Здравомыслящий тростник
Так получилось, что последним, кто заставил меня смириться с отсутствием интеллигенции в России, стал вроде бы интеллигентный, вроде бы умный и вроде бы деликатный Борис Гребенщиков. Возможно, он такой и есть, без всяких «вроде бы», и дай бог, чтобы я и многие другие ошиблись, но веху определил именно он.
Опубликовано:
Напомню, что совсем недавно Гребенщиков высказался о будущем фильме Кирилла Серебренникова про Виктора Цоя. Фильм не готов, Гребенщиков якобы прочитал сценарий, а потом заявил, что в фильме все ложь от начала до конца. Что все были не такие и все было не так.
И оказывается, что порой достаточно одной-двух фраз, чтобы кумир остался в прошлом. Со всем своим гигантским опытом влияния на тебя и на твое поколение, со всем своим багажом хитов, мудростей и аккордов. Потому что кумир, ударивший лежачего, перестает быть кумиром. Сказать про заключенного под стражу, лишенного свободы и пока непонятно в чем обвиняемого человека, что он врет, — это одним изящным движением, чуть-чуть сыграть на руку тем, кто хочет видеть человека за решеткой. Конечно, слова рок-гуру к делу не пришьешь, ну так и мы не о юридической стороне дела. Мало того что Гребенщиков стукнул лежачего, так он еще и подключился к любимой нашей народной игре, оскорбившись по моде последних лет.
Сколько усилий потрачено было рок-культурой, чтобы ее лучших представителей наконец согласились считать интеллигенцией. Через запреты, непонимание, шельмование рок-культура встала на одной ступеньке с теми сферами культуры, которые издавна считали уделом интеллигенции. Рок-культура в России, а раньше — в Советском Союзе — это искусство на грани фола, на грани разрешенного, это причудливая смесь индивидуальности и солидарности. Серебренников — это рок-музыка театрального искусства, сегодня запертая по какому-то хитрому сплетению обстоятельств и чьих-то желаний. Поэтому ждать от Гребенщикова камешков в огород Серебренникова не приходилось. А они полетели, эти камешки — не очень большие, не слишком опасные, но полетели. И — можете не сомневаться — долетели куда надо.
Тут можно было бы припечатать БГ и вынести вечный вердикт «Рок умер» или даже «Русский рок умер, так и не родившись», но не будем соблазняться трюизмами.
Для многих русский рок долгое время был олицетворением интеллигенции — именно он взял на себя функции мессианства — поначалу робко, из андеграунда, а потом, когда стал разрешен, — громче, а под конец — и вовсе громко и уверенно. Интеллигенция немыслима без мессианства — это едва ли не основная часть ее самоощущения. В начале ХХ века интеллигенция домессианствовалась до кровавого переворота, после чего принялась стремительно исчезать.
Собственно, интеллигенция — как летучий голландец»: все видели, все знают, что она существует, но внятно описать, что это и как устроено, никто не может. Не знают. Не трогали. Можно, конечно, вспомнить известное определение Ленина насчет соотношения интеллигенции и нации, тем более уж кто-то, а он знал, о чем говорит, но вряд ли это будет лучшим определением. Мережковский первым русским интеллигентом объявил Петра Первого. Лев Гумилев в одном из интервью на вопрос «Интеллигент ли вы?» ответил: «Боже меня сохрани! Нынешняя интеллигенция — это такая духовная секта. Что характерно: ничего не знают, ничего не умеют, но обо всем судят и совершенно не приемлют инакомыслия». Он же дал и такое определение интеллигенции: «Интеллигент — это тот, которого, а) выгнали из университета и который б) очень любит народ».
Определение, конечно, шутливое, но суть подмечена правильно. А русский философ Семен Франк писал: «Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, кроме критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые… Эта характерная особенность русского интеллигентского мышления — неразвитость в нем того, что Ницше называл интеллектуальной совестью — настолько общеизвестна и очевидна, что разногласия может вызвать, собственно, не ее констатация, а лишь ее оценка». Петр Струве связывал рождение интеллигенции с развитием журналистики и публицистики и предлагал не путать интеллигенцию и образованный класс.
Кому как, а мне последнее определение ближе всего, хотя и гумилевское про университет — как метафора, конечно — тоже остроумно и точно. Особенно насчет любви к народу — интеллигенту близко не только мессианство, но и вообще всякая забота о благе народа. По большей части — вербальная, разумеется.
Но, думается, точнее и лаконичнее всех определил интеллигенцию и интеллигентность Дмитрий Лихачев. В своем письме в журнал «Новый мир» в 1993 году, так и озаглавленном — «О русской интеллигенции», Лихачев писал: «К интеллигенции, по моему жизненному опыту, принадлежат только люди свободные в своих убеждениях, не зависящие от принуждений экономических, партийных, государственных, не подчиняющиеся идеологическим обязательствам». И в том же письме настаивал, что немыслим интеллигент без «умственной порядочности». Думаю, под «умственной порядочностью» Лихачев подразумевал чистоту помыслов и высочайшую требовательность к собственным представлениям о чести. Академик вспоминал Георгия Осоргина, который сдержал слово, данное своим палачам на Соловках, когда ему разрешили свидание с женой накануне расстрела только под честное слово, что он ничего не скажет ей про «завтра». Видимо, чтобы избежать излишней суеты и паники. Лихачев рассказывал об одноногом профессоре Покровском, который свои деревянным протезом колотил конвоиров — только для того, чтобы не чувствовать себя послушным стадом.
Когда читаешь газетные заголовки вроде «Творческая интеллигенция поддержала Путина на митинге в Лужниках», понимаешь, что у людей представление об интеллигенции отсутствует вовсе. В таком заголовке вранье все — от первого до последнего слова. Интеллигенция не может поддержать Путина. Это противоречит той самой умственной порядочности. А представить себе толпу интеллигентов на стадионе вообще решительно невозможно — хотя бы потому, что понятия «интеллигент» и «толпа» несоединимы даже в самом смелом воображении.
Умственная порядочность — замечательный критерий. Тоже, конечно, относительный, для многих эфемерный, ну так и интеллигентность, и интеллигенция, и всякая порядочность — вещи неочевидные. Умственная порядочность — это как раз то, что могло заставить Гребенщикова промолчать в ситуации с фильмом Серебренникова. Это некий тормоз на пути к неочевидному неблагородству. Конечно, Серебренникову не прибавят срока (если таковой упаси бог будет) из-за оценки его фильма Гребенщиковым. Да и вообще ничего страшного не произошло — в конце концов всякий имеет право высказаться. Да еще и прав наверняка — в фильме Цой совсем не такой, каким его знал БГ и каким он хотел бы его видеть на экране. Это называется «подвергнуть справедливой критике». Правду говорить легко и приятно. Только теперь сколько ни пой о свободе и справедливости — это уже будет то самое привычное мессианство, а не настоящая боль.
Интеллигенция (или творческая интеллигенция, как любят ее называть) и богема живут рядом. Они вообще очень похожи, почти близнецы. Они только одним отличаются — умственной порядочностью. И еще — болью. У интеллигента всегда болит душа, у богемы — не обязательно. Может болеть, а может не болеть. Про богему лучше всех написал Александр Блок в стихотворении «Поэты»:
«Когда напивались, то в дружбе клялись, / Болтали цинично и пряно. / Под утро их рвало. Потом, запершись, / Работали тупо и рьяно. / Потом вылезали из будок, как псы, / Смотрели, как море горело. / И золотом каждой прохожей косы / Пленялись со знанием дела».
Убеждена: как социальная группа интеллигенция перестала существовать с октябрьским переворотом. Даже не потому, что была уничтожена, расстреляна или выслана с философским пароходом. Она совершила самоубийство, поддержав революцию. Богема в большинстве своем тоже поддержала, но ей позволительно. Богема — это образ жизни, интеллигент — образ мысли и чувства. Богема и интеллигенция всегда были объединены своей альтернативностью, но после революции грань между ними стерлась. Интеллигенция распалась — часть ушла в так называемую «трудовую интеллигенцию», ставшую под знамена официальной культуры, часть была физически уничтожена, часть эмигрировала. Остатки слились с богемой, оставив в прошлом мысли о народе и взяв от богемы внешние признаки — творческое ремесло, небрезгливость в выборе спонсоров и неразборчивость в источниках заработка.
С годами положение богемы в обществе изменилось. Да и вообще — жизнь идет, понятия меняются, и слово «богема», что изначально означало «цыганщина», приобрело новые оттенки, утратив значительную часть старых. Альтернативная система ценностей, в том числе и культурных, легализовалась и стала частью истеблишмента. Слово «богема» почти исчезло из лексикона и стало употребляться по большей части в ироническом смысле. «Сегодня спал до полудня. — Ну ты и богема!» А саму богему по неразборчивости, а отчасти и по привычке, стали именовать интеллигенцией. Богеме охотно приписали те качества, по которым когда-то можно было отличить интеллигенцию. Одним из таких качеств стала якобы возможность и якобы умение воздействовать на умы.
Рокеры и актеры, дизайнеры и эстрадные певицы/певцы, сериальные звездочки районного масштаба и критики моды — вдруг оказалось, что все они готовы оказывать влияние на общественное сознание. Этой готовности сильно способствовали СМИ, тянущие известные имена на страницы своих изданий и одолевающие богемных деятелей вопросами о политике, нравственности, вере и «как нам обустроить Россию». Произошел мощный перекос в сознании и самой богемы, и общества, которое охотно делегировало ей функции интеллигенции. Только все забыли, что интеллигенция живет по гамбургскому счету. Она не станет плевать никому в спину, не станет бить лежачего, не будет целовать руку и сгибаться вопросительным знаком перед сильным мира сего. Она не пойдет на митинг в Лужниках, потому что это неприлично.
Для меня сейчас первый интеллигент — Алексей Малобродский, который скоро уж как год сидит за решеткой, но ни единым словом не пошел на сделку с совестью и со следствием. Ему ничего не стоило оболгать кого надо — и ему бы, по выражению президента, вышла бы «скощуха». Я не знаю, читал ли Леша академика Лихачева, но с «умственной порядочностью» у него все в порядке. Поэтому и сидит.
А рокеры, недавно вышедшие из полуподполья и расправившие крылья, полетели на этих крыльях туда, где тепло. Кинчев, Шахрин, Сурганова, Кипелов наклонились тростинками в нужную стороны под ветром перемен. Здравомыслящий тростник. Легли под ветерком вместе с Петросяном, Пореченковым, Машковым, Гергиевым, Учителем, Шахназаровым, всеми лукавыми, сиюминутными, презревшими гамбургский счет легко и стремительно. Пока они еще что-то о нем знали — считались богемой, теперь и там им слишком роскошно. Лужники да федеральные каналы — они, знаете ли, быстро любого в попсу превращают.
На наших глазах богема сожрала интеллигенцию, а теперь попса и гопота жрет богему. И потому, кстати, так окрысились на другого Алексея — Серебрякова, который в интервью Дудю сказал несколько справедливых слов в адрес сегодняшнего русского менталитета. Гопота не прощает гамбургский счет, умственную порядочность и настоящую, не поддельную, боль.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться