«Рассказы о Родине» и Франции Дмитрия Глуховского
«У нас довольно гротескная и абсурдная ситуация в стране, но я решил ее еще чуть-чуть утрировать», — так писатель Дмитрий Глуховский представил свою, только что вышедшую по-французски, книгу «Рассказы о Родине». В интервью RFI на парижской книжной ярмарке (Salon du livre) он прокомментировал бойкот российского стенда президентом Франции, вспомнил о собственном опыте французской жизни и объяснил, почему «не склонен к сабмиссивному поведению» 18 марта.
Опубликовано:
Слушать - 12:16
Интервью с писателем Дмитрием Глуховским
Разговор о литературе, о Франции и ее российском «мифе», а также о перевыборах Путина начался с вопроса о том, мешает ли политика литературе. Этот вопрос возник после того, как президент Франции Макрон бойкотировал российский стенд книжной ярмарки на фоне кризиса, связанного с «делом Скрипаля».
Дмитрий Глуховский: В разных странах это по-разному происходит. Но в России сегодня, какую сферу ни возьми, — это продолжение политики. Медиа — давно продолжение политики, церковь — безусловно, политическое подразделение партии и правительства. Не говоря уже о спецслужбах. И даже организованная преступность часто выполняет политические задачи в России. И литература, которую власть старалась не трогать в связи с ее малой электоральной значимостью, так или иначе политическим инструментом будет становится. Учитывая некоторых приглашенных сюда лиц, которые активной политической деятельностью занимаются — причем прорежимно — возможно, этим было продиктовано что-то (жест президента Макрона — RFI).
Правильно ли ставить знак равенства между политическим режимом в России и литературой? Нет, думаю, что это неверно. До сих пор большая часть авторов пользуется «привилегией» заниматься своим делом, неподцензурностью, которая у литературы все еще сохраняется у нас в стране. Это дает как раз независимый взгляд на происходящее в стране и обществе.
Можно на шапито смотреть, но зачем выходить на сцену
Решение Макрона было, хотя и эмоциональным, но оправданным. Я думаю, что желание Франции, вопреки каким-то англо-американским санкциям, протянуть руку дружбы России связано в очень большой степени с французским культурным антиамериканизмом и попыткой найти «культурных» союзников — в России тоже есть определенный культурный антиамериканизм. «Враг моего врага — мой друг». Это то, что происходило с приглашением России (почетным гостем парижской Книжной ярмарки — RFI), несмотря на всю ту неоднозначную политическую ситуацию, в которой Россия оказалась, сама себя в нее заведя.
RFI: Ваш большие романы — трилогия «Метро», «Сумерки», «Будущее» — уже издавались во Франции. С чем вы приехали на эту книжную ярмарку?
У меня только что вышел перевод на французский язык книги «Рассказы о Родине» — сборник сатирических новелл, рассказывающих о путинской России, доводя ситуацию в отношениях между властью и народом, в СМИ, в политическом истеблишменте до такого здорового гротеска и абсурда. У нас довольно гротескная и абсурдная ситуация в стране (и гротеск с абсурдом только усугубляются), но я решил ее еще чуть-чуть утрировать. Книга не новая — у нас она выходила в 2010 году до событий на Болотной и академика Сахарова (массовые протесты против фальсификации выборов — RFI). Вещи, которые там рассказываются, я тогда для себя и для многих проговаривал впервые. С тех пор они были проговорены не единожды Навальным, Собчак и другими оппозиционными политиками. Немного из-за этого книга утратила свою свежесть. Но как выясняется, это темы вечные: власть всегда у нас будет народ нагибать и лгать ему, а народ будет хлопать глазами, ушами и раскатывать губу, во все верить — и так будет осуществляться легитимация власти в нашей стране. Вот за этим процессом я и наблюдал: что происходит в головах у людей и у власти, кто — люди во власти и кем она управляет, и как между ними организованы их любовные, романтические, половые отношения.
Не боитесь своего французского читателя, который привык к другому жанру — вашей фантастике, антиутопиям, напугать непривычным ему у вас жанром, остро актуальным гротеском?
Этап, когда я боялся кого-то напугать, и все сомнения, связанные с этим, давно уже позади, оставлены и пройдены. Я рано начал писать и публиковаться, и вещи, которые мне были актуальны и интересны в 20-летнем возрасте — фантастика, антиутопия, при приближении 40-летней отметки перестают так будоражить мое собственное воображение. Невозможно на всю жизнь запереть себя в рамках одного жанра. Мне хотелось бы двигаться, работать в тех направлениях, жанрах, которые мне кажутся правильными, интересными. А читательские разочарования в любом случае неизбежны. Надо забыть об этом, «забить» в какой-то степени, и заниматься тем, что тебе нравится.
В «Рассказах о Родине» есть новелла «Utopia» — о Франции, о «французском мифе» для любого русского человека, который начинается фразой: «Проведи сейчас на улице опрос — по какой из европейских стран надлежит немедленно нанести ядерный удар — Франция, наверное, единственная уцелеет». Вы жили и работали тут три года. Франция — это действительно миф, утопия, и нет такой Франции, какую представляют себе русские люди?
Мне кажется, я немножко недополучил от Франции любви
Буквально в этот приезд, общаясь со своими друзьями и одноклассниками (у меня здесь несколько одноклассников живет, поскольку школа французская была в Москве) я все пытался понять, существует ли где-то та Франция, которую нам ’’втюхивали’’ в советские годы. Существует ли Франция Роже Вадима, Луи Де Фюнеса, Пьера Ришара или хотя бы мэтров «новой волны»? Где-то все это есть? Есть где-то Франция классической французской литературы? И каждый я раз я уезжаю с двойственным ощущением.
Безусловно, здесь есть масса того, во что можно безоглядно влюбиться. Но чего-то особенного, во что мы верили, сюда приезжая, здесь как-то не находится. Чего-то от старинного фильма «Окно в Париж», этой квинтэссенции нашего представления о французской жизни, об особенной утонченностей француженок, в том числе и в любви, о романтическом флере, который от французских мужчин исходит в направлении русских женщин… Непонятно, насколько это все есть.
Безусловно, Франция гораздо сложнее, интереснее и неоднозначнее. Страна очень проблематичная, люди очень трудные, сложные. Надо жизнь здесь прожить, чтобы полностью ее почувствовать. А понять — как и Россию — невозможно. Интересно, что при нашей совершенной инакости, абсолютном отличии французов от русских (мы друг другу — инопланетяне), что-то нас друг к другу влечет. Конечно, антиамериканизм. Но еще и взаимопритяжение противоположностей — как в мужской и женской любви. Французы, конечно, думают, что в этих взаимоотношениях мужчины — они, но не факт (смеется).
От трех лет, проведенных во Франции (вы работали тут на канале «Евроньюс»), остались у вас воспоминания, которые вы до сих пор лелеете?
Я жил в Лионе, и это очень красивый город, гораздо более ухоженный, чем Париж. Он архитектурно более монолитен. Были у меня и безумные посиделки, вечеринки с французскими студентами и с моими коллегами. Были и прогулки утренние по набережной, и поездки на чадящих дешевых машинах с друзьями и коллегами по французским деревушкам. Были и джазовые фестивали, и разговоры о судьбах мира, которые «положены» лево мыслящей молодой интеллигенции, с которой мне здесь пришлось часто сталкиваться. Все это было. Есть масса приятных впечатлений.
Мне кажется, я немножко недополучил от Франции любви. Но все это можно еще восполнить и в среднем возрасте. Даже с еще большим успехом.
Лион или Париж? И какой он, ваш Париж? Какие места в нем — ваши?
Я жалею, что в Париже не жил. При всей своей ухоженности, Лион слишком для меня буржуазен, слишком «заточен» под жизнь тридцати-сорокалетних буржуа с семьями, маленькими детьми, с которыми надо где-то гулять, в непосредственной близости от виноградников и пастбищ. Это все Лион. Он богаче, степеннее, и он совершенно не про юношеский угар и приключения. А мне было всего 20 с небольшим лет, когда я приехал сюда, и очень по всему этому тосковал. Какого-то французского безумия, на которое я очень рассчитывал, я от Франции недополучил. Я жалею поэтому, что не жил в Париже. Этот город и грязный, и замызганный, и хаотический, он не соответствует нашему о нем представлению, но при этом — очень живой, непосредственный, дышащий и бурлящий, вмещающий все, что только можно себе представить в культурной, общественной и политической жизни. Здесь, конечно, настоящая жизнь и ее средоточие. И я жалею, что жил не в Париже, а в Лионе.
Нелегкая судьба писателя привела вас в Париж в момент, когда в России проходят перевыборы президента Путина. Пойдете 18 марта на избирательный участок в российском посольстве?
Ну нет, для меня эти выборы — совершенно очевидная профанация. Даже уже не профанация, а совершенно выхолощенный ритуал доминирования альфа-самца над населением и бета-самцами в политическом поле. Он (ритуал) нужен лишь для того, чтобы следующий срок мы могли всему миру тыкать в лицом этими бюллетенями и говорить: «Посмотрите, есть всенародная любовь, и не лезьте в нашу загадочную русскую душу. Да, мы хотим, чтобы нас ’’крыли’’, и Владимир Владимирович делает для этого все наилучшим для нас образом». Я как человек, не склонный к сабмиссивному поведению, к этому не готов и предпочитаю просто самоустраниться. Как я всегда и делал, потому что с самого начала, с момента его первого переизбрания, выборы превратились в шапито. Можно на шапито смотреть, но зачем выходить на сцену.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться