит на Театральной площади, ведь это он принимал парад несчастных советских геев, шагавших по Проспекту Маркса от Большого театра на Лубянскую площадь.

Сколько голов задето старыми советскими хохмами, когда с Бороды на Лысину значило всего-навсего проехать от Проспекта Маркса до Ленинского проспекта. Как и сегодняшние любители совка, мечтающие о бесплатной медицине и лучшем в мире мороженном образовании, так и в начале 1960-х годов некоторые не успевшие подохнуть в сталинской мясорубке или не натешившиеся работой на этой мясорубке, мечтали остановить процесс десталинизации и прогнать его инициатора — Н. С. Хрущева. В создании довольно убогой серии анекдотов принимали участие и некоторые хохмачи того времени. Схема у всех этих анекдотов была проста: берутся четыре портрета классиков марксизма — Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, к ней приклеивается Хрущев, и даже дураку становится понятно, как убога эта личность на фоне «наших гигантов».

Понятное дело, попадает Хрущев в анекдоте на тот свет, садится обедать с нашими классиками, и видит, что каждому рядом с прибором ставят букву «Т». Хрущев осторожно спрашивает у Сталина, мол, Йосьсарионыч, что это значит. А Сталин и говорит:

— Ну как же, Никита, ты не понимаешь: Маркс — титан, Энгельс — теоретик, Ленин — творец, я — тиран!
— А я? — спрашивает Хрущев.
— А ты — трепач!

1 мая 2018 г. в Париже: плакат с надписью "Нам не нужны рантье, чтобы работать. Захватим средства производства"
1 мая 2018 г. в Париже: плакат с надписью "Нам не нужны рантье, чтобы работать. Захватим средства производства" RFI/Olivier Faure

Кто его знает, может быть, именно вариации этого и подобных убогих анекдотов, готовивших переворот и приход к власти Брежнева (брови которого, как известно, были объявлены усами Сталина, поднятыми на новую высоту) закрепили за Марксом роль главного идеолога советского, а также китайского, албанского и румынского социализма?

Как ни крути, а вместо классового подхода и вместо марксизма здесь прочитывается смешнейший карлейлизм. Вот ведь и слова даже такого нет, и критику Марксом историософской концепции Томаса Карлейля («Герои и героическое в истории») должны были изучать в советской высшей школе, а в итоге усвоили не концепцию Маркса, а мистику Карлейля. И вот прямо на наших глазах по нему, по Карлейлю, питерского мышиного жеребчика-стерховода обряжают в императора Петра, а Маркса?

Нет, Маркса не забыли. Это имя на слуху, на устах. Но оно — агноним. Говорят, бубнят, но не понимают, что именно говорят. Это тоже, как ни крути, часть новой русской идеологии: алогичная, бессмысленная речь, апофеоз бессвязности. Все то, что так любил анализировать НАШ МАРКС.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.